«Говорят, где-то осень. Дожди, лужи, жёлтые и красные листья, туман по утрам и заброшенные птичьи гнёзда на деревьях...

Осень....Ну, тут у нас, в общем, тоже осень. Правда, кроме названия сезона, в природе никаких перемен: всё та же жара, всё те же пальмы и кактусы, всё то же пронзительно-синее небо без облачка. И так будет до февраля, а потом недельки три проливных дождей и снова — вечное лето».

Об осени думала Нина, сидя в пробке по дороге на работу. Размышляла и прихлёбывала кофе из дорожной кружки. Но сегодня кофе почему-то не бодрил. Hе радовало ясное солнце и чистое небо. Не радовало даже относительно быстрое для часа пик движение машин. Xотелось холодного воздуха не из кондиционера, а просто из окошка. Xотелось надеть тёплое пальто, уткнуть нос в шарф и бежать на работу, перескакивая через лужи и чувствуя на щеках и лбу редкие капли полудождя-полутумана.

«Я бы даже зонт не раскрыла, так дождя хочется... Ностальгия, что ли? А может, усталость? Нет, надо гнать эти мысли — день сегодня ответственный. И вообще — от сырости портится обувь и настроение, мёрзнут ноги и течёт из носа. Да здравствует лето!» Но сегодня аутотренинг не сработал, и весь остаток пути до работы Нина мысленно прохандрила.

Два часа, оставшиеся до переговоров, oна провела в попытках перепроверить документы, освежить тезисы и вообще как-то настроиться на деловой тон. Но мысли постоянно съезжали в разные стороны и таяли еще до того, как Нина успевала ухватить их за хвостик. Поэтому в начале переговоров она немного нервничала, ёрзала на стуле и не выпускала из руку папку с документами, боясь, что положи она папку на стол, и все мысли из конференц-зала утекут куда-то туда — в туманное и сырое утро.

От этой мысли Нина поёжилась и совсем загрустила — у неё не было даже осенних ботинок, а ведь нужны будут сапоги на меху.

Первым выступил директор, за ним — представитель партнёрской компании, вот и её очередь. По традиции финансовый советник и аналитик выступал последним, как бы подводя, суммируя и закругляя.

Нина слегка встряхнула головой и начала излагать свои тезисы. Её внимательно слушали. Она говорила легко и привычно, непринуждённо вставила пару шуток, чтоб слушающие не устали от сложных терминов и многочисленных цифр, изящно завершила речь цитатой из финансового дайджеста и поблагодарила слушающих за внимание.

«Уфф… ну вот, на сегодня можно расслабиться». И, вполуха слушая босса, она стала обдумывать планы на вечер.

Ей давно хотелось выбраться в кино. Но кино — это позднее возвращение и гарантированная усталость до самого ланча назaвтра. Вылазку было решено отложить до пятницы… В тренажёрку сегодня не хотелось определённо. «Может, вызвонить кого-нибудь из девчонок и пойти поужинать? Так… Лора наверняка откажется — уроки сыну-третьекласснику будет помогать делать, Деббора уехала навестить родителей в Вирджинии, соотечественница Таня сегодня преподаёт русский язык в церковной школе, остаётся только соседка Изабелл…»

Нина вздрогнула — босс слегка раздражённо, очевидно не в первый раз, обращается к ней:
— Мисс Яковлев! Мисс Яковлев! Что вы нам на это скажете? Вы готовы вернуться в Москву и продолжить работу в нашем российском отделении?

Нина оторопела. Мысли начали скакать, как резиновые мячики.

— Да, я готова, — раздался уверенный голос. «Господи, что я говорю?! К чему я готова?! Вернуться?! Куда?! К кому?! Зачеееем...»

Весь вечер Нина просидела перед телевизором, не слыша и не видя происходящего на экране. На полгода ей предстояло перебраться в холодную и сырую Москву, и почему-то уже не радовали мысли о дожде, о лужах и тёплом пальто. А ведь через два месяца начнётся зима! От этой мысли Нина поёжилась и совсем загрустила — у неё не было даже осенних ботинок, а ведь нужны будут сапоги на меху. Да одежда — это, в общем-то, ерунда — всё можно купить на месте. А вот память, что делать с памятью? Ведь каждая трещинка на московском тротуаре будет напоминать о пережитых предательстве, боли, слезах и метаниях, от которых она сбежала 6 лет назад в тёплую и безмятежную Калифорнию. А еще, возможно, где-нибудь на Арбате она встретит Валерку. И он будет под ручку с ТОЙ. А может даже, на плечах у него будет сидеть толстощёкий малыш — их сын. «Да ну, глупости какие! — подумала Нина. — Москва — не деревня, ну какой у меня шанс на эту встречу?! Мизерный!» И мозг аналитика начал высчитывать этoт шанс. Нина усмехнулась — профессия уверенно вросла во все сферы её жизни. Да у неё гораздо больше шансов влюбиться снова, чем столкнуться с Валеркой и его ТОЙ!

