За окном накрапывал липкий дождь. Он начался ночью и по сию пору нудил свою заунывную колыбельную. В кабинете сыро и тускло. Кузя устало плюхнулся на шаткий стул.

— Нормальный суицид! Несчастная любовь, то да сё... Сериальное поколение. Чего ты там усмотрела? Саламатин не закрыт, а ты...

Мы только что вернулись с «НЛО», так у нас именовали трупы, ставшие таковыми при падении с высоты.

— Разговорчики! — буркнула я. — Кинь чайник. Леди босс мёрзнет, а ты мышей не ловишь.
— Да, мэм! — козырнул Кузьма и нажал на кнопку электрочайника.

Несмотря на разницу в званиях и возрасте, мы панибратски приятельствовали. Никакой субординации, грешна. Кузьмин был неглуп, но катастрофически ленив. Особенно в дождливую погоду. Порой хотелось его убить. Или у нас не убойный отдел? Но я крепилась.

— К нашим «НЛО». Женщина лет тридцати, среднего телосложения, одета в светлое платье. Падение с высоты, предположительно с крыши пятнадцатиэтажного дома. Там кофтёнка брошена, так что...
— И что? — Кузьмин, зевая, принялся разливать по чашкам кипяток. — В городских сводках таких...
— Четвёртая. За три месяца. Все под одно описание.

Кузьмин был неглуп, но катастрофически ленив. Особенно в дождливую погоду. Порой хотелось его убить.

Он поставил чайник и тревожно уставился на меня. Сплин отступал.

— Ещё общий пунктик — все самоубийства совершались в дождь. Просто ритуал какой-то. — Я отпила из чашки пакетированный безвкусный чай. — И, кстати, не четвёртая, а пятая. Первая выбросилась при стечении публики со смотровой площадки ресторана «Come in».
— Там-то чистый суицид, — поморщился Кузя.
— На всякий случай тоже учтём. Есть соображения?
— Надо подумать...
— Чего думать, прыгать надо! — вспомнила я старый анекдот про прапорщика и банан. — Попрыгай: кто, откуда, связи, результаты вскрытия... Всё по схеме. И берём в работу. Не нравятся мне эти массовые полёты барышень в белом.
— Многовато для совпадения, — крякнул Кузя.
— В жизни не надену больше белое платье! Нездоровые мысли оно вызывает у дам, стремящихся к сороковнику.

Кузьма хмыкнул и углубился в монитор. Натянув влажный пиджак, я отправилась в СИЗО. Там меня заждался главный подозреваемый по делу об ограблении с убоем Саламатин. Дело было решённое, готовое для заправки в судебную мясорубку. Лаборатория поработала на славу. Я спешила порадовать его на первое пото-жировыми отпечатками. На десерт — результатами дактилоскопической экспертизы. Словом, завершить дело внушительной точкой, в конце чистосердечной «признанки».

Женщина в чёрной водолазке поднесла к глазам несвежий комок носового платка. Было заметно, что в эти дни он не покидал её сжатого кулачка. Плакала она горько и искренно.

— Не могла она! Не могла! — женщина ткнулась носом в платок.
— Понимаю ваше горе. Мы хотим разобраться, было ли это её решение.
— А чьё же?! — сестра погибшей с ужасом воззрилась на меня. — Ей никто не мог желать смерти, что вы!
— Вы замечали в её поведении подавленность, нервозность?
— Нет! Напротив, она была счастлива! Говорила, что нашла людей, которые её понимают... Верочка была сложным и тонким человеком.
— Что за люди?
— Не знаю. Она была верующей, что-то связано с этим. За день до... она звонила и говорила, что собирается замуж.
— Вы знали его?
— Нет. Они познакомились в общине. Больше ничего не знаю. Называли себя «чистыми». Хотя... я вспомнила сейчас. Верочка сказала, «брак с Господом». Я думала, она о венчании...
Сестра погибшей Веры зарыдала в голос, с подвыванием.

