— Когда же закончится зима? — Светлана, высокая худощавая блондинка, чем-то неуловимо похожая на принцессу Диану, из окна наблюдала, как порывистый ветер то и дело кружил по двору хороводы снежинок.

— Как всегда, 1 марта,— бодро отрапортовала Ирина.

Она как раз критически разглядывала свою фигуру в большом зеркальном трюмо.

— Да-а-а, — протянула она, похлопывая себя по крепким округлым бокам, — явно сказывается ночной дожор.

— Ночной дозор? — переспросила Светлана. — Ты мистикой стала увлекаться?

— Не дозор, а до-жор, — по слогам повторила Ирина, — представляешь, после 5 вечера не ем вообще, держусь. Ложусь спать, конечно, поздно. Просыпаюсь среди ночи голодная, как стая волков, на автопилоте бреду к холодильнику и лопаю все, что попадается под руку. Это и называется «ночной дожор».

— А ты забей холодильник не колбасой и сыром, а, например, вареной капустой, — отозвалась сидевшая в кресле Инна и, увидев, как перекосилось лицо Ирины, засмеялась.

— Просыпаюсь среди ночи голодная, как стая волков, на автопилоте бреду к холодильнику и лопаю все, что попадается под руку. Это и называется «ночной дожор».

— Нет. Уж лучше я буду толстой и веселой, чем худой и злой, — она выразительно посмотрела в сторону Светланы и заговорщицки подмигнула Инне.

— На меня намекаете? — вспыхнула Светлана, но, заметив, какие забавные рожицы скроили подруги, и сама рассмеялась.

Ирина, Света и Инна дружили уже больше 15 лет, еще с института. Они были совершенно разными и внешне, и, как говорила Светлана, «по внутреннему содержанию», что в их случае дружбе помехой не было. Ирина, высокая, статная, крепко сбитая, с огромными темными глазами и иссиня-черными волосами, на вид была настоящей казачкой, да и по характеру тоже. Веселая, задорная, жизнерадостная, она, если возникала необходимость, становилась упертой, как танковая дивизия, и перла к цели с такой же силой и настойчивостью. Именно это, да еще светлый ум и крепкая крестьянская хватка позволили ей, деревенской девчонке, без связей и протекций, выбиться в люди. Ирина стала заместителем директора одной весьма процветающей компании.

Светлана — утонченная перфекционистка. У нее все должно быть лучшим — одежда, макияж, круг знакомств, дизайн квартиры, мысли, чувства и т.д. Светлана работала в недавно открывшемся престижном центре современного искусства. Круг ее обязанностей был весьма широк — от экскурсовода до организатора выставок, презентаций, пресс-конференций. Всю жизнь Светлана гонялась за идеалами, а они от нее резво убегали.

Инна, мягкая, неторопливая, спокойная, вдумчивая, уравновешивала вспыльчивую Ирину и слишком требовательную Светлану. Нынче она нигде не работала, находилась в очередном поиске своего места в жизни. Могла себе позволить. Точнее, мог себе позволить содержать Инну ее состоятельный давний любовник.

Подруги часто собирались вместе: поболтать, поделиться наболевшим. Или просто помолчать.

— Ой, девочки, — наконец-то отлепившись от зеркала, воскликнула Ирина, — что со мной на днях произошло! Уписаться можно. Я так чуть и не сделала.

— Ирина, избавь нас от натуралистических подробностей, — недовольно нахмурилась Светлана.