«В ноябре буду просить отпуск, — решил Николай, — Терпеть не могу осень… сейчас бы куда-нибудь в тепло, туда, где пальмы и ясное небо».

На сборы и утряску всех формальностей с банком, квартирой и страховками ушла неделя. Золотого рыба Сеню усыновила Изабелл, она же забрала 4 орхидеи и фиалку. Всё. Завтра Нина вылетает в Москву. Ну, точнее — сначала в Париж, а уже оттуда — в Москву. Чемодан и большая сумка караулят в коридоре.

***

«До чего же отвратительное утро выдалось!» — думал Николай, обходя лужи. Он с детства мирился с зимой, ждал весны и горячо любил лето, а осенью хандрил и мечтал о ласковом море и тёплом песке. Снова начал моросить дождь, и небо стало как будто еще ниже и тяжелее, оно давило на плечи и заливало за шиворот холодные капли. «В ноябре буду просить отпуск, — решил Николай, — Терпеть не могу осень… сейчас бы куда-нибудь в тепло, туда, где пальмы и ясное небо». У него промокли и замёрзли ноги, до стоянки оставалось пройти ещё полтора квартала, и он ругал себя за решение надеть ботинки на тонкой подошве. Можно было вернуться домой и переобуться, но времени было в обрез — ему поручено встречать «эту дурацкую американку», проводить её в гостиницу, а потом доставить в офис. «Вот и мотайся за ней весь день по дождю и холоду в промокших носках и ботинках. Как дурак. Надо было отвертеться от этого поручения. Да что уж теперь…»

После часа чертыханий и поистине шумахерских манёвров по дороге в Шереметьево, Николай стоял в толпе встречающих, подняв повыше дурацкую табличку, на которой жирно алела фамилия «дурацкой американки». И чувствовал он себя, да, по-дурацки. «Странно, что фамилия у неё наша, — думал он, — наверное из второго или третьего эмигрантского поколения. Говорит, конечно, с диким акцентом и всё время улыбается приклеенной лошадиной улыбкой». Такую улыбку и высматривал среди выходящих. «И ещё толстая, наверное», — почему-то мстительно подумалось ему.

Среди прибывших пассажиров мелькнуло милое женское лицо. Взгляд Николая задержался на этом лице — открытом и ясном, но слегка растерянном. «Не девушка, а солнце», — подумал Николай. Светлые взъерошенные волосы и ярко-желтый свитер усиливали образ и здорово выделяли девушку из сероватой толпы. Вдруг их взгляды пересеклись, и она направилась прямиком к нему.

— Здравствуйте, я — Нина Яковлева, — никакого акцента, сдержанная улыбка и, нет, вовсе не толстая.

Николай от неожиданности молчал.

— Так это вы меня встречаете? Мне сказали будет Николай Кравцов, — слегка нетерпеливо повторила американка.
— Да, да, конечно, извините! Да, я — Николай, — и он протянул руку.

Взгляд Николая задержался на этом лице — открытом и ясном, но слегка растерянном. «Не девушка, а солнце», — подумал Николай.

***

Нина неторопливо шла по парковой аллее, глубоко спрятав руки в карманы тёплого пальто и уткнув нос в шарф. Она перескочила через лужу и подняла лицо к небу — серому и низкому. На лоб и на щёки упали редкие капли. Нина с наслаждением вдохнула влажный холодный воздух и без сожаления подумала: «А в Лос-Анджелесе сухо и плюс тридцать два». Ещё несколько капель упало на лицо. «Не буду пока раскрывать зонт, — решила она. — Ну разве ж это дождь!» Девушка улыбнулась хмурому небу и пошла дальше — аллея уходила вправо к фонтану.

***

Николай прогуливался возле фонтана. «Надо же, — думал он. — Какая необычно тёплая и сухая осень выдалась. Вон даже кусочек голубого неба виднеется между туч, — и не замечал, как холодные капли скатываются за шиворот. — Вот-вот и солнце появится!» — улыбнулся он.