Мы отмечали день рождения Шахло. Откровенно говоря, лично мне не нравятся все эти коллективные застолья. Но от коллектива никуда не денешься, поэтому приходится сидеть со всеми за празднично накрытым столом и изображать из себя даму, приятную во всех отношениях. В разгар наших посиделок в кабинет внесли большой торт, букет цветов внушительных размеров, а в пухлых руках именинницы оказался футляр с турецкими золотыми побрякушками. Женский пол нашего отдела со всех сторон обступил счастливицу и принялся выражать восхищение. Было высказано много лестных слов и о подарке, и в адрес заботливого мужа.

Я прожевывала оливье и мысленно не одобряла происходящее. В школе мне приходилось носить «инкубаторскую» форму, блистать золотом и бижутерией считалось моветоном: дабы все лишнее не отвлекало от учебного процесса. И дабы не было обидно тем, кто не может себе золотые украшения позволить. Нам прививали человеколюбие через скромность, самоотверженность, аскетизм.

Но те времена давно канули в Лету. Виновница торжества, яркая восточная женщина, явно не имевшая представления о значении слова «моветон», самодовольно поглядывала на коллег - переплюнуть ее в богатстве было не по силам никому из отдела. У мужа был свой бизнес. У него была крутая тачка. У них было много квартир в городе. За учебу детей они в состоянии были платить много денег. И много еще чего было, что вызывало зависть окружающих. Например, эта показуха - с тортом, цветами и подарком.

Ох, и лицемерна подчас восточная душа! Шахло собственноручно перерыла все ящики столов - и у нас, и в соседних кабинетах.

- Нужно поблагодарить мужа, - опомнилась Шахло и, шелестя своей праздничной одеждой, покинула кабинет.

Футляр с золотом девчонки передавали из рук в руки с охами и вздохами: «Везет же некоторым!» Когда через четверть часа именинница вернулась к столу, футляра уже не было. Подарок мужа как сквозь землю провалился.

Праздничное радушие хозяйки вмиг улетучилось. Ох, и лицемерна подчас восточная душа! Шахло собственноручно перерыла все ящики столов - и у нас, и в соседних кабинетах. Все пировавшие были унизительно ощупаны ее пухлыми пальцами, унизанными золотыми кольцами. Из сумок коллег на стол было вытряхнуто все содержимое.

Она металась по кабинету, как разъяренная пантера. Ее бархатные черные глаза на смуглом лице горели праведной ненавистью.

- Семьсот долларов! - раздавался ее визгливый фальцет с легким акцентом. - Вы же мой хлеб едите! У нас в отделе одни крысы работают!

Слова делу не помогали. Подарок не находился.
- Я могу в милицию заявить, вы прекрасно знаете, как там выбивают показания... Но я не такой человек... Я пожалею вас, хотя меня окружают такие двуличные люди! - вскоре поиски пропажи были завершены, так как рабочий день подошел к концу.

Утром следующего Шахло отсутствовала. В обед мы поняли, что ее великодушие сменилось немилостью, так как вместе с ней к нам в отдел пожаловали оперативники в штатском. Мы узнали, что по факту кражи золотых изделий возбуждено уголовное дело. Остаток дня мы давали показания, пытаясь вспомнить в деталях вчерашнюю пирушку.
Дача показаний окончилась только поздним вечером. Нас распустили по домам. В качестве главной подозреваемой оперативники забрали метиску Гулю - тихую, скромную девушку.

- Она могла взять, у нее никогда денег нет, она ходит в каких-то старых шмотках, она могла украсть чужое, - Шахло беззастенчиво тыкала в Гулю своим полным пальцем с ярким накладным ноготком.

Нас распустили по домам. В качестве главной подозреваемой оперативники забрали метиску Гулю - тихую, скромную девушку.

Меня это возмутило.
- Шахло, обвинить можно каждого из нас!
- Нина, я про тебя ничего не говорю.

Я обратилась к оперативникам.
- Почему вы ее задерживаете? Ведь нет никаких улик против нее.
- Если хотите, то можем задержать и вас, - предложил седовласый мужчина.
- Все прекрасно знают, как вы обращаетесь с задержанными, - меня понесло резать правду-матку.
- Не волнуйтесь, сейчас не девяностые годы. Если она не виновата, через семьдесят два часа отпустим. Мы тоже люди, а не изверги.

На третий день произошло два громких скандала. Во-первых, с утречка к нам зашел сам начальник управления и прочитал серьезную нотацию Шахло. Его слова лились как бальзам на мою душу. Ну, не нравятся мне нувориши и все тут, хоть и приходится, перешагивая через себя, жевать их оливье!

- Шахло, что вы себе позволяете? Вы богаты, но зачем дразнить людей? Вы прекрасно знаете, что в нашей республике очень многие люди живут за чертой бедности. И некоторые сотрудники из нашего управления тоже на грани этой черты... Мало того, это происшествие дошло до министра. Вы прекрасно знаете, что вышел указ президента, запрещающий проведение пышных мероприятий, а тем более на рабочем месте. Это наказуемо в административно-законодательном порядке. Мне, как руководителю управления, министр объявил строгий выговор. А я в свою очередь, объявляю выговор вам. Я знаю, вам неприятно, но мне ничего не остается делать.

