Луч восходящего солнца, робко просочившись сквозь небольшое оконце под потолком комнаты, осторожно коснулся лица спящего Сети. Мальчик поморщился и перевернулся на другой бок.

За стеной раздался голос матери:
— Сети, вставай! Снова хочешь опоздать в школу? Дождешься, учитель накажет тебя плетьми!

Сети знал, с матерью лучше не спорить — наспех собравшись и засунув в рот свежеиспеченную лепешку, он отправился на занятия.

На улице царило необычное оживление: с самого утра по Уасету из уст в уста передавалась радостная весть — флот фараона возвращается из Пунта.

— Бежим на берег, посмотрим! — крикнул попавшийся навстречу Сети Гори.

Любопытство переселило страх перед строгим учителем, и мальчик со всех ног помчался вслед за другом на пристань.

Здесь уже яблоку негде было упасть. Радостными криками жители Уасета приветствовали причаливающие корабли.

Первым по сброшенным сходням сбежал возглавлявший экспедицию главный казначей Нехси:
— Слушай меня, народ Та-Кем! Мы нашли страну богов! Слава Амону! Слава нашему фараону!

Сговорилась со жрецами за его спиной и хитростью лишила его, Тутмеса, трона. А все поверили: такова воля богов, а посему — быть фараоном бабе!

Собравшиеся на пристани с воодушевлением подхватили:
— Слава фараону! Слава!

Тем временем начали разгружать корабли. Разинув рот от удивления, Сети и Гори разглядывали чудеса страны Пунт: сосуды с благовониями и краской, шкуры невиданных животных, сундуки с золотом и живые мирровые деревья...

А толпа все кричала и кричала:
— Слава фараону! Слава!

И переполненные восторгом Сети и Гори кричали снова и снова:
— Слава фараону! Слава!

***

Тутмос с тоскою наблюдал, как тень подбирается к основанию обелиска Амона-Ра. Близился полдень — время очередного обряда в храме.

К горлу подступила тошнота. Все здесь ему обрыдло и внушало отвращение. Душа Тутмоса просила другого — схватить в руки меч, вскочить на коня и нестись вперед, увлекая за собой многотысячное войско, сокрушая безжалостно все на своем пути, навстречу славе…

А что вместо этого? Заточенный в стенах Ипет-сут, хоть и наделенный степенью пророка, все, что он может — курить фимиам перед каменным истуканом.

Среди колонн гипостиля показался Яхмос, младший жрец. Завидев Тутмоса, он крикнул:
— Господин пророк, корабли вернулись из Пунта!

Кровь прилила к лицу. Как же он ненавидел ее, эту подлую змею Хатшепсут! Она все подстроила на той церемонии — священная статуя не могла сама наклониться! Сговорилась со жрецами за его спиной и хитростью лишила его, Тутмеса, трона. А все поверили: такова воля богов, а посему — быть фараоном бабе!

Не в силах больше сдерживать ярость, Тутмос ударил что было сил кулаком по гранитной плите.

Но канон есть канон — мастера не могут от него отступать. Канон велит изображать фараона мужчиной. Даже если фараон — женщина.

Обескураженный его реакцией, Яхмос застыл на месте, но затем, махнув рукой, побежал дальше, оглашая стены храма радостным криком:
— Корабли вернулись из Пунта! Наши корабли вернулись!

Тутмос поднял голову к солнцу и взвыл:
— Она смогла! У нее опять все получилось! Почему?! Почему ты ей помогаешь? Это я, я твой сын! Я должен быть фараоном! Сколько? Сколько я еще должен ждать?

Но солнечный диск остался равнодушным к его отчаянью.
Только эхо, словно надсмехаясь, раскатисто отозвалось где-то под сводом Ипет-Сут:
— Ждать… Ждать… Ждать…

***

Сенмут в задумчивости рассматривал рельеф на стене строящегося храма. Это была картина рождения фараона. Мастер, работавший над ней, постарался на славу: высеченные рельефы изображали все чудеса, которыми по поверью сопровождалось появление на свет наследника солнечного бога. Он настолько тщательно вырезал все детали, что сомнений не оставалось: новорожденное дитя — мальчик…

Главный архитектор фараона вздохнул и покачал головой.

Женщины не раз становились священными правительницами Та-Кем. Они восходили на трон как регенты своих малолетних сыновей и уходили с политической арены сами, уступая свое место мужчинам. И только Хатшепсут решилась пойти дальше, нарушив незыблемое правило, соблюдаемое веками: мужчина и только мужчина может быть фараоном.

Но канон есть канон — мастера не могут от него отступать. Канон велит изображать фараона мужчиной. Даже если фараон — женщина.

Сенмут вышел из зала Рождения на террасу и огляделся кругом. Пока здесь мало что напоминало задуманный им сад Амона. Но Сенмут знал: еще немного, и стены храма раскрасят яркие краски, на террасах засверкают голубой гладью бассейны, а вокруг них зацветет чудесный сад — мирровые деревья, божественные деревья, привезенные Нехси из Пунта, посадят здесь.

Войска ее отца, воодушевленные этой победой, словно смерч пронеслись по землям Месопотамии и вернулись с богатой добычей.

Это будет лучший из храмов для лучшей из женщин!

Для его любимой женщины...

