Билет на самолет был датирован концом ноября. Решение лететь к мужу возникло у Оксаны не экспромтом. Все началось летом с глупых фраз детсадовской няньки Нины. Именно это — пренебрежительное слово «нянька» — подходило к этой грубой мужеподобной женщине лет сорока-сорока пяти. Реденькие волосики, завитые «шестимесячной» завивкой, мясистое, красное лицо — все в ней отталкивало. Важно таща после обеда на кухню эмалированное ведро с надписью «помои» она вела пересуды с кастеляншей: «Пианисточка-то наша все наряжается, наряжается. А толку-то! Муж от такой красавы на крайний север завербовался». «Пианисточка» пришлась на ум, так как они проходили мимо музыкального зала.

— Уф, Нинка! Сколько в тебе злости! — не утерпела, завелась кастелянша. — Таким, как ты, до всего есть дело. Лучше за собой смотри.
— А што?! Мужик мой от меня не бежит… На север…
— На север люди едут, чтобы деньги зарабатывать. А у вас их сроду не было. Твой-то все пропивает.
— Не твое дело, — громко пробасила побагровевшая Нинка.
— Ты только голоса не повышай. Скандалы никому не нужны. Найдутся люди — доложат заведующей сада.

«Пианисточка» — это она, Оксана. Вся из себя аккуратненькая, приветливая, улыбчивая. В модном летнем джинсовом платьице, открывающем загорелые коленки. Ухоженные ножки обуты в яркие босоножки на невысоких каблучках-«рюмочках». После рождения дочки Оксане пришлось срезать свои светлые с золотистые отливом длинные волосы. Некогда стало с ними возиться. Но и короткая стрижка «под гаврош» шла ей, выигрышно подчеркивая нежные черты лица…

После рождения дочки пришлось расстаться не только с волосами, но и забросить учебу в консерватории. Мама особо не расстроилась.

…После рождения дочки пришлось расстаться не только с волосами, но и забросить учебу в консерватории. Мама особо не расстроилась. Родители вообще были не из «музыкальной оперы», они — люди серьезные — технари по образованию. Последние лет десять мама трудилась на предприятии, производящем полиграфическое оборудование. Отец что-то испытывал в конструкторском бюро: что именно — перед семьей не отчитывался.

— Дочка, музыка — это несерьезно, — любила наставлять мама. — Музыка — это для души. А для жизни требуются средства. Не думай, что после учебы в консерватории тебя с руками и ногами возьмут на работу в оперный. Дай бог, в лучшем случае устроиться в музыкальную школу. Они хозрасчетные. Платят там прилично.

«Детская музыкальная школа, класс Оксаны Дмитриевны Смирновой» — звучит красиво, лестно, заманчиво. Но получилось по-другому! Когда Оксаниной дочке исполнилось два года, ее отдали в садик. А сама Оксана нашла себе место музыкального работника, но в другом саду.

Оксана работала с душой. Придумывала сценарии для детских утренников. Подбирала развивающий репертуар. Коллектив детского сада подобрался разнородным. Кто-то из воспитателей выкладывался так же, как и она. Кто-то отличался откровенной бессердечностью. Доставалось ни в чем неповинным деткам за огрехи их родителей. Оксана успела сцепиться однажды с такой недалекой, бессердечной особой.

— Екатерина Андреевна, непедагогично высказывать детям то, что вы должны говорить их родителям. Допустим, Петю и привели в сад в непостиранной одежде. Но об этом нужно сказать в тактичной форме его родителям, а не выставлять ребенка на посмешище, чтобы другие дети целый день позорили его. Это травмирует ребенка, — высказала она прямо в лицо злой воспитательнице.
— Своих заведете, потом меня учить будете.
— Не волнуйтесь! Свои у меня есть. Моя дочка ходит в садик. И к счастью, она попала в группу к нормальному человеку.

В тот день она вернулась после работы в нервозном состоянии. За ужином мама посчитала нужным еще раз поучить дочку уму-разуму. Завела свою любимую песню о серьезном образовании.

— Тебе только двадцать три, еще не поздно учиться. Да и вообще, никогда не поздно учиться. Поступай на заочное отделение. Выбери что-нибудь существенное. Экономический факультет, например. Неплохо. Будешь работать где-нибудь в финансовых структурах. Работа не пыльная. Там все же публика поинтеллигентнее. Базарных баб поменьше. Не будешь нервничать из-за чужих детей.

— Мама, но мне нравится сейчас то, что я делаю. Я нужна этим детям. Музыкальные занятия развивают эрудицию и воспитывают чувство прекрасного…

— Мама, но мне нравится сейчас то, что я делаю. Я нужна этим детям. Музыкальные занятия развивают эрудицию и воспитывают чувство прекрасного…
— Ох-ох-ох! — оборвала ее мама с улыбкой. — Как громко сказано! Музыкальные занятия развивают эрудицию. Значит, твое призвание растить детей. Сам себя не похвалишь…

…Няньке было невдомек, что Оксана может услышать ее житейские мудрствования. Весь разговор долетел до «пианисточки» через приоткрытую дверь, когда та старательно выводя слова шариковой ручкой, писала монологи на тетрадных листочках для будущего детского праздника лета. Глупые фразы злорадной женщины задели слишком болезненные струны в Оксаниной душе. Она стала кусать губы, чтобы не дать волю застилавшим глаза слезам. Вволю наплакаться она смогла только поздним вечером рядом с мамой, отпаивающей ее мятным чаем на кухне.

