Я вернулась в мой город, из которого когда-то сбежала. Брела по таким родным местам своего детства. Только через 25 лет я решилась прийти именно сюда. Многое изменилось вокруг, а в нашем дворе все было по-прежнему: также кумушки сидели на лавочке. Я посмотрела на окна шестого этажа, с трудом высчитала свои бывшие. 25 лет — и целая жизнь. Прошла под арку, пересекла улицу — вот она, моя родная 305 школа. Где-то четырьмя годами раньше меня это учебное заведение окончил нынешний наш президент. Возможно, мы с ним сталкивались в школьных коридорах, но я не могла его вспомнить. Зато слишком хорошо помнила Пашку Агеева. И его приятеля Романа. И тот день. И то самое место, где я их встретила тогда.

В юности я была взбалмошной девчонкой. Лишь с высоты прожитых лет поняла, что просто хотела самоутвердиться. Я не блистала в учебе, не отличалась яркой внешностью, не имела модных тряпок, а хотелось выделиться хоть чем-то: наравне с пацанами пила крепкие напитки, курила, изображая из себя лихую красотку, видавшую виды. Смешно и грустно. Никто даже подумать не мог, что в глубине души я обычная домашняя девочка с ранимой душой, влюбленная в красавца-одноклассника. А он на меня не обращал внимания. Никакого. Наташа Ростова с ее романтической историей была моим кумиром.

После окончания школы я никуда не поступила, помаялась от безделья, а потом пошла работать в детсад нянечкой.

Как-то позвонила подруга Лялька:
— Лилек, два билета в ВВМУРЭ достала, собирайся, поедем в Петергоф. — Стрекотала Лялька. Вообще-то ее звали Олей, но ей нравилось сочетание имен — Ляля — Лиля. Какими ж мы были молодыми и глупыми!

Как-то поймала себя на мысли, что с нетерпением жду от него весточку. Но разве это имело значение, если все мысли были о Пашке?

Я не очень любила ходить на танцы в военные училища, но чего ради подруги не сделаешь. Вот тогда-то меня и пригласил танцевать симпатичный курсант:
— Девушка, как вас зовут?
— Лиля. — И произнесла дежурный вопрос. — А вас?
— Очень приятно. Я Егор. Вот и познакомились.

Весь вечер мы танцевали, разговаривали, я дала ему номер телефона. Мобильников тогда не было, и звонил Егор не часто. Я стала с ним встречаться, когда его отпускали в редкие увольнения. Влюблена не была — все сохла по однокласснику Пашке Агееву. С Егором мне было интересно, а главное, я не притворялась и нравилась ему такая, какая есть. Тему любви мы не затрагивали. Проводила Егора на практику, ждать не обещала, но на письма отвечала регулярно. Как-то поймала себя на мысли, что с нетерпением жду от него весточку. Но разве это имело значение, если все мысли были о Пашке?

Я села на скамейку в сквере, закурила. Скамейка была, похоже, той самой, на которой я сидела и курила 25 лет назад. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, не будь того дня. Так я и не поняла, судьба ли руководит человеком или человек — судьбой. Но ведь, наверное, ничего не бывает случайного. Да и сюда я бы скорее всего не приехала, если бы не давешняя встреча. Я так долго пыталась вычеркнуть из памяти тот день. Так долго… И бежала из родного города, как будто он был виноват в моих бедах, а на самом деле пыталась укрыться от себя. Пожалуй, мне это почти удалось — боль затаилась где-то внутри, просто до конца не отпускала.

А тогда… Я скучала. Покурив и помечтав, встала со скамейки и наткнулась на Пашку Агеева. Он шел с приятелем. Ребята, видимо, уже выпили. Они стали звать меня в гости, мол, без женского общества им скучно, а у приятеля жена с сыном уехали к матери, надо расслабиться. Я, идиотка непуганая, с радостью согласилась. Сначала мы выпивали, шутили, рассказывали анекдоты. Парни здорово опьянели и стали ко мне приставать. Я отшучивалась и не сразу поняла, что они серьезно хотят затащить меня в постель.

— Пашка, ну, не надо. Зачем ты так? — пыталась увещевать я по-хорошему, когда Пашка грубо толкнул меня на диван.
— Ты чего ломаешься, Лилек? Думаешь, не замечал, как ты на меня пялилась еще в школе? Да ты гордиться должна, что я тебя захотел. Другая бы за счастье посчитала.
— Паш, я не хочу так. — Слезы застилали глаза. Он уже снял джинсы. Стащил с меня юбку. Я упорно сжимала ноги, тогда Пашка просто разорвал на мне трусики. Я извивалась и визжала, пыталась ногой попасть ему в пах. А он рассмеялся:
— Ромка, иди на помощь, а то эта коза брыкается. — И добавил, — только, чур, я первый.

Как я ни отбивалась, но справиться с двумя здоровыми мужиками не смогла...

Когда они закончили экзекуцию, я схватила одежду и помчалась в ванну. В память врезался возглас Романа:
— Блин! Она что, целка? Как теперь кровь отстирать? Жена прибьет.
— Да не заморачивайся, выбрось простыню — и все дела. Не дрейфь, главное, она уже совершеннолетняя.

Я была в панике и честно написала обо всем Егору, впрочем, даже не понимая, чем он может мне помочь. Больше мне не на кого было рассчитывать.

