…— Дядь Зень, дай покрутить, а?

Ох, дети. Женя вынырнул из-под капота стареньких «Жигулей». Работы тут — на две минуты, но соседский Пашка такой славный, как ему отказать? Ничего, будет передышка. Пока Пашка закручивает неподатливый винтик, можно хоть спину распрямить. Как быстро летят выходные. Вчера день убили магазины, сегодня — машина. Поменять бы ее, старушку, да денег нет.

— Евгений Лексеич, пивка? — сосед заглянул в приоткрытую дверь гаража.
— Нет, спасибо, Петр Иванович.
— Вот ты ж мужик! Хоть бы раз «да» сказал. Может ты того, зашитый?
— Да нет, не пью просто.
— А я люблю пивко — сил нет. Только баба моя меня пилит — хватит, хватит, будто я водку пью. А сама, когда мы на югах отдыхали, по два литра на грудь брала!
— Да хватит болтать-то. Чтобы Лена, да пивом напивалась? Не верю.

Таня появилась неожиданно. Как всегда — немного недовольная, нахмуренная. Женя даже сжался немного: в ее присутствии он почему-то всегда ощущал свою вину — не зная толком за что. Может, за то, что не совсем соответствовал ее представлениям о «классическом» мужике…

Женя даже сжался немного: в ее присутствии он почему-то всегда ощущал свою вину — не зная толком за что.

Они поженились довольно поздно, уже под тридцать, и за десять лет брака Женя ни разу не накричал на Таню, и не хлопал кулаком по столу, и выполнял все ее прихоти — словом, вел себя как самый что ни на есть подкаблучник. Да только ему это было не в тягость, а в… радость. Он помнил, как впервые увидел ее: она была яркая, солнечная, и хохотала заливисто, закинув голову, так, что ему захотелось прижаться к ней, коснуться губами ямки у шеи… Он начал ухаживать — робко, «полушепотом», как шутила его сестра Светка. Лишь через месяц активных «проводов» Татьяна сама подтянула к себе его голову властным движением и коснулась губами губ.

— Ну что ты такой несмелый? — шепнула она. — Другой бы давно уже в кровать тащил…

А он — не тащил. Может быть, потому, что любил ее — до замирания дыхания, до полуобморока, когда сама мысль о возможности «земного» обладания кажется кощунственной…

Десять лет прошло, а он все так же обожал ее. И еще сильнее полюбил — после рождения Ваньки.

Подруги Тане откровенно завидовали: золотой мужик у тебя! Не пьет, не курит, цветы дарит, в магазин бегает. Выходные — дома, никаких бань и рыбалок. И к ребенку вставал ночами — лишь бы дать отдохнуть кормящей матери. Татьяна соглашалась, но… Она, конечно, любила своего Женьку. Но поймет ли кто женскую душу? Вряд ли. Вот и в глубине Татьяниной души исподволь вызревало странное, необъяснимое чувство недовольства сверхположительным мужем. Хороший он мужик, но… не мужик. Слишком мягкий, слишком нежный. Не хлюпик, конечно, но… Вот недавно Томка, лучшая подруга, «презентовала» нового кавалера. И смотрела Таня на него во все глаза. Славка «гусарил», да как «гусарил»! Балагурил, анекдоты травил, пил с локтя, и тостами сыпал, и мускулами поигрывал — да так, что у Татьяны внутри все поднималось и падало, сладко замирая; с Женей было хорошо, но отчего-то хотелось попробовать вот этой грубой, неистовой силы — мужской, настоящей. Правда, когда она похвалила подруге кавалера, та засмеялась:
— Он славный. Но не обольщайся. Он же всю ночь после своих эскапад у «белого друга» провел, так его выворачивало. С утра с опохмелином в обнимку, пивом отливается — чему завидовать? Это ты с жиру бесишься, Танюш, счастья своего не ценишь.

Но раздражение безупречным Женей проступило на лице глубокой вертикальной морщинкой между бровями.

И вроде Таня все понимала. Но раздражение безупречным Женей проступило на лице глубокой вертикальной морщинкой между бровями.

