«Самое главное, чего я всегда хочу добиться,
— это сдерживать слово, которое кому-то дал»
Ричард Брэнсон

Вечернее время было. Ни тогда, ни потом, никогда Тамара не сможет объяснить себе, зачем, почему на негромкий стук, подойдя к входной двери, не задав традиционного вопроса «кто там?», она безотчётно отворила её, не иначе как по предопределённому велению. Он — молодой мужчина невысокого росточка, не сказать что толстый, но плотного телосложения — с каким-то непонятным, видимо, нелёгким вещмешком, стремительно вторгся в квартиру.

Она растерянно застыла. «Эй! Вы кто? Милицию вызову. Прочь, прочь отсюда», — витало в голове, но ни слова вымолвить не могла.

Он, тем временем, быстро оглядел её небольшое двухкомнатное жилище, за какие-то доли секунд успел заглянуть и в ванную, и в кухню, прихватил там нож, решительно высказал:

— Одна живёшь!?

Женщина словно онемела, она не сводила с него несколько удивлённых, но спокойных глаз.

— Дверь запри! Не бойся. Гонятся за мной. Ничего плохого не сделаю. Отдышусь — уйду.

Вскоре в подъезде на первых этажах послышались голоса, топот ног.

Через минуты и в её дверь стали резко звонить и стучать кулаком.

— Откройте! Милиция!

Глаза мужчины и Тамары встретились. Его взгляд! Было в нём что-то необъяснимо располагающее, и это «что-то» завораживающе подталкивало её помочь ему. Она отчётливо понимала, что не нож, нет, вовсе не нож в его руке станет причиной следующего её действия, и не страх, а некое подсознательное доверие к этому незнакомцу, быть может — преступнику.

Женщина пальцем указала ему на занавеску в спальной комнате, за которую он юркнул, вытерла едва заметные следы на полу от мужской обуви и, как несколько минут назад, не отдавая себе отчёта, удивляясь своему решительному спокойствию, открыла дверь.

Двое мужчин в штатском. Один из них сунул ей под нос корочку, спросил:

— Мужчину видели? К вам стучался мужчина?

Не теряя самообладания, с чуть нахмуренными бровями, с видом человека недовольного, дававшего понять, что ему помешали, пожала плечами.

Тамара как можно безразличнее бросила взгляд на занавески. С удовольствием отметила, что правая шторка, как и левая, недвижна. Неудивительно. Она бы не колыхнулась, даже если бы за ней спрятался медведь.

— Нет.

Он слегка оттолкнул её, прошёлся по прихожей, зорко осмотрел вокруг, включил свет в тёмной спальне. Тамара как можно безразличнее бросила взгляд на занавески. С удовольствием отметила, что правая шторка, как и левая, недвижна. Неудивительно. Она бы не колыхнулась, даже если бы за ней спрятался медведь. Такую двойную плотную штору, похожую больше кроватное покрывало, Тамара подсмотрела в богатом доме, который убирала раз в неделю. Из всей роскоши того дома ей очень приглянулись занавески, каких прежде нигде не видела. Она сшила себе такие же: внешне — обычные, на деле — тяжёлые, зацепленные массивными кольцами, обхватывающими железный карниз, они как будто не свисали сверху вниз, а стояли как две колонны в значительном (сантиметров тридцать) отступе от окна.

С подъезда, с верхнего этажа раздался голос другого мужчины:

— Пожарная лестница, окно открыто, давайте сюда!

Холодная и спокойная с виду Тамара в душе облегчённо вздохнула, но так, что милиционер, от взгляда которого в принципе ничто нельзя было скрыть в силу его профессии сыщика, — ничего не заметил, ринулся на зов товарища.

...Спустя примерно час молчаливого сидения в зале перед включённым телевизором ночной гость произнёс:

— Пойду я. Здесь найдут меня. Не те, так другие, — он взглядом показал на вещмешок, — тут доллары американские. Знаешь, что это такое?

Тамара кивнула.

— В районе двух миллионов. Один миллион, мать, будет твой, в обмен на то, что ты сохранишь мне второй. Я приду за ним завтра, а может, через месяц, через десять лет, но приду. Если ты не окажешься... В общем, ты поняла!..

— Пойду я. Здесь найдут меня. Не те, так другие, — он взглядом показал на вещмешок, — тут доллары американские. Знаешь, что это такое?

Тамара молча проводила его.

***

Негромкий стук в дверь.

«Наконец-то!» — облегченно вздохнула Тамара.

Этот стук она ждала с нетерпением давно, долго, двадцать пять лет. Чутьём, инстинктивно ведая, кто это, как тогда, не спросив «кто там?», распахнула дверь.

Постучавший мужчина вошёл в дом так естественно, как естественно впустила его она, словно выходил он на час-другой не столь давно. Он, заметно постаревший, со страдальческими морщинами на лице, иссушенный жизнью в неволе, истощённый, вероятно, больной — беспрестанно кашлял, — прихрамывая на правую ногу, прошёл в зал и молча сел на диван. Как и тогда, отказался от еды.

Тамара присела рядом, выждав некоторое время, заговорила первая:

— Почему вы мне поверили?

— Меня воспитала улица. Мои родители рано умерли. Я остался один. Рос с бабушкой, ангел был человек, но и она умерла. Мой дядя сдал меня в детдом, родительскую квартиру, мою, ловко прибрал к рукам. Я, в принципе, неплохой человек, — насмешливо хмыкнул он, — примкнул к банде. Не сомневайтесь, я разбираюсь в людях. Порядочность написана у вас на лбу. Вы не из тех людей, кого развращает незаработанное богатство.

