Войдя в кабинет, оставляю дверь слегка приоткрытой. Сквозь оставленный проем поглядываю на сотрудницу. Она сидит за прозрачной перегородкой напротив, да еще за столом, на котором нет передней панели.

Я не знаю, как зовут эту хитрую красотку, сидящую напротив. Она появилась здесь месяц назад, но уже целиком завладела моим сознанием.

Пиво с пацанами в обеденный перерыв я уже не пью. Высиживаю за компом, жду момента, когда это чудо оттолкнется правой ножкой от пола и поедет к другому концу своего замечательного стола. Там у нее находится сумка с множеством женских тайн и традиционный бутерброд, кажется с колбасой. Но ее обед мне не интересен, я вижу только ее загорелое бедро и чувствую себя четырнадцатилетним школьником со вспотевшими ладонями. Про себя я назвал ее Всадницей.

Почему я называю ее хитрой? Потому что она видит мои остекленевшие глаза и, пряча издевательскую улыбку, с невинным видом методично добивает меня. Это как племяшка Иришка щиплет меня и так мило улыбается при этом. А я терплю, я дядя, ребенку хорошо, и всем должно быть хорошо. Потом маленькая хитрюга приносит мне конфеты, обнимает, понимает, что было больно. А они такие сладкие - заслуженная плата за причиненную боль.

Я вижу только ее загорелое бедро и чувствую себя четырнадцатилетним школьником со вспотевшими ладонями.

Вот бы таких сладостей от Всадницы получить. Что это я, ну, совсем обалдел и работать не могу. Все идеи разбрелись за пределы извилин, ничего не улавливается. Сейчас я ими займусь, месяц заканчивается, а я все топчусь на стадии проекта концепции.

Встречаясь изредка с коллегами, прислушиваюсь к их разговорам и с удовлетворением понимаю, что ею интересуюсь только я один. Никто не покрывается испариной, не бегает глазами, как я. Все заняты очередным пари на количество выпитого пива, обсуждением новой модели «мерина», предстоящей рыбалки и, конечно, милых дам, коих у нас несчетное количество.

Мужики азартно и смачно описывают интимные детали, изредка называя имена действующих лиц. Слушая их изо дня в день, я понял, что доброе большинство дам состояли или намерены... Делаю скидку на разбушевавшееся воображение коллег.

Когда к нам присоединяется Антоша – местный хакер, испытываю удовольствие. Здоровский мужик, хоть и не бородатый еще. Наши подтрунивают и даже откровенно издеваются над его вихрастой прической. Он становится в вызывающую позу, пытаясь защититься, чем вызывает дружный хохот.

Вот в один из таких дней Антоша поведал мне неприятную новость:
- Слышь, Диман, одна сотрудница – Лена, кажется – про тебя в дневнике написала, я с удаленного доступа почитал - офигел. Если хочешь, покажу сейчас.

Мою послеобеденную умиротворенность смело в один миг. Мы быстренько примчались в серверную, напоминающую каморку папы Карло.
- Вот, смотри, - возбужденный Антоша воровато огляделся.

«Парня, который сидит напротив, зовут Дима. Он смотрит на меня, как мой Хомка, когда я его собираюсь кормить. Он встает на задние лапки и смотрит не моргая. Хомка хочет есть, Дима тоже хочет, но что-то другое, ха-ха-ха…», - я пялюсь в монитор с видом идиота. Вот он, женский цинизм. Значит, я напоминаю ей дрессированного грызуна?!

«Парня, который сидит напротив, зовут Дима. Он смотрит на меня, как мой Хомка, когда я его собираюсь кормить».

После перерыва я плотно закрыл дверь, смотреть на Всадницу не было желания. Я дал понять Антоше, что меня не интересует все, что связано с ней…

К Рождеству и новогодним праздникам я завершил работу, два дня отмечал успех с коллегами, чем увеличил статистику несчастных случаев среди них, в виде переломов и выбитых зубов. Жизнь вошла в привычное русло.

Праздно шатаясь по магазинам в поисках подарков для сестры, мамы и племяшки, я случайно увидел Всадницу-Лену. Она выбирала елочные игрушки. Ее лицо светилось радостью, выражало детскую увлеченность и не имело ничего общего с проявленным по отношению ко мне цинизмом. Я вдруг подумал, что самая холодная, запомнившаяся мне река называется Лена, причина Троянской войны, – Лена, главная героиня моих мыслей и народных сказок, тоже Лена. Что-то противное закопошилось внутри. Захотелось сделать пакость.

Я поискал глазами, сам не понимая, что ищу, и вдруг меня осенило. На прилавке лежали сувениры, украшенные маленькими колокольчиками…

- Привет, Лена, поздравь от меня своего питомца, – я протянул ей колокольчик на тоненьком шнурке, изо всех сил пытаясь придать лицу Бармалейскую угрюмость, как делаю это, когда играю с племяшкой.

Ожидаемые испуг, удивление и что там еще умеют изображать женщины на своих лицах, не появились. Вместо них я увидел убийственно красивые зубы и внимательный карий глаз. Другой - был прикрыт челкой. Я впервые увидел ее так близко и впал в неожиданный ступор. Лена медленно откинула челку пальцем, открывая второй глаз, который оказался… ядовито зеленым. Колокольчик болтался на моей застывшей руке.

- Спасибо, Дима, – она взяла подарок и, довольная произведенным впечатлением, вернулась к своему занятию.

- Привет, Лена, поздравь от меня своего питомца, – я протянул ей колокольчик на тоненьком шнурке.