— Мама, я не могу так больше. Мы уже три года живем врозь. Полгода он там — месяц здесь. И опять по новой.
— Деточка, Володя ведь не ради забавы, а ради благополучия уехал. Вашего материального благополучия. Жизнь прожить ֫— не поле перейти. Ты посмотри, какая дороговизна. Полки магазинов пустые. Хочешь красиво одеваться — иди на барахолку к фарцовщикам, кооператорам и торгашам. А цены у них какие?! Ты на свои сто двадцать рэ музработника не подступишься.
— Мам, мне в последнее время кажется, что у него кто-то есть. Там на севере.
— Глупости… Володя не из породы бабников. Уж поверь мне. В их семье проходимцев никогда не было. Его родители уже тридцать лет вместе живут и еще столько же проживут. И сына они нормально воспитали. Работящий и ответственный. И не надо близко к сердцу воспринимать слова неотесанных бабищ. На каждый роток не накинешь платок.

В тот день Оксана впервые высказала мысль, что хочет уехать к Володе.

— Юльке уже три года. Ты ведь можешь пока присматривать. А там я устроюсь… Заберу ее… Все-таки семья должна быть единой семьей.

Желание быть рядом с мужем подталкивало к принятию важного решения. В сентябрьском телефонном разговоре она впервые сообщила ему, что хочет на север.

— Володь, я хочу быть рядом с тобой…

На том конце провода воцарилась минута молчания.

— Какие мы капризные. Каприччо для фортепиано с оркестром — меняю одесский комфорт на строительный вагончик в сибирском сугробе. Или нет… Хочу повторить судьбу декабристок… Увертюра будет с трагическими монументальными вкраплениями… — Володе никогда не изменяло чувство юмора. Его остроты не были пошлыми или плоскими. Сказывалось вузовское кавээновское прошлое. Как говорится, и физик, и лирик в одном лице. За это она просто обожала мужа.

— Какие мы капризные. Каприччо для фортепиано с оркестром — меняю одесский комфорт на строительный вагончик в сибирском сугробе.

— Володя, я же серьезно…
— Ну, и я серьезно. Дорогой мой человек, придется немного обождать. Помнишь, я тебе в августе говорил, что нам обещали общежитие. Приезжай, но… в общежитие. А пока придется еще побыть в разлуке. Разлука укрепляет чувства.
— Мы и так постоянно в разлуке. Нам… Нам… — Оксана пыталась найти подходящие слова, такие, чтобы они были весомыми, красивыми, значимыми. — Нам придется учиться жить вместе.

Место в общежитие нашлось в ноябре. А потом начались сборы. Мама вспомнила про шубу покойной бабушки из цигейки.

— О, Боже, я в ней тону! А без нее никак нельзя? — взмолилась Оксана.
— Нет, никак. Это в Одессе она без дела висит в шифоньере. А там это жизненно необходимый предмет гардероба. Отдадим тете Вале со второго этажа. Перешьет.

Дочка Юлька носилась по квартире как угорелая. То она радовалась, что мама едет к папе, то ее личико кривилось, и она начинала заходиться в истерике: «Мама, я хочу с тобой!»

Отец Оксаны в домашних брюках на подтяжках, из которых выпирало солидное брюшко, тоже активно вмешивался в процесс сборов. Он мастерски подражал сакраментальному одесскому говорку «в нос», чем чрезвычайно гордился.

— Деточка, куда ты тащишь этот лишний груз в чемодан, «Аэрофлот» больше двадцати килограммов не разрешает, — лишним грузом оказались великолепные черные сапожки на девятисантиметровых шпильках. — Оксаночка, деточка, там люди в валенках ходят.
— Неужели мне тоже придется в валенках ходить?!
— А как же! Даже не сомневайся. Валенки и унты никто не отменял, декабристка ты наша восемьдесят восьмого года.
— У меня есть новые меховые сапоги без каблуков. Правда, они тебе велики, но с шерстяными носками — в самый раз, — вмешалась мама.

Настал день отлета. Перелет из уютного родительского гнезда растянулся на три дня. Родную Одессу заливало дождем, море штормило, облетала с деревьев жухлая листва. В Сибири метелило и вьюжило. «Декабристка» застряла в тюменском аэропорту.

Володя не смог ее встретить. Трудно было подгадать, когда прибудет ее рейс. Она прилетела в середине дня в маленький строящийся городок. Оксана никогда не видела столько снега. Щурясь от яркого солнца и ослепительной снежной белизны, она пустилась на поиски общежития. Идти было трудно. Ноги утопали. Снег набился в мамины сапоги. Чемодан был слишком тяжел. Фрукты в целлофановом пакете превратились в куски льда. Казалось, пути не будет конца. По дороге ей встретилась группка веселых молодых женщин, бодро топающих в… валенках.

Казалось, пути не будет конца. По дороге ей встретилась группка веселых молодых женщин, бодро топающих в… валенках.

Наконец, она добралась до места. Комендантша выслушала ее, попросила предъявить документы. Штамп в паспорте позволил ей получить заветный ключ от комнаты, где обитал муж. Обстановка была аскетичной, но ей все было безразлично. Раздевшись, она сладко растянулась на железной койке.

Проснулась Оксана поздним вечером. Володя барабанил в дверь, вернувшись после работы. Таким она его еще не знала. Там, в Одессе, он был чистеньким, выбритым, отглаженным, благоухающим одеколоном. А здесь… Перед ней стоял другой Володя: в промасленной ватной синей спецовке, заросший темной густой бородой, на которой блестели тающие льдинки. От него пахло морозом, сигаретами, карбидом.

— Привет! — Оксана смотрела на него заспанными глазами. — Тебя и не узнать!
— Крепко ты спишь. Я думал, придется ломать замок. Борода — это природный защитный элемент для избежания обморожений. Привыкнешь и к такому. Ты же хотела, чтобы мы учились быть вместе всегда, — с этими словами он прижал ее к себе.