«Незаработанное?!» — повторила Тамара в мыслях и, ставя ударение на слове "свой", отчиталась:

— Свой миллион я потратила. Жильё детям, у меня сын и дочь, ваши сверстники. Внуков выучила. Слышали о Риме Асе? Журналист известный. Это мой внук, его псевдоним, — не без гордости сказала она, но стушевалась, — простите. Спасибо вам. Тогда было очень нелегкое время, неимоверные лишения финансового плана испытывала моя семья. Я с тревогой засыпала и с тревогой просыпалась, думая о детях. Мне не хотелось жить. В том году умер их отец... оставить одних не могла. Вас мне послал бог. Однако чистой совесть моя могла быть лишь тогда, когда я, выполнив обязательство — сохранить, отдала бы вам ваш миллион. Его я сохранила. Мой долг выполнен. Я — как верный пёс на могиле погибшего хозяина, приучившего к команде «сидеть», но не успел просвистеть «вольно». И я устала. Давно пришла к своему концу, но не имела права впутывать детей. Я ждала вас и дождалась.

— Я болен. Моя мечта — оказаться с деньгами в Испании или где-то там, теперь неосуществима, — отвечал он, задыхаясь от кашля, прикрывая рот серой тряпочкой.

— Я болен. Моя мечта — оказаться с деньгами в Испании или где-то там, теперь неосуществима, — отвечал он, задыхаясь от кашля, прикрывая рот серой тряпочкой.

— Я тоже мечтала о путешествии.

— Но почему? Денег-то до хрена.

— Ждала вас. Каждый день. Говорят — деньги приносят полную свободу, но не мне. Я ничего не знала ни о вас, ни о вашей судьбе, ни о деньгах этих.

— Я не писал, чтобы не вызвать подозрения к вам, и вообще молчал о вас. — Откашлявшись, спросил: — Можно на них посмотреть?

Старушка прошаркала в кухню, вернулась с молотком в дрожащей слабой руке.

— Идёмте в спальню.

Показала на стенку за лёгким воздушным тюлем.

— Там. Долбите.

Она опустила молоток на пуфик, прилегла на кровать и утомлённо прикрыла глаза.

— Вы сменили занавеску... — мужчина бессильно опустился и лёг на вторую половину кровати.

Тикали настенные часы. Возможно, час или два тикали. Тамара уже не слышала, последняя мысль в её голове была: «Странно, он перестал кашлять».

***

В кабинете совсем молодой следователь твёрдым голосом сказал:

— Дело закрыто. Экспертиза показала: умерли в одно время. Одна от старости, простите, другой из-за болезни. Странности есть, но это житейские дела, не криминальные. Наверняка ваша мама была знакома с ним, хотя вы его знать не знали. Скорее всего. Отсидев от звонка до звонка, ему некуда было больше идти. Есть у него какие-то родственники, седьмая вода. Знать о нём не хотят. Впрочем, он у них и не был. Из тюрьмы его чуть раньше отпустили, врачи сказали о том, что ввиду болезни до дому еле доедет, умрёт, туберкулёз. На молотке отпечатки пальцев вашей мамы.

— За что он сидел? — чуть ли не в унисон спросили дети умершей женщины.

Тикали настенные часы. Возможно, час или два тикали. Тамара уже не слышала, последняя мысль в её голове была: «Странно, он перестал кашлять».

Следователь махнул рукой:

— А, банду тогда взяли... Этот сиганул с моста, выловили из речки. При нём были деньги, но не миллионы. Получил по «полной». Один из всей шайки выжил.

***

В доме покойной.

Сидя в спальне на родительской кровати, не желая нарушить тишину, тихо переговаривались её дети — сын и дочь.

Дочь:

— Что она цеплялась за эту квартиру свою? Ни на один день не оставляла её. Слушать не хотела ни о курортах, ни о санаториях.

Сын:

— Всё же не могу понять, откуда он взялся, этот зэк? Так скомпрометировать мать! Какая-та некрасивая смерть на старости лет!

Дочь осмотрелась вокруг, подошла к окну, возразила:

— Да перестань. Меня молоток больше беспокоит. Она хотела защититься? Он угрожал?

Она поддёрнула тюль туда-сюда, похлопывая по стене, с грустью вспомнила:

— Давно мама утепляла её. Радовалась: «Дом панельный, квартира торцевая, теперь не будет стена плесневеть». Потом даже о лёгкой реновации слушать не хотела, а надо бы... Для нас ничего не жалела. Помнишь, мы бедствовали: ты в семейном общежитии с двумя детками. Я с мужем у свекрови, мама наотрез не хотела с зятем под одной крышей. Жизнь была полуголодная, ужасные девяностые, пустые прилавки магазинов, дорогие рынки... И вдруг мама накупила нам еды! А потом построила наш дом с раздельными входами. Беспрестанно повторяла: «Хочу, чтобы вместе были, заботились друг о друге, но каждый на своей территории». Оплачивала учёбу внукам. Она не отвечала, откуда деньги, и запретила спрашивать.

Сын пригляделся к неровной стене, зачем-то стукнул кулаком по шероховатости. Моментально отпали кусочки старой штукатурки. Взяв молоток, тот, что вернул им следователь, он стукнул по стене сильнее.

— Что ты делаешь? — спросила его сестра, но тут же, отвечая себе на вопрос, прошептала: — следователь говорил о каких-то миллионах. А что если...

Они интуитивно долбили стену: понимание пришло одновременно к обоим.

Появившееся подозрение превратилось почти в уверенность, когда за вывалившейся старой стекловатой показалась выцветшая газета за 1991 год. Они извлекли пакет, второй, третий и четвёртый. Опрятными стопочками, картинка к картинке, в них были уложены стодолларовые купюры старого образца.

Аккурат — один миллион.