Я вопросительно посмотрела на Кузьму. "Как пить дать! — моментально ответил он на мой немой вопрос. — Секта!"

Чистые... Белые...
Я вопросительно посмотрела на Кузьму.
— Как пить дать! — моментально ответил он на мой немой вопрос. — Секта! Компостируют мозги бабам о лучшей доле на том свете, а сами...
— Её счета не тронуты. Квартира переходит родственникам, — прервала я полёт его версии.
— Идейные уроды. Фанатики!
— Ритуальное?
— Ясно! — Кузя встал. — Ищу координаты этого культового притона.

Благообразный мужчина смотрел на собравшихся просветлённым взором праведника. На мне было белоснежное платье и светло-бежевый пиджак. Дресс-код был навязан, когда я звонила по найденному телефону. Конечно, можно просто вызвать святого старца повесткой, но хотелось сначала вкусить от его проповедей. Понаблюдать в естественной, так сказать, среде обитания. Вокруг меня сидели, стояли, полулежали люди. Из-за единообразного колера наших одежд мы напоминали гряды облаков. Или стадо баранов.

— Чистый укрыт руками Господа. Есть ли защита надёжней? Кто сбережёт вас, если не Он! Кто позаботится так, как позаботится Он. Вы просите у Него любви земной?! Может ли дать вам тленная похоть то, что вы просите?! Отдайтесь Его воле, и Он приведёт вас к источнику, о котором вы лишь смутно догадываетесь той частичкой души, в которой остались младенцем.

Старец вещал хорошо поставленным голосом. Курились благовония. Вдруг захотелось, чтобы Господь укрыл, любил и вёл куда-то там... А длинных, пересыпанных «феней» допросов в предвариловке не хотелось. И до слёз захотелось обещанной любви...

Оказавшись на улице, я тряхнула головой. Сладкая пелена стала таять. Гипноз, НЛП?

— Можно вас? — кто-то невесомо тронул меня за руку. Голос тоже был невесомый и тихий. Я обернулась. Бледная женщина без намёка на косметику. Глаза как у раненной лани.
— Да.
— Учитель просил сказать, что у вас невероятный потенциал. Вы избранная. Но грязь этого мира исказила ваши черты. Вам больно и страшно. Вам нужна помощь. Он надеется увидеть вас снова.
— Непременно... — женщина и впрямь послана мне свыше. — Можно, я спрошу? — вестница акварельно улыбнулась. — Вы давно в этой... Этом...

Вдруг захотелось, чтобы Господь укрыл, любил и вёл куда-то там... И до слёз захотелось обещанной любви...

— Браке?
— Что?
— Да, мы все состоим в чистом браке с нашим Господом.
— Эээ...
«Жена Господня» прикоснулась к моему плечу.
— Господь любит всех, но, как любой муж, больше других любит своих жён.
— Кхм...

В моём послужном списке набралось немало дел о «заказухе» между любящими супругами.

— Вы зря сомневаетесь. Монашки называют себя невестами Господа. Но наш путь чище и прямее. Наш Учитель посвятил нас в таинство брака.
— То есть, все присутствующие посвящаются в это таинство посредством Учителя?
Что-то стало проясняться.
— Мы соединяемся с Богом не только духовно, но и телесно.
— Все?!
Да старичок — гигант! Женщина впервые глянула на меня неприязненно.
— Грязь этого мира уродует вас. Но Учитель поможет и вам.
Настало время провокации.
— Я слышала, что наивысшее соединение может быть только после смерти. Учитель такого не говорил?
В кротких глазах сектантки сверкнули молнии.
— Учитель учит жить!

Изложив благую весть, посыльная развернулась и пошагала прочь. Её приподнятые плечи излучали негодование, стремящееся мутировать в смирение.

Лицо интеллигентное с ироничными искорками в глазах. Этот, вроде, здрав на голову. Я облегчённо вздохнула.

