Кругом стояла осень. Дурманила голову горьковато-пряным дымом и яркими красками. Лидия Семеновна неторопливо шла по длиннющей аллее парка, каждым своим шагом припечатывая к асфальту то один, то другой золотистый листок. Она ненавидела себя, а заодно и эту проклятую осень. Осень, лишившую ее опоры, всего, чему она посвятила жизнь, и огорошившую ее ужасным, неотвратимым словом — пенсия. Теперь она уже не была Лидией Семеновной Кочетовой, заведующей огромным фабричным цехом, а стала обычной пенсионеркой Кочетовой, одной из тысяч. Даже собственная фамилия казалась ей теперь необычайно жалкой. Отвратительно! Время словно посмеялось над ней, жестоко растоптав накопленное за долгие годы. Действительно смешно! Больше уже никто не будет докучать ей телефонными звонками и бесконечными вопросами. Теперь по утрам ей некуда спешить и не надо вечерами предпоследним автобусом возвращаться обратно. Единственное, что ей осталось, — это редкие приглашения на вечера встреч передовиков производства, да громоздкая уродливая ваза, подаренная коллективом в день ее проводов в другую жизнь.

Она не заметила, как добрела до дома и поднялась в пустую квартиру — муж вернется только завтра. Неплохо было бы убраться и приготовить что-нибудь, но она лишь неподвижно стояла посреди коридора и слушала тишину. Да, тишина и пустота — это все, что отныне будет наполнять ее жизнь.

Прибежала дочь. Притащила за руку лохматого, замученного пятидневками внука Славку. Бросила лишь: «Заберу вечером. Позвоню» — и исчезла в недрах лифта. Ну все, теперь сядут на голову! Ей так и мерещилось во взгляде дочери злорадное: «Мамочка, ну ты же теперь на пенсии!» Рядом жалобно пропищал Славка, прося бутерброд, и, поняв, что не дождется ответа, привычно и покорно вперился в телевизор.

Да, тишина и пустота — это все, что отныне будет наполнять ее жизнь.

А Лидия Семеновна вдруг почему-то вспомнила свое страшно далекое детство, когда она маленькой девочкой безвылазно гостила на бабушкиной даче, день ото дня превращаясь в чумазое, пышущее здоровьем существо. Она вспомнила горячие бабушкины пирожки с ароматной морковкой, которую в обычной городской жизни Лидочка не любила, но на даче у бабушки ела за троих. Вспомнила, как засыпала под певучие бабушкины сказки, а просыпалась от приветливого звяканья фарфоровых чайных чашек на кухне. А еще она вдруг подумала, что совершенно не помнит, как выросла ее собственная дочь и как достиг аж пятилетнего возраста единственный внук.

Лидия Семеновна взглянула на бледного притихшего ребенка и уверенно спросила:

— Славик! А что, если мы с тобой пирогов напечем?

— С повидлой??? — внук вытаращил удивленные глаза.

— Я морковку не люблю... — прогундел Славик, а Лидия Семеновна почему-то рассмеялась.
Они долго, с непривычки, лепили пироги на кухне, а потом ели, обжигаясь горячим чаем. Пироги Лидии Семеновне удались на славу, как и сказка, которую она, откуда-то вспомнив, на ночь рассказала внуку. Славка, утомленный новыми впечатлениями, уснул, трогательно приоткрыв рот.

Она подошла к зеркалу и легко улыбнулась: «Ну что, Лидунчик! С осенью тебя — прекрасной, удивительной, многообещающей».