— Не избавлю, из песни слов не выбросишь, — фыркнула подруга, — представляете, девочки, мчусь позавчера в аэропорт, встречать партнеров шефа. Пробки, опаздываю. А тут еще, извините, по маленькому приспичило. Думаю, до аэропорта не дотяну, и неизвестно, когда мы там будем, учитывая пробки, да и неудобно будет перед партнерами с ноги на ногу переминаться. Минут через 10 засели в пробке конкретно. Мне уже совсем невмоготу. Выглядываю в окно. Вот оно — благословенное здание. Выбегаю, как ошпаренная, из машины — и туда. А тут тетка со шваброй дорогу перекрыла, не пущу, мол, технический перерыв. Я ей — имейте совесть, до конфуза недалеко. Она уперлась, как слон — нет, и все. Тут такая злость меня взяла, думаю, пожелаю ей сейчас какой-нибудь гадости, обязательно исполнится. А потом говорю себе: Ирка, уймись, она и так сортиры моет, явно не от хорошей жизни. Но энергию накопившуюся все равно девать куда-то нужно. Я как заору: да чтоб ты 100 баксов сегодня нашла! — Ирина сделала эффектную паузу.

— И что? — с нетерпением спросила Инна.

— Тетка пыхтит, шваброй елозит и тут из-за батареи какую-то бумажку тряпкой вытягивает. Поднимает, и глаза у нее как блюдца делаются.

— Тетка пыхтит, шваброй елозит и тут из-за батареи какую-то бумажку тряпкой вытягивает. Поднимает, и глаза у нее как блюдца делаются.

— Неужели 100 баксов? — ахнула Светлана.

— Нет, наша валюта, родимая, но купюра немаленькая, только рваная слегка. Тетка чуть в обморок не хлопнулась. Немного в себя пришла, говорит: проходите на здоровье, женщина.

Подруги рассмеялись. Они не особо удивились Ирининому рассказу, с ней и не такие приключения случались. И кое-какими загадочными способностями она обладала, хотя и отрицала это. Интуиция у Ирины, во всяком случае, была отменная.

— Ирка, — смеясь, сказала Светлана, — ведьма ты наша. Давно б уже наколдовала нам мужиков нормальных с перспективой довести их до ЗАГСа. Заодно и семейного счастья, чтоб уж наверняка.

— Наколдованное счастье, девочки, непрочное, — серьезно ответила Ирина, — растает как эскимо на солнце. Да и не счастье это вовсе, так, видимость одна. Обман.

— Везде обман, — погрустнела Светлана, — я вот вчера вожу японскую делегацию по залам: посмотрите направо, посмотрите налево. Вдруг вижу, мужчина заходит. Костюм с иголочки, стрижка стильная, бородка, шик, в общем. Подхожу ближе. Костюм на нем на 2 размера больше, явно одолжил, небритый дня три уже, и одеколоном «Шипр» разит. Наверняка художник. Никому не известный гений, — презрительно фыркнула Света.

— Это он сегодня никому не известный, а завтра — мировая знаменитость. Тебе ли не знать, как это бывает, — сказала Ирина, — тебе, Светка, все готовое и самое лучшее подавай. Так не бывает. За все нужно заплатить, отработать или вложить. Это закон бизнеса.

— И жизни, — добавила Инна, — если где-то прибывает, в другом месте убывает. Есть деньги — нет любви. Есть любовь — негде жить. Или детей нет, — она вздохнула.

Ирина вдруг рассмеялась.

— Светка, я тут анекдот вспомнила, как раз к твоему случаю. Едет дама в троллейбусе, такая вся из себя, прямо как ты. Заходит мужчина на остановке и спрашивает ее: да депа? Она фантазирует: ах, ах, француз, Париж, Елисейские поля. Спрашивает его: кес ко се, то есть «что вы говорите»? А он ей: троллейбус, спрашиваю, да депа идет?

Девчата рассмеялись, даже Светлана, которая вначале хотела обидеться.

Инна вдруг резко поднялась, направилась в другую комнату и через несколько мгновений вышла оттуда со шприцом в руках.

— Иришка, укол сделаешь?

— Он и есть мое счастье, Ириша, — мягко перебила ее Инна, — никого другого я рядом представить не могу. Так уж сложилось.

— Не поняла? — удивилась Ирина. — Ты что, заболела? Или… Инка, что опять? Когда?

