— Маша, что ж придумать-то? И так у девчонки радости никакой, под Новый год бы побаловать… Так и денег же нет совсем.

Зоя Васильевна с силой потерла лоб. Смахнула слезу: внучка сиротой растет, а так хочется хоть сейчас сделать для неё что-то особенное.

— Зоечка Васильевна, а ты в город езжай! Поглядишь там, может, что присмотришь! Пальтишко или еще что, мало ли? Ну-ну, не плачь только!

И Маша тепло погладила подругу по плечу.

Шла осень 1945 года. Война отгремела, победа теплой силой влилась в умы и сердца. И началась жизнь: работать, строить, восстанавливать. Зоя Васильевна, очутившаяся тем страшным летом не в родном Ленинграде, а на даче, в поселке Вырица, так и не взяла в толк, почему ее не возвращают. Дом разбомбило, ну и что? Хоть в барак, но домой бы. Работы нет по профессии, так хоть на стройку бы взяли. Не берут, говорят — по возрасту нельзя. Она уже и в родное управление ездила, и письма писала — нет ответа. Нет ответа — нет места в разоренном Ленинграде. А как хотелось домой! С тоской вспоминала Петроградскую сторону, которую вот уже почти пять лет не видела… «Что ж, сейчас неразбериха, всем плохо, не до меня», — так думала Зоя Васильевна. Зубной врач, поди ж ты! «Не надо, видать, в Ленинграде зубы лечить, вот и не зовут. Машу вот тоже не зовут, как выехали с маленьким Мотькой на дачу отдыхать, так и сидят. Ох, грехи наши тяжкие! Да за какие такие грехи мы в родной дом вернуться не можем?»

— Па-апка пришел! Мотька домой из школы — а там папка сидит! Мотька его сразу и узнал! Бабулька, красотулька, может, и наш так, а?

Невеселые мысли Зои Васильевны прервал звонкий Анечкин крик:

— Ба-буу-ля! Бабулечка, а что я тебе сейчас расскажу!

Анютка бежала, задыхалась, старенькое пальтишко нараспашку. Зоя Васильевна подхватилась: не простыла бы девка…

— Бабулька-моя-красотулька! У Мотьки папа с войны вернулся! Папа пришел, представляешь?

Зоя Васильевна встала навстречу, закололо сердце, а внучка продолжала щебетать:

— Па-апка пришел! Мотька домой из школы — а там папка сидит! Мотька его сразу и узнал! Бабулька, красотулька, может, и наш так, а?

— Ох, Анютка, вот тетя Маша и Матвей счастливые! Давай и мы думать о хорошем, Аня, милая моя… А в гости мы к ним потом сходим, пусть наговорятся.

А сердце еще больше закололо.

Похоронка на сына пришла ей в конце 1943-го. Зоя Васильевна, только что похоронившая невестку, маму Анечки, не решилась сказать… И соврала, что папа пропал без вести — такое на войне случается. Голодная, полусонная маленькая взрослая внучка поверила бабушке и больше вопросов не задавала. А теперь… Совсем иная жизнь: победа! Вот какая теперь жизнь. И чьи-то папы возвращаются с фронта… Зоя Васильевна опять покрутила головой, потерла лоб и глаза. Нельзя плакать. Нельзя.

А что можно? Что?

Денег — крохи. Работы нет, жить в Ленинград не вернуться, некуда. Девчонка растет — так выросла уж, все малО, где достать одежку — неизвестно. Восемь лет девчонке, а что знает — ничего. И просвета нет, никакого… И зима уже, Новый год скоро. Новый, 1946-й…

Зоя Васильевна решилась. Залезла под кровать, отфыркиваясь от пыли и преодолевая страх перед будущим, вытащила заветный чемоданчик. Открыла, нащупала коробочку. Покряхтела, подымаясь. Ну, вот и последнее. Больше ничего не осталось, все сменяла в тяжкие годы. Кулон тюльпанчиком, жемчужина большая посредине венчика, а вокруг бриллиантики мелкой изморозной крошкой. На черном рынке в Ленинграде от нужды и не такие богатства продавали, но что уж? Ничего больше все равно нет.

«Анечку к Маше устрою на пару дней. Нужно съездить. Может, ботинки какие, пальтишко. Шапку бы теплую, Анечка отитами все страдает. Да и к Новому году что-то, побаловать малышку».

Собралась решительно, поехала в Ленинград.

На черном рынке в Ленинграде от нужды и не такие богатства продавали, но что уж? Ничего больше все равно нет.

***

Аня проснулась, потянулась и повела носом. Вкусно как пахнет! Кашей!

— Тетя Маша, доброе утро!

— Анечка, умываться и бегом к столу, завтракать, — Маша улыбалась той полной скромной женственности улыбкой, которой может улыбаться только воистину счастливая женщина. — Матвей заждался! И дядя Максим…

Анечка порскнула из-под одеяла, оделась, наспех наплескала из рукомойника холодной воды в лицо и прибежала за стол. Засмущалась бородатого, измученного дядьки:

— Здравствуйте…

— Привет!