— Жень, ты надолго тут завис? Холодно, не простынь. Надо бы в магазин за мост съездить, у нас картошка кончилась, а вчера не купили.

Пашка отложил отвертку, понимающе моргнул:
— Крутите, дядь Зень, а то я медленный. А еще у нас исккурсия с классом в двенадцать. Поедем в музей. На автобусе!
— Ну, не замерзни только, «исккурсия»! — Женя засмеялся, забрал отвертку.
— Господи, гололед какой, не упади, носишься как оголтелый! — крикнула вслед Пашке Татьяна. — А ты поторапливайся, Жень.

Провожая ее взглядом, он качнул головой: не упала бы сама, зеркало ведь под ногами, хоть бы песком лед присыпали!

— Вот, Лексеич, диву я на тебя даюсь, — вновь заглянул в гараж сосед. — До чего ж ты мужик незлобивый. Моя бы мне сказала — «дуй за картошкой», я б ее саму, мать ее, вздул! Ишь, командирша.
— Так она не сказала — «дуй», попросила просто.
Петр Иванович сплюнул в сердцах.
— Хороший ты мужик, Лексеич, да мягкий больно. Нет в тебе, не обижайся только, настоящего мужицкого ядра.
— А чего обижаться? — Женя захлопнул капот. — И правда нет, наверное.

Холодный «Жигуль» ехал еле-еле. Да и резина лысая, не цепляется вообще. И когда я ее поменяю? Он подрулил к подъезду, поднялся наверх — за деньгами и указаниями. Еще от лифта услышал громовой хохот Славы.

— Да с удовольствием катнемся, — прогрохотал Слава. — А то и закатим куда… — он игриво подмигнул Жене.

— А у нас гости! — зарумянившаяся Татьяна суетилась, спешно разыскивая «гостевые» тапочки. — Пакеты, деньги на кухне, Жень. Картошки возьми побольше, селедки еще купи…
— А может, Слава с Женей прокатится? Чего ему тут толочься-то? — спросила Тома.
— Да с удовольствием катнемся, — прогрохотал Слава. — А то и закатим куда… — он игриво подмигнул Жене. — Может, девчат каких встретим.
Тома ткнула его в плечо кулачком, потом звонко чмокнула в щеку.
— Я те дам — закатим!

На улице пахло морозом. «Жигули» прогревались неохотно. Слава насупился — холодно, что за машина — «печка» еле пашет, ноги стынут. Когда они выехали со двора, дорога заблестела, будто облитая лаком. Слава присвистнул:
— Ух, скользь какая! Ты на мост-то въедешь на своей шарабайке?

Вот это был вопрос — мост через реку был на диво горбат. И в гололед порой превращался в непреодолимое препятствие и для машин, и для пешеходов.

— …А еще была у меня баба одна… — Слава без умолку рассказывал что-то о бывших подружках. Женя кивал, почти не слушая, с опаской глядя на дорогу.

Они медленно ехали по набережной. По другой стороне реки так же медленно двигался автобус — яркий, желтый. Наверное, это и есть Пашкина «исккурсия» — улыбнулся Женя, вспомнив кудлатую Пашкину голову и рыжие веснушки на курносом носу.

Сквозь лобовое стекло было хорошо видно лицо водителя: он ничего не может сделать с этой махиной, понял Женя.

Вот и мост. «Жигуленок» напрягся, но вполз-таки наверх — почти вполз. Чуть выше показался празднично-желтый автобус, ползущий по соседней полосе. И тут из ниоткуда, из сгустившегося, ставшего вдруг «кисельным» воздуха родилось предощущение беды. Женя не понимал, что случилось, но чувствовал неведомо откуда взявшимся седьмым чувством: происходит нечто неправильное, неверное, отчего неожиданно засосало под ложечкой и заломило виски. Судорожно сжав руль, он искал глазами ответ на свой незаданный вопрос, но отмечал лишь, что фигурки пешеходов на мосту замерли как-то слишком картинно… Почему они так замерли?

