Аня открыла калитку и по дощатому тротуару прошла в дом. Валя стояла на коленях в кухне перед лежащей на боку глубокой корзиной. Мохнатые её обитатели, тычась носами в пол и друг в друга, растекались в разные стороны, повизгивая и дрожа тельцами.

— Ой, какие! — восхитилась Аня. — Они уже видят?

— Да, мать побежала на улицу, а они вот опрокинули корзину, как оставишь? Посиди, я загоню Диану, тогда пойдём.

Валя пошла на двор, а Аня глядела, как щенки знакомились с комнатой: один полез под кровать, один уже приспособился на коврике пометить территорию. Аня взяла на руки ближайшего.

— Глупышка, чего ты под половик лезешь, это не мамка. Она сейчас придёт.

Впервые оказавшийся не в родной корзине, кутёнок бессмысленно пялил ещё мутноватые глаза и пытался понюхать Анино лицо. Знакомился с внешним миром...

Валя вернулась с каштановой дворнягой, собрала щенят в корзину, приговаривая:

— Куда девать — прям не знаю. Двух вроде возьмут... Тебе не надо?

— Куда? У нас соседи, если бы хоть отдельная была квартира, можно было бы попробовать. Хотя... У нас был когда-то, я тебе не рассказывала? Один такой хороший щенок, знаешь, белый, в черных пятнах, хвост острый. Как вытянет... Охотничья. Мы его Якорем назвали, папа как раз был на курсах. Думала, он вернется, а у него будет охотничья собака. Убежал. А могли и корейцы поймать. Но мама лишь раз согласилась. Нет, не разрешит.

— Жалко! Ну, пошли, а то опоздаем.

Девочки поспешили в клуб, где у входа их ждала одноклассница Нина, обещавшая «устроить» подружек в клубный хор.

Восьмиклассницы поднялись по широкой лестнице на второй этаж, свернули в длинный коридор и заглянули в дверь с табличкой «Хоровой кружок».

В просторной комнате справа от дверей разместилось черное пианино, а за ним — рядами — несколько скамеек. Черноволосый полноватый мужчина в довольно помятом пиджаке, сидящий у пианино, улыбнулся Нине:

— Новеньких привела?

— Да. А Пётр Петрович здесь?

— Тут, только вышел куда-то.

Аня с Валей оглядывались. Присутствующие тоже разглядывали их — кто исподтишка, не демонстрируя любопытство, кто — откровенно. Некоторые парни, а их здесь было немало, бурно приветствовали пришедших:

— О, Нина пополнение привела. Знакомь!

Аня с Валей оглядывались. Присутствующие тоже разглядывали их — кто исподтишка, не демонстрируя любопытство, кто — откровенно.

Девочки улыбались, смущенные таким вниманием, пересмеивались. Нина не торопилась представлять подруг — она вообще побаивалась своей инициативы. Подружки в школе, узнав, что она с сентября поёт в клубном хоре, запросились и их отвести туда. Нина не была уверена — подойдут ли одноклассницы по певческим способностям. В школьном-то хоре все пели: и голосистые, и безголосые, а вот смогут ли они петь тут? Вдруг Пётр Петрович забракует подруг, вот стыдобушка-то будет!

Но девчонки так просились!

Ещё в прошлом году никто из одноклассников не помышлял о каких-то кружках вне школы. А с восьмого класса как прорвало: мальчишки сплошь стали записываться в спортивные секции, девочки, оторвавшись от вышивания крестиком на пяльцах, тоже заинтересовались — кто чем. Хорошо было детям всяких начальников, работавших на заводе, — для них была открыта музыкальная школа с платным обучением, или они ездили в город в какие-то танцевальные кружки, сопровождаемые домработницами...

Анины и Валины родители не могли себе позволить платных секций для дочерей, да и боялись отпускать их в город на занятия одних.

Но, как тем кутятам из корзины, девушкам стали тесны школьные рамки, хотелось «в мир» — попробовать себя.

Заводской клуб предлагал немного: хор и танцевальный. Но и туда набирались лишь рабочая молодёжь, школьников брали неохотно по их малолетству и ненадёжности.