Дядька оказался веселым, хоть и страшным. Матвей, упоенно поедавший кашу, бросил ложку и с торжеством посмотрел на Анечку:

— Это мой папка! Он герой, он с войны вернулся! Он немца до Берлина гнал, да, папка? Не то, что твой, Анька!

Анечка отложила ложку.

— Спасибо, тетя Маша, я сыта теперь. Могу я выйти из-за стола?

Все замолчали. Маша, раздираемая с одной стороны непомерным счастьем, с другой — жалостью к соседской осиротевшей девочке, собрала волю в кулак:

— Конечно, Аня. А с тобой, Матвей, мы еще поговорим!

Аня, обиженная, выскочила из-за стола и выбежала во двор…

Тем временем Зоя Васильевна, будучи в Ленинграде, не могла нарадоваться: так удачно сторговала свой тюльпанчик на пару отрезов драпа, три гимнастерки — юбки Анютке перешить, ботиночки. И денег еще дали! На эти деньги можно купить тушенки, крупы, если повезет, то и сахара. Может, лучше баночку меда? Или лучше Анечке к новому году подарок — куклу? Зоя Васильевна так замечталась… что сама не заметила, как ноги принесли ее к зданию военной комендатуры. Она увидела табличку и выдохнула.

«Вот Господь и привел. В сотый раз убедиться…»

Зашла. Усталый красноармеец ответил, мол, женщина, все ищут, подавайте официальный запрос. Зоя Васильевна написала очередной и подумала: «Пусть Господь поможет! Пусть я не верю, пусть тысячу раз читала ту проклятую бумажку, но Аньке бы! Чудо! Ошибаются же все… может, и тут?»

Дядька оказался веселым, хоть и страшным. Матвей, упоенно поедавший кашу, бросил ложку и с торжеством посмотрел на Анечку...

Зоя Васильевна вышла на Невский, пошла в сторону Московского вокзала. Добрела до Елисеевского магазина и… обомлела: вот, что она подарит Анечке!

Анечка бежала и бежала по снегу… поскользнулась, упала носом, разревелась со всей силы обиженной маленькой души: «А-а-а-а!..» Маша, разумная, критичная, после возвращения мужа ставшая вдруг счастливой и слабой, Маша… рванулась за ней: «Анечка!» И нашла ее, схватила, укрыла руками, держала, пока Анечка плакала: «Ма-ама-ааа! Мамы нет, папы нет, бабушка уехала — что ж вы меня попрекаете?» Маша прижимала ее, шептала в самое ухо, в мокрые от снега и слез волосы: «Терпи, моя хорошая! Терпи! Все хорошо будет! Бабушка приедет! Все хорошо»... И плакала сама. Потом подняла девочку и тихонечко повела к дому.

***

Зоя Васильевна долго добиралась обратно, но добралась, слава богу, доехала. Аню принесли почти спящей, уложили. Зоя Васильевна и Маша долго шептались… Дело было 30 декабря 1945 года…

Наутро…

— Анькаа! Анька! — Матвей пихал в бок подружку. — Вставай, просыпайся немедленно! Новый год! У нас самая настоящая елка! С игрушками!

Аня вскочила, оделась, умылась, побежала к соседям… Матвей хвалился:

— Это папка принес! А я наряжал, а мама с Зой Васильной мне помогали! А ты дрыхла! Анька, а игрушки можно есть! Там кохветы и баранки, и еще… какие-то машлины. Машлины эти Зой Васильна привезла, из города!

Аня вошла в дом и замерла… Волшебство! Огромная елка, пахнущая лесом, снегом; Аня представить себе не могла такую красоту! Она робко и серьезно подошла к чуду: гладила, здоровалась, шептала что-то в пушистые лапы… Оторвала одну блескучую штуку, развернула фантик… Поняла, что это не конфета, а… маслинка. Волшебная! Съела. Смутно вспомнилось что-то… из той, прошлой довоенной жизни… Папка качает ее на ноге, Анечка смеется. Потом мама берёт дочку на руки и дает ей пососать что-то гладкое, кисленькое, а папа сердится: «Отбери, проглотит же!» «Не проглотит, — смеется мама, — она же у нас умница-разумница, девица-красавица, да? Моя ты маслинка ненаглядная!..»

***

Праздновали долго! Взрослые смеялись, шутили, пели песни. Матвей дергал конфеты с елки и не хотел ни с кем делиться, а потом, пристыженный Машей, пошел раздавать свое богатство по кругу. Анечка же все подходила к пушистым лапам и украдкой выискивала волшебные штуки — маслинки. И загадывала: «Маслинка-маслинка, иди на единко — я тебя съем, а ты папу вернешь!»

«Наколдую папку. Бабушка сказала — пропал без вести — пусть придет из этой своей безвести. Съем волшебную маслинку, и он обязательно придет».

***

Он пришел через восемь месяцев. Полуслепой и глухой после контузии. Анечка висла на нем и шептала: «Папочка… Маслинка волшебная тебя из безвести привела», а Зоя Васильевна, утопив слезы внутрь, молча погладила сына и пошла растапливать печь…