«Если вы хотите, чтобы жизнь вам улыбалась,
подарите ей сначала хорошее настроение».
Бенедикт Спиноза

Я — Алан. Мне семь лет. Свободного времени было мало, когда ходил в детсад. Придёшь домой, поболтаешься по двору, «Домой, Алан», ужинаешь, спишь. Снова — утро, сад. Там стихи, танцы, утренники, словом — режим. Теперь его уйма — четыре месяца как учусь в школе. Возвращаюсь домой в двенадцать дня. На домашку полчаса-час уходит, не больше — я смекалистый. Всё. Я свободен. Предоставлен сам себе. И Енику.

Кто такой Еник? Вы его знаете. Он есть и у вас. Быть может, как я, зависите от него.

Это — настроение. Покажите мне вашу аватарку, и я скажу, какое у вас настроение. Всё начинается с настроения! С плохого, с хорошего. Без разницы. Но начинается с него, родимого.

Слово-то длинное и среднего рода. Как общаться со средним-то родом? Пришлось назвать его так — Ен, Еник — от ударного слога. Для удобства в общении. Согласитесь, жизнь без общения скучна априори, просто — невыносима. Самые продвинутые компьютерные игры не заменят его. Друзья-то есть, закавыка в том, что мне не позволено выходить из дому в отсутствие мамы. Она почти всегда на работе. Есть ещё бабуля — мамина мама. Она обычно спит или просто лежит на диване. Индифферентизм — говорит мама.

Я общаюсь с Еником. Не смейтесь только, он — панацея от моих мальчишеских бед. Всё про меня знает. Я могу ему доверять. Он разный, но верный. Он — процесс, образующий мой эмоциональный фон. Определяет тонус моей жизни. Зависит от тех влияний, которые затрагивают лично меня, мои основные ценности.

Раз от разу узнавал его. Впервые — когда сидел в велоколяске...

...Э, непременно скажете вы, знать об этом в три года нельзя, а воспоминания ложные, дескать, долговременная память человеческая формируется после трёх лет, поэтому запомнить я не мог. Вы правы! Но — мог! Воспоминания мои не отрывочные — ясные, память ещё не успела распихать картинки в свои закоулки. И я не только смекалистый, я — умный. Мне мой папа говорит: «Ты умный. Всё поймёшь. Не плачь. Ты мужчина».

Так вот, нам с бабушкой повстречалась её сестра. Толстая тётка. Не нравилась она мне. Принципиально не стал здороваться. Могу я иметь свою точку зрения? Свой выбор? А вот — нет! Незамедлительно раздался сверху её противный голос:

Из меня всячески делают вежливого человека. Что тут плохого? Ничего. Но есть нечто искусственное. Утаивать не буду — напрягает.

— Алан! Где «здравствуйте»? Язык проглотил? Или не умеет здороваться он?

Из меня всячески делают вежливого человека. Что тут плохого? Ничего. Но есть нечто искусственное. Утаивать не буду — напрягает.

Бабуля (как любая бабуля) горда внуком, заверила:

— Умеет, умеет. Поздоровайся с тоже бабушкой.

Не дождавшись приветствия и видя, что я готов зареветь, оправдала:

— У него не то настроение.

Настроение. Что это? Почему у меня оно «не то» и поэтому хочется плакать? Вы, надеюсь, простите слово «плакать», я же был кроха.

В другой раз было так: бабуля, закончив украшать торт, водрузила на его макушку вишенку.

— Для лучшего настроения.

Чёрт! Его — почему-то! — нужно улучшать. Не очень-то люблю задавать вопросы.

Вскоре случилась обидная ситуация. Негоже мужчине жаловаться! Да. Но мне же нужно объяснить вам, как я сдружился с Еном. Бабка моя в тот вечер ворчала. Ворчать она любит, по причинам, только ей понятным, в ответ ей кричала моя мама:

— Не вмешивайся в мои дела. Хватит! Всё тебе не так. Всё не то! Ты хотела — я развелась. Ребёнок без отца из-за тебя.

Необъяснимо, но я заплакал. Во — опять! Что поделаешь, малыши любят плакать.

— Не реви! Просто у бабули нет настроения. У меня тоже. Иди к себе.