Во-вторых, ближе к обеду в кабинет ворвалась маленькая русская женщина, каких очень мало осталось в Душанбе. Непрошенную гостью пытался удержать милиционер с проходной.

- Кто здесь Шахло? - закричала она в исступлении. - Ты зачем мою дочь подставляешь? Моя дочь не способна на кражу. Ты сама же первая воровка вместе со своим мужем. Честным путем большие деньги не делаются. На таких джипах только наркобароны и разъезжают. Вы же белую смерть по миру поставляете, вот вам все боком и выходит. Это золото - черное золото. И не брала его моя дочь. Она Бога, Аллаха боится и знает, что красть грешно. Побойся Бога, прежде чем вести поклеп на других. Твои грехи никаким Хаджем не замолишь!..

Потом гудело все управление, обсуждая инцидент. Все верили в невиновность Гули. Вор, однако, оставался на свободе.

На шум и крики сбежались другие охранники, и мать Гули увели. В коридоре еще долго слышались ее выкрики. Потом гудело все управление, обсуждая инцидент. Все верили в невиновность Гули. Вор, однако, оставался на свободе.

Утром четвертого дня Шахло обнаружила свои турецкие драгоценности в незапирающемся ящике письменного стола. Мы опять были шокированы.

- Это ее мать подбросила вчера, - сразу же оклеветала Шахло Гулину мать.
- Интересно, как?! - с сарказмом заметила я. - Ее милиционер держал за руки, а потом ее в здание больше не пускали.
- Апаи Шахло, - включился в разговор наш балагур и шутник Джамшед, - если бы не родная милиция, то вы бы остались без волос. Когда женщины дерутся, то сразу дергают друг друга за волосы. А еще царапаются и кусаются!
Все засмеялись. Стали выяснять, кто вчера ушел последним.

- Вообще-то я, - простодушно сознался Джамшед, - я в чате сидел. Но я не виновен. Стал бы виновный честно признаваться, что он ушел последним.
С него коллективно сняли подозрения. Далее выяснилось, что первой пришла уборщица, которой на дне рождении не было в помине. Потом Мунира.

- Да, не брала я это проклятое золото! - на ее глазах проступили слезы.
Слезы подействовали. Всем расхотелось выяснять, кто в какой последовательности пришел на работу. Решили, пусть этим делом займутся следователи. Следователи изъяли вещдок на дактилоскопию.

На пятый день все пировавшие ездили к эксперту на дактилоскопическое исследование. И к нашей радости освободили Гулю. Ее никто не бил, но она испытала такое жуткое потрясение, что не могла говорить без слез, и у нее трясся подбородок.

Через неделю после дактилоскопических исследований выяснилось, что отпечатки пальцев на футляре кто-то предусмотрительно стер. Остались только отпечатки самой Шахло. Кто-то из коллег даже выдвинул версию, что у Шахло есть причины недолюбливать Гулю. Впрочем, версия была тут же отметена как бредовая.

Примерно через пару месяцев дело было закрыто как заведомо провальное - вещдок был, а отдавать под суд было некого. Вещественные доказательства возвращены законной владелице. Шахло осталась при своем золотишке.

Примерно через пару месяцев дело было закрыто как заведомо провальное - вещдок был, а отдавать под суд было некого.

Гуля уволилась.
- Здесь не так много платят, чтобы можно было держаться за это место, - по секрету поделилась она со мной на прощанье. - И потом, я побаиваюсь Шахло. Особенно после того, что ей мать моя наговорила. И еще. После того позора, который обрушился на мою голову, я презираю эту Шахло и не хочу даже близко с ней находиться.

Мы все снова зажили прежней жизнью. Иногда, правда, строили догадки, кто же воришка. Сроду краж не было в нашем коллективе.

Рано или поздно тайное становится явным. Истина всегда где-то рядом. Прошло года полтора. Как-то мы шли с Мунирой домой. Мы были уже в нескольких кварталах от нашего министерского здания. На перекрестке маячил приметный джип мужа Шахло. Впереди нас летящей походкой шла наша Мисс Очарование, Мисс Грация, Мисс Стройность, Мисс Горная серна, Мисс Каприз, Мисс Стиль, всеобщая любимица - обаятельная секретарь-переводчик из приемной начальника управления. Она была увлечена разговором по мобильному. Мы остались незамеченными. До наших ушей долетели обрывки разговора.

- Ахмад, ты меня видишь? Я уже подхожу... - игриво щебетала Зарина в трубку. - Короче, Ахмад, я ничего не знаю, мне нужно двести баксов... Как это нет?! Ты же меня знаешь... Мне нужно... Ах, так! Тогда я ради хохмы подстрою твоей безмозглой буренке Шахло какую-нибудь пакость, покруче ее прошлогоднего дня рождения. И она будет пилить тебя!!! Ты же не любишь, когда тебя пилит Шахло!.. Так, что там с долларами?..

Мы так и не узнали, развела ли Малика Ахмада на двести долларов. Но, скорее всего, он не смог отказать милой очаровашке с дерзким, задиристым язычком в такой пустяковой просьбе. У Муниры был словоохотливый характер. Через некоторое время сарафанное радио разнесло истину по всему управлению. Ну, разумеется, только Шахло ничего не знала...