Школа была одна на три поселка, но Ларисе повезло: она жила почти рядом со школой. 1 сентября Лариса должна была пойти в первый класс. День 31 августа прошел в волнениях и хлопотах. Мама собрала портфель, папа нарвал перед домом георгины, бабушка нагладила форму.

Лариса проснулась ночью. Что-то было не так. Кажется, ни разу в своей короткой жизни она не просыпалась среди ночи, и теперь не могла понять, почему такой враждебной была окружавшая ее тишина. «Ты что?» - спросила бабушка. Голос бабушки прозвучал гулко и как будто откуда-то с высоты. Лариса слабо простонала. Ответ внучки бабушке не понравился; она встала, подошла к девочке, потрогала ее лоб и, слабо охнув, позвала: «Ася! Она заболела!»

Проснулась и подбежала мама. Лариса вся горела, на лбу появилась сыпь.
1 сентября 1962 года Лариса не пошла в первый класс. Она заболела ветрянкой. Впоследствии, вспоминая тот злополучный день, Лариса думала, что именно тогда сбилась программа ее жизни. «Что-то не так», - эта полумысль-полуощущение то и дело противной мокрицей проползала по задворкам ее сознания.

«Что-то не так», - эта полумысль- полуощущение то и дело противной мокрицей проползала по задворкам ее сознания.

Приступив к учебе с опозданием, Лариса быстро догнала сверстников.
Учительницу звали Серафима – кажется, Степановна. Это была немолодая женщина, и это обстоятельство радовало родителей Ларисы, банально считавших, что с возрастом приходят опыт и мудрость. Опыт подсказал Серафиме Степановне, что более прилежного и безотказного помощника ей не найти, и прикрепила к Ларисе двоих отстающих учеников.

Один из подшефных Ларисы страдал болезнью Дауна. Конечно, будь то в городе, ребенок был бы отправлен в специальный интернат. Но в округе была только эта неукомплектованная восьмилетка, а ведь каждый советский ребенок должен ходить в школу, чтобы иметь счастливое детство. Ребенок дремал на последней парте, а после уроков Ларисе предстояло озарять светом ученья его отуманенную болезнью голову.

Лариса не понимала, что в этой ситуации было не так. Она ведь знала от родителей, что с учительницей ей повезло и что слабым надо помогать, но когда природная добросовестность девочки вступала в конфликт с ощущением бессмысленности происходящего, она по-матерински брала руку ученика в свою и в этом слиянии выводила в тетради каракули, чтобы увидеть хоть какой-то результат своих усилий. Иногда ученик благодарно гладил Ларису по волосам, и в такие моменты ощущение, что «что-то не так», достигало апогея. Лариса не жаловалась, и родители никогда не узнали об этом эпизоде из ее школьной жизни. Она стыдилась той волны отвращения, которая окатывала ее при исполнении гражданского долга…

Вторым подшефным Ларисы был мальчик по фамилии Гагарин. Мальчик Гагарин был застенчивым ребенком и, к своему несчастью, способностями не блистал. В 1962 году полет первого космонавта еще оставался самым значительным событием на планете, и ребенку с такой фамилией приходилось нелегко. Серафима Степановна использовала его фамилию, как наездник - хлыст.

- Ты же Гагарин! – причитала она, выводя в дневнике очередную «слабую тройку». - Как же тебе не стыдно! Ты понимаешь, какой будет позор, если тебя не примут в октябрята!

Октябрята – это комсомольцы понарошку. Первоклашкам цепляли значки в виде пятиконечной звездочки с портретом кудрявого Володи Ульянова и говорили им, что теперь они уже не обычные дети, а юные ленинцы, избранные и удостоенные, а потому обязанные оправдывать высокое доверие. Ну, для начала – просто хорошо учиться и слушаться старших, а потом их примут в пионеры – всем ребятам примеры, и перед ними откроются новые горизонты. Прием в октябрята представлялся детям трамплином в светлое будущее, а отказ в приеме – клеймом неудачника, и Серафима Степановна часто размахивала перед провинившимися этим клеймом.

- Ты же Гагарин! – причитала она, выводя в дневнике очередную «слабую тройку». - Как же тебе не стыдно!

Однажды во время урока мальчик Гагарин попытался переслать Ларисе записку. До адресата она не дошла. Зоркий глаз Серафимы Степановны проследил путь бумажного комочка. Учительница с охотничьей меткостью схватила руку с запиской, тянувшуюся к Ларисе с соседнего ряда. Развернув записку, Серафима Степановна воздвиглась над мальчиком Гагариным и, покачав головой, грозно сказала: «Чтобы это было в последний раз!»

После этого случая дополнительные занятия Ларисы с мальчиком Гагариным прекратились. А вскоре семья Ларисы переехала в Москву, и Лариса так и не узнала, что же писал ей в первом классе «в последний раз» маленький однофамилец великого Гагарина.

В десятом классе Лариса влюбилась. Ей казалось, что не без взаимности. Начитанная девочка ждала сказки, не догадываясь, что сказочники ушли на заслуженный отдых, наступило время кузнецов своего счастья, и осваивать секреты кузнечного мастерства кинулись прежде всего женщины.