Занятия секций проходили в клубе по воскресеньям тогда же, когда на втором этаже в малом зале начинались танцевальные вечера. Школьников на второй этаж, естественно, не пропускали, но те, кто занимался пением и танцами, после занятий оказывались уже в «запретной зоне». Именно эта возможность и привлекла в хор Валю. Аня же просто очень любила петь. Школьная же самодеятельность уже была ей тесна — все эти школьные вечера с детским репертуаром...

Но, как тем кутятам из корзины, девушкам стали тесны школьные рамки, хотелось «в мир» — попробовать себя.

Вот перед ноябрьскими на школьном вечере спела она под Вовки Рябова баян «Журавлей», хлопали, а потом она услышала, как Верка Трусова шипела: «Развыбражалась! Нашлась певица!..»

Было обидно. Чего эта Верка так её не любит?

И петь на сцене в школе больше не хотелось.

Потому-то с радостным вниманием она прислушалась к мимолётному рассказу подружки Нины о заводском хоре: и как там Нину встретили, и как там здорово.

И загорелась:

— Мам, я хочу после ноябрьских праздников в клубный хор записаться, можно?

— Там же все взрослые, — возразила мама, — как ты школьница среди них будешь?

— Ну, мам! Туда Нина Зайцева ходит, я с ней и Валей...

— «Валей»! Вертихвосткой этой... А учёба?

— Так ведь занятия по вечерам два раза в неделю, одно — в воскресенье. Я успею.

Мама на минуту задумалась и кивнула головой:

— Смотри, учёбу не запусти и чтобы в десять дома была!

Аня от радости крутанулась на одной ножке и чмокнула маму в щёку.

На праздничный вечер в клуб Аня пошла с родителями. Зал был полон и даже на балконе — битком. Но папин друг занял для них место в шестом ряду, и Аня устроилась с краю на проходе.

Неискушённые зрители радовались каждому «артисту», встречали одобрительным гулом и хлопали до покраснения ладоней.

Начался праздничный концерт. Аня смотрела на хор, как уже почти на свой, радовалась костюмам, вглядывалась в лица. Одно настораживало — школьников там явно не было. Даже Нина в концертном платье выглядела лет на пять старше, кажется, даже губы подкрашены и брови. Так-то она блондинка: ни ресниц, ни бровей не видно, а тут — брови прям соболиные.

«Интересно, они всех красят для выступления? Мама мне не разрешит...», — тут же озаботилась девочка.

Началось выступление солистов, чтецов, танцоров.

Неискушённые зрители радовались каждому «артисту», встречали одобрительным гулом и хлопали до покраснения ладоней.

Аня заметила: женщин-солисток много, а вот мужчины — вот второй только вышел. Невысокий, крепкий паренёк спел пару песен красивым глубоким баритоном. Похлопали и ему.

Концерт шёл своим чередом, когда вдруг давешний певец вышел из-за кулис и, пока не сцене шла смена номеров, спустился в зал и прошел по проходу к выходу.

Какая-то неведомая сила повернула Анину голову, когда он прошел мимо. Она перегнулась через подлокотник и проводила юношу глазами до самых дверей.

— Ты чего? — повернулась к ней мама. — Кого-то увидала знакомого?

— Нет! Просто так, — выдохнула девушка. — Просто так...

И правда — чего это она?

И вот сейчас, через неделю после того концерта, она во второй раз увидала этого парня, стоящего среди хористов. Смеющегося и также с интересом поглядывающего в их с Валей сторону.

В комнату вошел худощавый высокий человек с зачесанными назад длинными волосами, тонким гоголевским носом и в очках.

— А, Нина нам гостей привела. Сейчас мы вас прослушаем. Прошу всех освободить комнату. Минут десять можете погулять.

Все потянулись к выходу, Валя и Аня встали около пианино. Концертмейстер проиграл гамму, девочки одна за другой повторили.

— Ага, неплохо. Выше теперь...

Через четверть часа комната опять заполнилась хористами.

— Все по местам, — хлопнул в ладони Пётр Петрович. — Тихо-тихо... Внимание, прошу внимания! Итак, у нас появились новые товарищи. Прошу любить и жаловать. Два альта — Аня и Валя.

Все заулыбались, кое-кто из парней тут же начал шутить: «Мы думали они к нам, в тенора».

Аня скосила глаза вправо — тот, который тогда прошел мимо неё на концерте, тоже улыбался...