— Не вмешивайся в мои дела. Хватит! Всё тебе не так. Всё не то! Ты хотела — я развелась. Ребёнок без отца из-за тебя.

Я ушёл к себе. Там решил выяснить, наконец, что происходит.

— Настроение!

— Да.

— Ты здесь?

— Здесь, — пробурчало оно недовольно. — Ты меня не всегда осознаёшь, но я всегда есть.

— Что ты есть?

— Я — твоё. Я — это ты. Не слишком умно?

— Слишком. Но я понял. Может, тебя улучшить? Вишенкой.

— Лучше не надо. Не хочу зависеть от чего-либо. Освобождённый от зависимостей, я сам делаюсь хорошим.

— Хоро-ошим!.. Тебя почти всегда «нет» у бабули и у мамы.

— Я у них есть. Я у них плохое.

— Ты что, их не любишь?

— Я ни к кому не привязан.

— Что, они не любят меня?

— Они любят тебя, Малыш. Жизненную ситуацию свою не любят. Подчинены ей.

— А я тут при чём?

— Ты в этой ситуации.

— А если не подчиняться?

— Я был бы ровное, спокойное. Ещё знаешь, какое бываю? Праздничное. Но ты не любишь праздники.

Я реву как можно громче, чтобы они оба меня услышали. Не слышат. Папа уходит. Быстро. Взволнованный. Расстроенный. Но — уходит! Почему? Он же сильный?

«Ещё бы! Что их любить? Без папы-то! Откуда он знает?» — подумал я, но виду не подал:

— Ух ты! Это как?

— Когда ты восклицаешь «Ух ты!», но не понарошку.

Раскусил!

— Да знаю я! Это когда я вижу своего папу! Когда ощущаю его крепкие руки. Не в фантазиях, прикосновения тактильные. Он поднимает и подбрасывает меня. К самому небу. И ловит.
Когда мы едем на его машине. Я в автокресле сижу сразу за ним и не свожу глаз с его тёмных с редкой проседью волос. Когда почти засыпаю на его сильных руках, чуть колюсь об его щетину, вдыхаю его лосьон для бритья и парфюм. Мне хорошо! Ты самое «то».

После... после ты совершенно «не то». Мама меня почти вырывает из папиных рук. «Папа, не отдавай меня!» «Хочу к папе». Я реву как можно громче, чтобы они оба меня услышали. Не слышат. Папа уходит. Быстро. Взволнованный. Расстроенный. Но — уходит! Почему? Он же сильный?

Для полной победы мама кричит ему в спину: «Настроил его против меня! Довёл ребёнка! Больше его не увидишь».

Я совершил ошибку! Замолкаю. Поздно!

Потом всё чаще ты «не то», потому что всё реже вижу папу. Он неконфликтный. Она — мама — сильнее его в битве (дурацкой!) за меня. За ней — закон. Она всё равно — «не в настроении», не в тебе. А ты у меня плохое.

Ну вот, нюни распустил — скажете. Это было тогда. Многое изменилось с того часа. Я узнал Еника. За четыре года беспорочной дружбы (с моей стороны, я его терплю и улучшаю) понял — он везде. Вокруг меня. Во мне. Переменчивый. От белого цвета до тёмного, даже чёрного.

Он не сможет без меня. Он одинок и часто грустит, поэтому я вынужден с ним дружить.

Для полной победы мама кричит ему в спину: «Настроил его против меня! Довёл ребёнка! Больше его не увидишь».

И враждовать вынужден: он типичный Ен — меняющийся, портящийся, имеющий свойство без причины падать и приподниматься.

Вчера рисовали Новый Год. Его бесплотный голос подзуживал:

— Так его так. Тот год Зайца был первый и последний, который вы встретили с папой. Мама посадила на ёлку плюшевого зайку. Правда, он розовый. Вы такие счастливые.

Он имеет в виду фотку, на которую я глянул украдкой.

— Снова предновогодняя суета. Все в ожидании волшебства, — ноет Ен.

Сейчас рядом со мной устраивается за письменный стол. Любимое моё занятие — рисовать. Искоса посматриваю на бабку в открытую дверь зала.

