Три бутылки «Гамбринуса» мелодично позвякивали в потертом пакете, обещая райское наслаждение и творческий подъем. День обещал быть жарким, но мне это было по барабану. Солнце в нашу квартиру на втором этаже старого кирпичного дома заглядывало лишь рано утром, чтобы потом деликатно скрыться за густой зеленью деревьев и напомнить о себе косыми лучами ближе к вечеру, лениво закатываясь за угол соседнего дома. Сегодня мне предстояло плодотворно потрудиться и — кровь из носу — за два дня разработать сайт строительной компании. Заказчику, как всегда, было невтерпеж. Подходя к подъезду, я привычно поднял глаза на родимые окна и выругался от неожиданности. На подоконнике, злорадно развесив пушистые оранжевые соцветия, нахально красовалась бегония…

Теща считает, что мой образ жизни асоциален и аморален, и только благодаря пофигизму блюстителей порядка я до сих пор на свободе.

Это был сигнал тревоги!

— Слава те, господи, — мысленно перекрестился я, нервно закуривая, — пьянящий воздух свободы не сыграл со мной такую злую шутку, как с профессором Плейшнером на Блюменштрассе! Как же некстати я оставил дома мобильник, черт побери…

Вы ошиблись, если подумали, что наша квартира является явкой для оппозиционной политической группировки. Там, смею вас заверить, также не устраиваются бандитские сходки и сборища наркоманов-алкашей. Мы с женой законопослушные граждане и чтим уголовный кодекс, как завещал нам великий Остап Ибрагимович.

Горшок с цветком Лелька выставляет на кухонный подоконник в том случае, когда с дипломатическим дружественным визитом из Пряхино неожиданно сваливается на наши головы ее матушка Клавдия Захаровна. Никаких предварительных звонков теща не признает, хотя мобильник мы ей подарили и объяснили его простейшие функции. Мать моей жены испытывает к атрибуту прогресса уважение, граничащее с трепетом, и категорически отказывается использовать мобилу по назначению, хотя ради справедливости замечу — на дочкины звонки она отвечает.

Это я сегодня удачно сходил за пивом… Иначе пришлось бы уносить ноги под благовидным предлогом, вызывая недоверие и раздражение Клавдии Захаровны. Два года мы с Лелькой безуспешно пытались растолковать теще, почему я веду такой странный образ жизни — дрыхну почти до обеда и не хожу каждый день на службу «от звонка до звонка». Увы… Для Ольгиной мамаши, всю жизнь проработавшей на молокозаводе в захолустном городке, профессия «веб-дизайнер» звучит так же неприлично, как «гомосексуалист», а компьютерные словечки и всякие там «сайты» и «логотипы» кажутся Клавдии Захаровне изощренными ругательствами. И неважно, что я вполне прилично обеспечиваю свою семью, Ольгу и Ваньку. Теща считает, что мой образ жизни асоциален и аморален, и только благодаря пофигизму блюстителей порядка я до сих пор на свободе.

Горшок с бегонией служит нам верой и правдой почти три года, оберегая наше семейное счастье от тайфуна по имени Клава.

…Что же делать, черт побери? Суббота, жара. Все друзья-приятели, скорее всего, по дачам-озерам-шашлыкам разъехались. Любовницей не обзавелся, квартиры для свиданий не имею, машина в ремонте… Одна надежда, что Клавдия Захаровна надолго не задержится — в Пряхино ее ждут коза, куры, огород, две кошки и один пес. Все как у людей, а как же!

Да, часа три-четыре придется гулять. В парке посидеть, что ли? Как заслуженный пенсионер… Раздумывая над своей горькой участью, я шел через дворы, выискивая спасительную тень, как вдруг буквально вздрогнул от окрика:

Одна надежда, что Клавдия Захаровна надолго не задержится — в Пряхино ее ждут коза, куры, огород, две кошки и один пес. Все как у людей!

— Антон!

Мой бывший однокурсник Вадим набросился на меня, как орел на куропатку.