Я еще некоторое мгновение изображал телевизионную картинку в режиме «пауза». Мне срочно захотелось вдохнуть морозного воздуха, и я ринулся к эскалатору…

Фиаско было очевидным и не оставляло никаких надежд проехаться на белом коне с видом победителя. Настроение вмиг стало будничным. Я успокаивал себя только тем, что дома меня ждут родные люди, вкусный ужин и общение с Иришкой, для которой я так и не успел купить подарок.

Зато безответственный дядя Дима после ужина пообещал, что в ближайшие выходные купит ей все, что она пожелает.

Что захотела в подарок пятилетняя девочка, догадаться нетрудно – конечно, пушистого котенка. Найти его можно только на блошином рынке, благо он находится не так далеко от дома.

Я водрузил счастливую Иришку на плечи и зашагал по суетящимся рядам, представляя себя слоном, которого при необходимости пинают или дергают за ухо. Через некоторое время мои уши перестали чувствовать холод, приобрели пунцовый цвет и даже, кажется, опухли.

- Смотри, дядь Дим, какой пушистик! – Иришка указывала на банку со стоящим в ней по стойке смирно пушистым комком. На его шее болтался колокольчик.

От увиденного я чуть было не потерял седока.

- Сколько стоит? – я точно знал, что куплю этого злосчастного хомяка.
- Да что я за мышь деньги буду брать, это внук притащил, говорит, на улице нашел. Ты лучше салфеточку купи или вот бабу на чайник, недорого, - закутанная до глаз бабулька пиарила свой товар смешным голосом, притопывая от холода ногами...

- Смотри, дядь Дим, какой пушистик! – Иришка указывала на банку со стоящим в ней по стойке смирно пушистым комком.

Дома Иришка сделала из коробки от обуви домик для Хомки. Кличку даже никто не оспаривал, тем более что она была его настоящим именем. Он действительно любил вставать на задние конечности и попрошайничать. Я сфотографировал его в любимой позе, с торчащим кусочком моркови из крохотной пасти.

Меня замучили догадки, как он оказался на улице, ведь, судя по записям Лены, он был любим, о нем заботились. Скорее всего, она его потеряла…

После новогодних каникул было сложно входить в трудовой ритм. Все намеченное в планах отползало в запредельные дали. Мужики талантливо изворачивались, чтобы не выполнять дурацкую работу, оставаясь при этом востребованными специалистами и наплаву.

За стеклянной перегородкой соседнего отдела появились жалюзи, которые я воспринял как ультиматум. Я понял, что мне была объявлена война. Жажда пакостного «созидания» клокотала в каждой клетке моего мозга. И я, как Архимед, чуть не заорал «эврика!», когда понял, что нужно делать.

Мы с Антошей пожертвовали обедом, чтобы насолить ближнему, вернее ближней. Мы распечатали Хомкин портрет на цветном принтере и повесили на мою дверь. Чтобы офис-менеджер не ворчала, придумали поместить внизу плаката календарь. Получилось актуально, и даже поступили заказы из других отделов.

Ни через день, ни через два, к нашему большому разочарованию, реакции не последовало. Мы с Антошей понуро курили, озадаченные ситуацией.
- Диман, я в «кадрах» чай пил, она же в отпуске, через неделю выйдет! - сисадмин был солидарен со мной во всем.

Наконец наступил долгожданный день возмездия.
Я еще не успел, как говорится, разложиться на рабочем месте, как в кабинет ворвалась Лена. В глазах были ожидаемые мной страдание, надежда и еще что-то, что я не смог определить, в силу отсутствия должного опыта.

После работы я привел Лену домой. Хомка, услышав голос хозяйки, свалился на бок, как раненый, и задергал лапами.

- Димочка, здравствуйте, у меня к вам вопрос. Откуда у вас фотография моего Хомки? – в голосе мольба, в осанке – покорность.

Вот где меду сполна испить можно было. Но что-то меня сдержало. Настолько жалкое зрелище представляла зависимая от меня Всадница.

- Лен, я племяшке на блошином прикупил в подарок, – только и смог сказать я, почему-то виноватым голосом.
- Я в отпуск уехала к маме, Хомку соседям отдала, а их пацан выгуливать его надумал и потерял, – всхлипывая, сказала Лена.

И тут я удивленно заметил, что глаза у нее карие. На мой вопросительный жест - в виде козы, как в «Джентльменах удачи», Лена не ответила. Чуть позже она оправилась от волнения и вспомнила, как пыталась меня шокировать своей разноглазостью в магазине.

- Ой, простите, Дима. У меня там подруга работает, цветные линзы продает. Я примерила и побродила немного, чтобы привыкнуть, и вы меня застали за этим занятием.

После работы я привел Лену домой. Хомка, услышав голос хозяйки, свалился на бок, как раненый, и задергал лапами. То ли от смеха, то ли от жалости смотреть на грызуна было невозможно. Потом он вскочил и со всей прыти начал карабкаться по стенке коробки. Я удивился, как легко у него получилось перелезть через ее край. Секунда - и он был уже на руках у хозяйки.

Лена плакала, как ребенок. Хотелось ее взять на руки, как Иришку, и покачать. Ее реакция вызвала у меня двоякое чувство. С одной стороны, она безжалостно издевалась над человеком, который ее просто обожает, а с другой – плакала над кусочком мяса в меху. Хотя он, очевидно, наделен интеллектом и какими-то чувствами.

Вот же загадка. Нет, понять женщин невозможно. Они не удивляются и не пугаются, когда от них этого ждешь. Они терпят невыносимую боль, становясь матерями, но любят своих чад до смерти. Они и смерти так панически не боятся, как не боятся простуды и порезанного пальца. Они будто рождаются умудренными жизненным опытом, готовыми преодолеть любые преграды. Они полны тайн.