Меня никто не удерживал. Дома долго пыталась смыть с себя эту грязь. Проплакала всю ночь от бессилия и унижения. То винила во всем себя, то посылала проклятия обидчикам. Сначала хотела отомстить, — заявить в милицию об изнасиловании. Но было жутко стыдно, и к утру решила больше не думать об этом, как будто и не было ничего. Сама виновата — нечего было переться в гости к женатому мужику. Может, так бы все и получилось, да вскоре я с ужасом обнаружила, что беременна. Родители мне бы этого никогда не простили, могли и из дома выгнать. И куда тогда с малышом? Я решилась на аборт, к тому же ведь не знала, кто из двоих является отцом ребенка. У Ляльки тетка работала в женской консультации. Поход в больницу был тщательно организован, чтобы ни на работе, ни дома никто ни о чем не догадался. Но случается же такое, когда судьба над нами шутит (или предостерегает?): по дороге на аборт я споткнулась о поребрик и сломала ногу. Перелом оказался очень сложным, меня долго лечили, и, в конечном итоге, для операции сроки прошли. Я была в панике и честно написала обо всем Егору, впрочем, даже не понимая, чем он может мне помочь. Больше мне не на кого было рассчитывать.

Егор вернулся с практики, и мы поженились. Неужели он так любил меня? До сих пор удивляюсь. Я родила дочь. Муж с самого начала вел себя так, будто это его ребенок. После окончания училища наша семья отправилась к месту службы Егора в Северодвинск. Я с удовольствием уезжала из родного города, который раньше обожала. Не хотела, чтобы воспоминания возвращались при виде знакомых мест. Ведь чем винить себя, легче все свалить на город.

Как-то незаметно чувство благодарности у меня переросло в любовь к мужу, у нас родился сын. Егор служил на подводной лодке, я закончила педучилище, и мы были очень счастливы. Никогда в разговоре не вспоминали о том черном дне моей юности. Я твердо была убеждена: отец тот, кто воспитал ребенка, и Егор не делал различия между детьми. С Лялькой я не поддерживала никаких отношений, ведь она единственная знала мою тайну. Кошмар оживал иногда во сне.

Первый раз из Северодвинска я приехала в Петербург, когда родители разъехались с бабушкой по разным районам, и с Купчино, где прошло детство, меня больше ничего не связывало. Я врывалась проведать родных, привезти гостинцы и снова убегала, как будто город мог со мной что-то сделать, повторить тот жуткий день.

А судьба решила подшутить надо мной еще разок. Дочь давно жила в Питере, в квартире, доставшейся ей в наследство от моей бабушки. Дочке исполнилось 24 года, и она собралась замуж за мальчика, с которым не так давно познакомилась. Я была не в восторге от такого скоропалительного решения, да с молодыми разве поспоришь... Предстояло познакомиться с родителями жениха, договориться о свадьбе. И мы с мужем приехали в Питер.

Когда я увидела будущего родственника, холодок пробежал по всему телу, тошнота подступила к горлу: это был тот самый приятель Агеева, Роман, который в юности надругался надо мной. Я еле сдержалась, чтобы не расцарапать его холеное лицо, но следующая мысль вообще выбила из колеи: а вдруг именно он физиологический отец моей дочери. Я еле досидела до конца вечера, молчала или говорила что-то невпопад. Он, конечно же, меня не помнил, и неудивительно: то, что для меня являлось трагедией всей жизни, для него было лишь незначительным эпизодом бурной молодости.

— Роман, меньше всего я хочу с тобой породниться, — выпалила сходу. — Ты меня не узнал. А я тебя, подонок, запомнила на всю жизнь.

Утром, никому ничего не сказав, я пошла на работу к предполагавшемуся родственнику.

— Роман, меньше всего я хочу с тобой породниться, — выпалила сходу. — Ты меня не узнал. А я тебя, подонок, запомнила на всю жизнь.
— ???
— Помнишь, как вы вдвоем с Пашкой Агеевым насиловали девчонку? — он молчал, а я продолжала, — самое жуткое, что ты можешь оказаться отцом моей дочери.

Он побледнел, понял, чем может грозить брак наших детей в случае чего. Прощения не просил, но дал мне слово пройти генетическую экспертизу, чтобы подтвердить или опровергнуть отцовство.

И вот, когда он позвонил мне и назначил встречу, я оказалась в том самом месте, где мы повстречались 25 лет назад. Отведя глаза в сторону, Роман успокоил меня: оказывается, в ходе обследования обнаружилось, что он вообще не мог иметь детей. Судьба над ним тоже хорошо подшутила. Я смотрела на этого потасканного ловеласа и вдруг почувствовала, как будто шторка какая-то поднялась в моем мозгу. И мне открылось, что я могу снова любить свой город, который отторгала долгих 25 лет.

Не знаю, чем закончилась разборка обманутого мужа со своей женой, но свадьба, к моей радости, расстроилась, и я надеюсь, что больше никогда не увижу Романа. Дочь горевала недолго — молодости это свойственно, закружила новая любовь. А я успокоилась только тогда, когда узнала, что у Пашки Агеева сыновей нет.

Как там у Мандельштама? «Я вернулся в мой город, знакомый до слез, до прожилок, до детских припухлых желез». Я вернулась. И ни при чем здесь расстояние до Северодвинска — я вернулась внутри. И снова брожу по гранитным набережным, вдыхая влажный невский воздух. Восторгаюсь творениями Монферрана, Растрелли. Впитываю в себя флюиды, подаренные городу Пушкиным, Ахматовой, Бродским. Любуюсь зрелищем разводных мостов среди мягкой белой ночи. Приезжаю к родителям на Васильевский остров и к бабушке на Волковское кладбище. И теперь совершенно спокойно, прогулявшись по улицам Купчино, могу зайти в родную школу. Жаль только двадцати пяти лет, выпавших из общения с городом. Как же могла я столь долго жить без этой волшебной ауры Петербурга?