— Привет, Вадик! — осадил я приятеля. — Ты чего на людей кидаешься?

— Антоша, друг, спасай! Тут такое случилось! — сбивчиво, вытирая со лба пот, зачастил тот. — Сеструха моя, Ленка, сегодня замуж выходит! Должна была выйти…

— Поздравляю! Почему «должна была»? Не понял!

— Представляешь, два часа назад ее жениха с гнойным аппендицитом на «Скорой» увезли! Уже прооперировали… Через полтора часа регистрация, на четыре — кафе заказано, родственники со всего СНГ приехали с подарками… Въезжаешь? — Вадик схватил меня за руку и умоляюще смотрел в глаза.

— Да… Сочувствую! Ну и что — пришлось свадьбу отменить? Чем я могу помочь? — мне показалось, что однокурсник рассчитывает на мою помощь.

— Можешь, Антон, можешь! Паспорт жениха Ленкиного у меня, костюм тоже — он тебе подойдет, нам никак нельзя отменять свадьбу, понимаешь? Ленка через три месяца — срок у них такой дикий в ЗАГСе — в платье не влезет, беременная она… А фотосессию они потом повторят, когда Серегу выпишут. Свои в курсе, а приезжие в глаза жениха не видели. Представляешь, сколько родители бабла в свадьбу вбухали? — Вадик тараторил без умолку, повергая меня в смятение.

— А как сам жених к этому отнесется? — недоумевая, спросил я. — Может, тебе более получше кандидата на эту роль поискать? И ты что думаешь — в ЗАГСе не заметят подмены? — я колебался и недоумевал.

— Некогда, Антоша, некогда искать! Сергей от наркоза еще не отошел, а меня такая мысль только сейчас посетила, когда тебя увидел. Вы с Серегой Ленкиным немного похожи — рост, комплекция. Сеструха с матерью в трансе, все само собой крутится, парикмахер ее причесывает, макияж там, все дела… Мы сначала думали, что в больнице обезболивающее кольнут Сереге и отпустят, но там такая хрень оказалась… А в ЗАГСе… Неужели ты думаешь, что они фотки сличать будут, это ж не таможня! Они штампы вообще в другой комнате ставят, на вас и не посмотрят… Или взятку дадим, если чего. Выручи, а? Несколько часов всего, потом из кафе уйдешь, предлог придумаем! И Лельке я все объясню. Ну, пожалуйста… — клянчил Вадим. На него было жалко смотреть.

Во дела! Человек, как говорится, предполагает… Но все в руках божьих.

— Хорошо, дай телефон — жене позвонить! — решился я.

В животе глухо урчало. Позавтракать я не успел. Все одно к одному. Лады… Поем вкусностей, время проведу, людей выручу.

Лелька долго не брала мобильник, потом шепотом ответила: «Да, слушаю». И, не дав мне открыть рта, быстро проговорила — наверное, выйдя на балкон или закрывшись в ванной: «Тоша, мама не одна приехала, с тетей Ниной, они в восемь вечера уедут, лучше тебе пока не появляться…» Отбой.

В животе глухо урчало. Позавтракать я не успел. Все одно к одному. Лады… Поем вкусностей, время проведу, людей выручу.

— Вадим, хорошо, я согласен. Но мне бы побриться, да перекусить немного. И целоваться я с Ленкой не буду, хорошо?

— Хорошо! Конечно! Антошка, ты — человек! Век не забуду! — бубнил Вадим, таща меня за руку к подъезду…

…Через три часа я, в светлом костюме с дурацким цветком на лацкане пиджака, под руку с грустной, шуршащей пенным облачением, Ленкой, вышел из украшенной шариками машины.