А тем временем у нее появился другой поклонник. Лариса не могла сформулировать, что в нем было не так. Он словно обволакивал ее своим присутствием, ей становилось душно и хотелось на волю. Она пробовала мягко намекнуть ему, что ее интерес направлен на другого, но он обескуражил ее вопросом: «Зачем же отказываться от дружбы?» Не найдя возражений, она приняла эту удобную позицию, делая вид, что верит в чистоту этой их дружбы.

Дружба продолжалась несколько лет. После окончания школы Лариса поступила в вечерний институт, и парень каждый день встречал ее после занятий и провожал до дома. Подруги накручивали: а) порядочный, б) любит, в) не дури – пробросаешься. Она и не дурила, просто ее все еще тянуло к другому, а кузнечное дело никак не давалось ее мягким рукам. Однажды друг набрался решимости, вонзил пальцы в волосы Ларисы и притянул ее к себе. Едва она ощутила на своей шее нервную влагу его ладони, случилось дежа вю: знакомая волна отвращения накрыла ее и отбросила назад. «Что-то не так», – запоздало подсказала мокрица. Исправить ничего было уже нельзя…

Лариса проснулась среди ночи. Ей приснилось что-то неприятное. Проснувшись, она помнила только, что во сне какая-то сила не позволяла ей встать с постели. Лариса потратила несколько секунд на то, чтобы отделить сон от яви, и, адаптировавшись к реальности, почувствовала своим самым развитым, шестым чувством: что-то не так. Она спустила ноги с кровати…

Не найдя возражений, она приняла эту удобную позицию, делая вид, что верит в чистоту этой их дружбы.

Один тапок, высунув из воды добродушную собачью мордочку, преданно заглядывал в лицо хозяйке. Его товарища отнесло течением. Спасать попавшие в беду тапочки было некогда. В два прыжка очутившись в коридоре, босиком, Лариса набросила поверх ночной рубашки первое, что попалось под руку. Удачно, что это оказался плащ, а не короткая куртка, - уже на лестнице подумала Лариса и усмехнулась: «удачно» – самое подходящее к случаю слово.

У соседей наверху уже кипела работа. Источник бедствия был на два этажа выше: там сорвало вентиль шланга стиральной машины. Вернувшись к себе, Лариса выхватила из шкафа пару пододеяльников и, кинув их в пучину, набрала номер телефона диспетчерской…

Через две недели синие плесневые цветы расцвели на всех стенах квартиры, как могильные пятна на коже старика. Паркет вздыбился горными хребтами так, что пришлось его частично отодрать, чтобы проложить тропу. Ремонт предстоял нешуточный.

Лариса решилась заговорить с виновниками потопа о компенсации. Она назвала сумму, заведомо меньшую, чем ей реально требовалось для минимального ремонта.

- Да вы что! - возмутилась соседка. - У меня и денег-то таких нет! И вообще - этот кран устанавливал слесарь ЖЭКа. Обращайтесь в ЖЭК, пусть они вам делают ремонт за их счет. А хотите – подавайте в суд.

Лариса решила попытать счастья в ЖЭКе и пошла на прием к главному инженеру. Заняв очередь, она скользнула взглядом по табличке на двери кабинета. «Гагарин А.Е.» - прочитала она.

Войдя в кабинет, она увидела за столом немолодого усталого человека явно не гагаринского полета. Он поднял на нее глаза грустного ослика Иа.

Через две недели синие плесневые цветы расцвели на всех стенах квартиры, как могильные пятна на коже старика.

- Простите, как Ваша фамилия? – спросил он, выслушав ее.
Лариса ответила.
- Необычная фамилия. Мне кажется, я где-то ее слышал.
- Мне кажется, я Вашу тоже, - вяло пошутила Лариса.

Он бесцветно улыбнулся. Конечно, подобные шутки преследовали его по жизни. Но Ларисе казалось, что она-то имела право на такую шутку: ведь она намекала на другого однофамильца, того, неудачно передавшего ей записку в маленькой сельской школе.

Гагарин тем временем продолжал:
- Вспомнил, где я слышал эту фамилию! В первом классе я учился в сельской школе. Ту девочку звали Лариса. У нее были очень пушистые волосы, их так и хотелось погладить. Можно сказать, она была моей первой любовью, - и он снова бесцветно улыбнулся. - Извините, отвлекся. По вашему делу: мы бы сделали вам ремонт, если бы у ваших соседей сохранилась квитанция об оплате установки крана, как подтверждение вины нашего слесаря. Но… если этой квитанции у них нет, то… ничем не можем помочь.

Лариса брела домой. Ее мысли, покачиваясь на волнах квартирного потопа, понемногу выходили в открытое море.

Последние несколько лет она жила автоматически, смирившись и с ненавистной работой, и с одиночеством. А что, если кто-то там, наверху, приняв облик соседей, пытался просто растормошить ее, разбить ее скорлупу, чтобы она, встряхнувшись, осознала: а ведь что-то не так.