Прищурившись, Сенмут посмотрел на небо. Амон-Ра в своей ладье прошел уже три четверти пути — пора возвращаться во дворец.

Архитектор спустился по пандусу вниз и сел в ожидавшую его у берега лодку. Гребцы ударили веслами по воде, лодка поплыла, унося Сенмута из Долины мертвых в Царство живых, в Уасет.

***

Утомленное дневными заботами солнце красным яблоком повисло над горизонтом, на мгновенье замерло, как будто подводя итог прошедшему дню, и упало в облака.

Хатшепсут отошла от окна и, сев за туалетный столик, сняла с головы накидку-немес и накладную бороду.

Служанки бросились ей на помощь, но царица велела им удалиться.
Ей хотелось побыть одной — день выдался не из легких: в начале встреча экспедиции, затем торжественный прием в честь ее удачного завершения. Она созвала во дворец всех — друзей, которые перестали в нее верить, недругов, готовых в любой момент воткнуть ей нож в спину...

Все мужчины в роду Хатшепсут были воинами. Ее дед изгнал из страны ненавистных захватчиков-гиксов. Войска ее отца, воодушевленные этой победой, словно смерч пронеслись по землям Месопотамии и вернулись с богатой добычей. Даже ее тщедушный муж за неполных три года своего правления умудрился совершить набег на Нубию, а затем расправился с войском кочевников шасу в Южной Палестине.

Неудивительно, что и Тутмос, пасынок Хатшепсут, занявший место фараона после его смерти, жаждал воинской славы.

И только Хатшепсут понимала — новая война, даже победоносная, окончательно разорит Та-Кем.

Регентство над пасынком не давало такой возможности. Сколько у нее было в запасе? Год? Два? Три? А ей нужны были десятилетия…

Для того, чтобы осуществить задуманное, ей нужно было время. Но регентство над пасынком не давало такой возможности. Сколько у нее было в запасе? Год? Два? Три? А ей нужны были десятилетия…

Она могла бы убить Тутмоса — ее предки не останавливались ни перед чем в борьбе за власть. Но Хатшепсут не хотела власти, она хотела лишь небольшой передышки для своей страны. Она прекрасно понимала, Тутмос как никто другой способен вернуть былое величие Та-Кем, но его время еще не пришло…

Дерзкий мальчишка не смирился с ее решением — он выжидал, ему нужен был только повод, чтобы уничтожить ее. И этот повод она дала — растратила всю казну, вкладывая деньги в восстановление страны. Она раздавала за бесценок плодородные земли и скупала по завышенным ценам зерно у крестьян. Она начала реконструкцию разрушенных гиксами святынь и развернула по всей стране новое строительство, дав тем самым возможность возродиться старым ремеслам. Ей нужно было еще немного времени, чтобы сделанные вложения окупились — еще год-два, и деньги полились бы в казну рекой.
Но сторонники Тутмоса не хотели ждать. Они требовали нового похода за золотом в Нубию.

Экспедиция в Пунт спасла не только Хатшепсут, она стала спасением для еще не окрепшей Та-Кем, готовой вот-вот сорваться в бездну новой войны…

Теперь она доказала всем — золото можно получить, не проливая крови, в результате дипломатических переговоров и выгодных для страны торговых сделок…

Задумавшись, Хатшепсут не заметила, как в комнату вошел Сенмут. Он обнял ее сзади за плечи и нежно поцеловал в макушку. Хатшепсут вздрогнула, но узнав, прижалась щекой к его руке — такой большой и сильной, такой теплой…

На ее глаза навернулись слезы — это для других она была несгибаемым фараоном, рядом с Сенмутом она могла быть просто женщиной:
— А если бы они не вернулись? Если бы они не нашли Пунт?

Сенмут ласково погладил Хатшепсут по волосам:
— Что думать об этом? Нехси вернулся. Значит такова воля Амона. Больше никто не усомнится, что ты его дочь…
— Дочь? Или сын?

Вспомнив увиденный днем в храме рельеф, Сенмут рассмеялся: «Какая разница? Сегодня ты доказала всем, что стала фараоном по праву».

Вспомнив увиденный днем в храме рельеф, Сенмут рассмеялся:
— Какая разница? Сегодня ты доказала всем, что стала фараоном по праву.

Утерев слезы, Хатшепсут снова доверчиво прижалась к его руке:
— Но разве я бы стала им без тебя?

Вместо эпилога

Хатшепсут будет править своей страной почти двадцать два года. Это будут самые мирные десятилетия в истории Та-Кем.

После смерти Хатшепсут к власти придет наконец Тутмос III. Он войдет в историю как величайший фараон-завоеватель: за пятьдесят четыре года своего правления он развернет семнадцать военных компаний, что позволит превратиться Та-Кем в могущественную мировую державу, которая протянется с севера на юг на три с половиной тысячи километров.

Тутмос так и не сможет простить Хатшепсут своего заточения. Он велит разрушить ее храм-усыпальницу, а также прикажет уничтожить все изображения Хатшепсут, стереть ее имя из картушей на стенах Ипет-Сут.

Но, несмотря на все его усилия, память о мудрой правительнице Хатшепсут, чье имя означает «идущая впереди благородных дам», переживет века. Храм ее будет полностью восстановлен, а это значит, что в памяти потомков она останется навсегда как величайший правитель и как величайшая женщина всех времен и народов…