— Были в этой богадельне?
На меня насмешливо смотрел невысокий мужчина в очках. Лицо интеллигентное с ироничными искорками в глазах. Этот, вроде, здрав на голову. Я облегчённо вздохнула.
— Пришлось.
— Я тоже заглядывал. Забавное шоу, надо признать.
— Надеюсь, вас не агитировали в «жёны» к этому извращенцу?
Он расхохотался.
— Мужчинам дедуля обещает отеческую любовь. Старичок сластолюбив, но... По немощи своей обожает глянуть, как «сынки» пользуют подаренных им «жён». Бог велел делиться.
Мужчина фыркнул.

— Какая мерзость...
— Чистая мерзость! — он усмехнулся. — Похоже, мы с вами не подходим для их «чистилища».
— Прикрыть бы эту шарагу!
Во мне клокотало отвращение.
— Сектанты — взрослые люди. Их сексуальная жизнь — их право. Никакого криминала.
— Жаль.
Впрочем... Что же они там курят?
— Неподалёку есть кафе. Предлагаю выпить по чашечке кофе. Вы успокоитесь.

Мужчину звали Радием. Его ироничность мне нравилась. Постепенно сладковатая тошнота уходила. На улице ныла осточертевшая морось. В кафе было уютно. На столе мерцала свеча.
— Любите дождь? — спросил Радий, не отрывая взгляда от плывущего извилистыми потоками окна.
— Ненавижу, — честно призналась я.
— Просто вы с ним не знакомы.
— Вы романтик. Я сначала не заметила.

Собеседник искоса глянул на меня.
— Зря смеётесь. Я, действительно, романтик. На свой манер. Вот увидел вас на улице и сразу понял, без вас никуда не уйду. Хотите, познакомлю с дождём?
— Ну...
Идти не хотелось, но никто и никогда не пытался знакомить меня с дождём.

Когда попросил снять пиджак — вспомнила всё, чему учили на занятиях самообороны. Школа милиции — школа жизни.

Когда мы выбрались через слуховое окно на мокрую крышу девятиэтажного дома, я начала трезветь. Когда спутник крепко взял меня за руку и повёл к краю — напряглась. Когда попросил снять пиджак — вспомнила всё, чему учили на занятиях самообороны. Школа милиции — школа жизни. Взбираясь по его настоянию на парапет, отделяющий крышу от пропасти, незаметно для дрожащего от возбуждения мужчины вцепилась в металлическую скобу.

Он читал Мандельштама, положив ласковую ладонь мне на спину. В следующий миг резкий толчок заставил меня взвиться и, выгнувшись кошкой, прыгнуть в обратном ожиданию убийцы направлении. Кажется, я вывихнула ему руку.

Пожилой врач теребил кончик носа.
— Детская травма — мина замедленного действия. Может никогда не взорваться, а может... Мы проводили сеанс глубокого погружения. Он был совсем крохой, когда погибла его мать. Она что-то делала, стоя на садовой лестнице, когда во дворе появилась женщина в белом платье. Шёл дождь. Что уж там они не поделили, судить трудно. Детское сознание не анализирует такую информацию. Она толкнула лестницу. Мать нашего пациента упала. Высота небольшая, но то ли черепно-мозговая, то ли перелом шейных позвонков. Словом, женщина погибла. Гостья убежала, оставшись, судя по всему, безнаказанной. Ребёнок наблюдал эту сцену. Психика мальчика блокировала событие. До сорока лет он жил, не воскрешая трагическое воспоминание. Не могу сказать, что запустило механизм, но вид погибающей при падении женщины в белом его сознание воспринимает, как справедливое возмездие.
— Догадываюсь, что запустило механизм, — мрачно сказала я. — Однажды вечером женщина в белом выбросилась со смотровой площадки ресторана. Он был среди видевших это. Место скопления людей в белом нашлось быстро. Находящиеся под воздействием наркотика, куримого на собраниях секты, женщины на контакт шли охотно.
— Очень вероятно...

Я вышла из психиатрической лечебницы и посмотрела на зарешёченное окно третьего этажа. Заглянуть бы в глаза той... в белом.