А потом он понял, что именно было не так. Автобус двигался по странной траектории и уже заползал на его полосу. Сквозь лобовое стекло было хорошо видно лицо водителя: он ничего не может сделать с этой махиной, понял Женя. Он сползает по льду — и сползает не просто вниз, а в сторону бетонного ограждения, которое ни за что не сможет удержать автобус от падения в реку. А в автобусе сидят дети…

— Прыгай! — почти спокойно сказал он.

Слава среагировал быстро: рванул дверь, мгновенно выпал из машины и кубарем откатился в сторону. Краем глаза Женя видел, что через секунду он был уже вне опасности. И повернул руль направо — до упора.

Машина встала боком. «Успею вылезти», — мелькнуло в голове. Но тут же встречным импульсом пришел короткий и холодный ответ: «Нет». Удар в бок машины он почти не почувствовал, за долю секунды до этого чудом успев перекинуть тело с водительского сидения на пассажирское. Автобус навалился на машину точно огромное желтое животное, и «Жигули» потащило вперед, на ограду. Женя понимал, что выскакивать уже просто некуда, да и некогда... Все решалось за секунды, но за эти несколько мгновений он успел вспомнить так много всего… Вот — кадр из детства: мама ворчит, что опоздал на ужин. Отец смеется. Бабушка с вечным носком на спицах… Таня. Таня смеется. Таня с закрытыми глазами. Ванька…

Как мягок, оказывается, бетон. Машина нависла над рекой: бетон еще не разжал арматурных объятий.

Левая дверь вдавилась внутрь машины, будто та была из пластилина. С другой стороны «Жигули» уперлись в парапет. Раздался скрежет. Как мягок, оказывается, бетон. Машина нависла над рекой: бетон еще не разжал арматурных объятий. На мгновение Женя и водитель автобуса встретились глазами. И Жене показалось, что где-то за его плечом мелькнула голубая шапка Пашки. Хорошая шапка, теплая.

В последний момент, когда машина — почему так медленно? — сорвалась с моста и начала падать, — он увидел, что автобус все же остановился. Его желтая «морда», зажатая разорванным парапетом, бессильно оскалилась в сторону реки. Оскал был виден даже из-под мутно-зеленой воды, в которую упало изуродованное тело легковушки. Женя судорожно сделал вдох.

...Вода прибывала с невероятной скоростью. Он не знал, что она может быть такой холодной — все внутри мигом выстудилось. Спокойно! Все вверх ногами. Попробуй протиснуться назад. Так. Дерни дверь. Господи, как холодно. Не идет. Спокойно. Нащупай ручку. Крути. Дерни. Стекло пошло вниз! В куртке не пролезешь. Есть надо было меньше. Сними ее. Молния заела?!

Грудь разрывалась от боли. Как хочется дышать. И почему-то — спать. Сладко, как спит Ванька. Как спят дети. Они были там. Ты все сделал правильно.

Он все же протиснулся в окно и, теряя сознание, почувствовал, что в безвольно раскрывшийся рот хлынула ледяная вода. Но тело все же понеслось вверх, к свету. А дальше наступила темнота.

Вода прибывала с невероятной скоростью. Он не знал, что она может быть такой холодной — все внутри мигом выстудилось.

* * *

— Дядя Зень! Открой глаза.
— Куда «скорая» провалилась, мать их?

Славин голос. Живой я, выходит. Господи, как холодно. Он приоткрыл глаза, увидел над собой голубую шапку и вновь провалился в небытие.

…Таня прибежала к мосту в пальто и тапках на босу ногу. Ей было совсем не холодно. С другой стороны моста съехала и полетела вперед, завывая, «скорая».

— Живой он, Тань. Врачи говорят, все нормально будет. — Слава обнял ее за вздрагивающие плечи. — Какой он, оказывается…

Она замерла. Потом отодвинулась — ей так нужно было уловить сейчас знакомый запах, но пахло не Женей, а чужим мужиком.

— Какой он?.. Настоящий, — выдохнула она. И улыбнулась сквозь слезы.