— Неделю, как из больницы. Почистили, покапали, антибиотики вот на дому можно колоть.

— Чего же ты молчала? — воскликнула Светлана и раздраженно добавила: — Инна, сколько же можно над собой издеваться? Это который по счету выкидыш? Ты себя убьешь когда-нибудь бесконечными беременностями и выкидышами! Ну не можешь ты родить, так чего ж тут…

Инна вдруг заплакала. Ирина показала Светлане кулака и, выхватив у Инны шприц, попросила ее лечь. Сделала укол и, вытерев бисеринки пота со лба, сказала:

— Легче пристрелить, чем вот так, иглой в человека… Инка, не реви. Я тебе светило медицинское из-за границы привезу, у шефа есть такие знакомства. И замуж за него выдам, он как раз холостой. А что? Вы Ленку Димееву помните, финдиректор наш, знакомила я вас когда-то. На свадьбу пригласила. Выходит замуж за врача-гинеколога, у которого лечилась. Я ее спрашиваю: Ленка, как тебя угораздило, ты же врачей как налоговой боялась. А она смеется, мол, он смог по достоинству оценить не только мои внешние данные, но и внутренний мир.

Инна продолжала всхлипывать.

— Не реви, говорю, — прикрикнула Ирина, — знаешь, почему не можешь родить? Потому что не от того мужика. Для него семья на первом месте, что, в общем, правильно, а ты так, игрушка. Оглянись вокруг, может, твое счастье рядом ходит, в окна заглядывает.

— Он и есть мое счастье, Ириша, — мягко перебила ее Инна, — никого другого я рядом представить не могу. Так уж сложилось. А ты, Ириша? Меня учишь жизни, а сама одинокая?

— Да кто меня возьмет, с таким-то приданым? Мать-инвалид, отец пожилой, двое племянников, оглоедов моих ненаглядных, которых кормить-поить-одевать нужно, а в скорости и на учение определить. От сестры до сих пор ни слуху, ни духу, и где искать, не знаем. Ну, приведу я в дом кого-нибудь, а он начнет пилить: зачем на себя взвалила, ты не обязана, о себе подумай. Знаем, проходили. Не обязана… Это моя семья, кто же тогда обязан?

Ирина помолчала и добавила:

— Но даже не в том дело. Я себя женщиной давно не чувствую. Впряглась как лошадь, и тяну воз, тяну, ни на кого ведь не перекинешь… С нами психолог недавно работал, шеф какого-то именитого тренера нанял. Общались мы с ним долго, а в конце он говорит: Ирина, ты даже не заметила, что с 11 минуты нашего разговора я обращаюсь к тебе исключительно как к мужчине — ты пришел, сделал, услышал… Какое уж тут личное счастье, если я не женщина, а свой парень? И что с этим делать?

— Но даже не в том дело. Я себя женщиной давно не чувствую. Впряглась как лошадь, и тяну воз, тяну, ни на кого ведь не перекинешь…

— Влюбиться нужно, — сказала Светлана, — будешь сиять как энергосберегательная лампочка, и мужики, как мотыльки на свет, косяками попрут.

— Нелогично, Света. Если влюблюсь, зачем мне косяки? Одного хватит, но чтобы свой, родной.

— А ты побудь нелогичной, на то ты и женщина.

Ирина задумалась. Потом вдруг блеснула темными глазами и сказала:

— Девочки, айда ко мне в деревню, гадать будем. Мне мама когда-то рассказывала: загадываешь на жениха, а потом идешь подслушивать под окнами чужих домов. Что услышишь, то и сбудется.

— Уймись, Ирка, — засмеялась Светлана. — Мы уже дамы… поздебальзаковского возраста. Смешно, право слово. Да и Новый со Старым годом давно уже миновали.

— А кто только что про прелесть нелогичности вещал? — поддержала Ирину Инна. — Едем. Иногда полезно побыть смешной. И вообще… воздухом подышим.