Перед кафе «Гортензия» новобрачных ждали родители невезучего жениха с караваем на вытянутых руках и толпа гостей, нервно сглатывающих голодную слюну. Фотоаппараты и мобилы гостей нацелились на наши с Ленкой растерянные физиономии. Небольшая кучка любопытных прохожих, состоящая в основном из пожилых тетушек и детей, жалась к пышным цветущим кустам возле символической ограды заведения. Отламывая кусок каравая, я зацепился краем глаза за монументальную фигуру одной из заинтересованно пялившихся на нас посторонних дам, показавшуюся мне смутно знакомой.

…Свадьба наливала, жевала, говорила тосты, горланила и плясала шестой час. Изрядно измученный своей миссией и слегка перебравший, я извинился перед невестой, увлеченно разговаривавшей с почти оклемавшимся настоящим мужем по телефону, и подошел к Вадиму.

— В-в-вадик, мне п-пора! Л-лелька, наверное, волнуется. К-как я в таком виде домой явлюсь? — заплетающимся языком произнес я. — Может, сходить п-переодеться?

— Антон, ты мой лучший друг! Навек! — распалялся Вадим. — Возьми букет, шампанское… Лелька все поймет, не дрейфь, она — классная! Пошли, я тебя провожу, хотя всем плевать, никто не заметит. Я на твое место сяду. Серега тебе привет передает и большое спасибо. Выручил! Сейчас такси вызову.

— C-п-пасибо! П-пожалуйста! Р-ррад был помочь. Все было вкусно… Если чего — обр-ращайся, всегда р-рад помочь!

— Ну, нет уж. Лучше вы к нам, — Вадим, видимо, очень переживал за успех нашего представления и казался удивительно трезвым.

— В-в-вадик, мне п-пора! Л-лелька, наверное, волнуется. К-как я в таком виде домой явлюсь? — заплетающимся языком произнес я.

* * *

Я вылез из машины около подъезда и посмотрел на наши окна. В кухне горел свет, а на подоконнике по-прежнему стоял горшок с бегонией…

— Что за фигня! — ошалел я. — Наверное, Лелька забыла убрать.

С букетом большеглазых ромашек в одной руке и бутылкой шампанского в другой, я, слегка спотыкаясь, поднялся на второй этаж и остановился перед дверью, раздумывая — как с наименьшими потерями достать из кармана ключи… Внезапно дверь распахнулась, цепкие клешни Клавдии Захаровны схватили меня за лацканы чужого пиджака и втянули в квартиру. В кресле под торшером сидела давешняя тетка из толпы, а за ней, скрестив руки на груди, стояла моя супруга…

— Ага! Явился, двоеженец! — заорала теща и вмазала мне по уху. — Говорила я Ольге, что ты — кобель и сволочь! Цветочки он принес! Шампанское! По тебе тюрьма плачет! Сколько у тебя жен, мерзавец, признавайся?

Тетя Нина — а это была именно она, видевшая меня один раз на нашей с Лелькой свадьбе, с трудом оторвала свою тушку от кресла и поспешила на помощь подруге, угрожающе размахивая руками.

— Ах, ты гад какой! Это что же это ты себе позволяешь, а? Думаешь, дирзанер, так все можно? Мы Ольгу в обиду не дадим, не для того ее рОстили! — разорялась свидетельница фиктивной свадьбы.

Поднырнув под замахнувшуюся руку тети Нины и сунув теще подмышку бутылку, я схватил Лельку за талию и, растолкав теток, с боем отступил к входной двери, отмахиваясь ромашками и удерживая свою «заложницу».

* * *

Горшок с бегонией вылетел из окна на асфальт, сопровождаемый смачными ругательствами, и разбился, обдав нас с Лелькой земляными брызгами…

— Лель, клянусь — ты самая лучшая и любимая из всех моих жен! Из всех жен в мире! — орал я, уворачиваясь от Лелькиных коготков. — А-а-аа! Хулиганка зрения лишает!

— Скажи еще спасибо, что тебе не пришлось глотать яд и вываливаться из окна, как профессору Плейшнеру! — хохотала моя лучшая в мире жена, отрывая от лацкана свадебного пиджака идиотский цветочек…