Что ж, хорошо, начнём. Включаю настольную лампу, перебираю карандаши. Ен тут как тут:

— Возьми чёрный. Коричневый.

Стараюсь не слушать. Он обиженно замолкает. Зато довольно сноровисто убирает чёрный карандаш. Однако гнёт свою линию:

— Папу будем рисовать?

Да, тут бороться сложнее. Не знаю, как у другого «безотцовщины», но мой папа у меня есть, он любит меня, а я его. Тоска по нему вживлена не только в юзерпик (тут мама бессильна) — в мой мозг. Но отстраняюсь. Научился отстраняться. Мне головная боль ни к чему.

— Не к спеху, ещё успею, — решительно и непреклонно начинаю рисовать не папу.

Да, тут бороться сложнее. Не знаю, как у другого «безотцовщины», но мой папа у меня есть, он любит меня, а я его.

На бумаге появляются первые контуры изображения. Карандаш — серый — исправно рисует. Окрашиваем. В цвета: зелёный; жёлтый (больше, чем зелёный); оранжевый и красный (заметно); голубой и синий (обстоятельно); чёрный и коричневый (чуть-чуть).

И много, много — белого. Сумею, научусь пользоваться белым карандашом. Говорят, есть секрет, его знают художники. Кажется, я догадываюсь о нём.

— Мне нравится, — подытоживает Ен.

Он улыбается. Доверчиво подталкивает меня к бабуле. Подхожу. Смотрю на неё — дремлющую. Осторожно прикладываю ухо туда, где у неё сердце. Тук-тук, тук-тук. Наконец, решившись, шепчу:

— Бабуль, смотри. Я Праздник нарисовал.

Она разглядывает рисунок, в её глазах удивление и удовольствие.

— Это круто! Аланчик! Любимый. Как называется?

— «Еник».

Никогда не обнимал бабулю, не любил, когда она меня целует. А она ничего такая, мягкая. А Еник-то радостный. А я разоткровенничался.

***

— Что это ты, мам? Торт?

— С внуком испекли. По его рисунку. Из белого шоколада. Цукаты. «Еник» называется.

— Мм.... Что значит Еник?

— Спроси у сына. Говори с ним. И позволяй им видеться. Родной отец всё-таки. Скучает по нему. Бормочет что-то, сам с собою говорит. Чёрного зайца нарисовал.

Никогда не обнимал бабулю, не любил, когда она меня целует. А она ничего такая, мягкая. А Еник-то радостный. А я разоткровенничался.

— Не начинай. Не драматизируй. И я тосковала. Ты больно мне разрешала? Тоже, чай, не чужой был мне мой отец. Пусть сначала выполнит мой ультиматум.

— Не будь дурой, как я. Главное, времени не так много. Задумайся, дочь. Не погружайся в трясину обид, эгоизма. Пребывай в хорошем настроении.

— Настроение здесь ни при чём, а характер не изменить.

***

Ночь. Почти засыпаю. На плавание и в художественную школу с января буду ходить, с бабулей, мама сказала. Ещё одна мысль — медленная, ленивая, как ленивец, но навязчивая, как муха. Не отвяжется. Конечно, я люблю маму. Побаиваюсь, но люблю. Может, «характера» побаиваюсь? Что это за фрукт?

— Не заморачивайся! — Еник спокойный. — Не давай мне шанса портить твою жизнь. Меня плохого к себе не подпускай. Улыбайся! Всё нормально будет с характерами. Гарантирую.

— Может, сказать ей, что люблю.

— Слова важны.

— Может, обнимать. Несмотря ни на что.

— Можно!

Сентиментально? Да ладно.... Семь лет это не шесть, но и не восемь.

К моему маленькому удивлению, Еник сейчас — белый, пушистый. Он укутывает меня собою, как облако, принимая форму одеяла. Чувствую — ему не страшно, не одиноко, не тоскливо. Можно спать.

— Рождество скоро. Новый Год. День Рождения мой. Можно ли их не любить?

— Не можно. Праздник — не обыденная, лучшая выдумка человечества, — еле шевелит губами сонный, но праздничный Ен.

Ай, да, чуть было не забыл.
Всех с праздниками!

Кстати, об аватарке. Она та же. Смотрю на неё по-другому. У смотрящего своё настроение.