Она сидела и вспоминала о НЕМ, о своем давнем возлюбленном, который перевернул всю ее жизнь, заставив понять и ощутить, как может быть кто-то нужен… Вспоминала два дня своей настоящей, как она сама говорила, жизни, прошедшие недавно, но казавшиеся столь далекими… Однако не только о НЕМ вспомнила она в праздничный вечер, устроенный для нее, должным уже в скором времени оставить ее, сожителем. Она вспомнила всех мужчин: и тех, кто был уже на кладбище и вспоминал о ней пластиковыми букетами, цветшими на их могилах, и тех, кто пока еще спали на подушках рядом со своими женами, чьи рога золотились под луной, и тех, кто просто оставался одинок и продолжал тайно или открыто обожать ее. А поскольку не было ЕГО, единственно необходимого, она желала быть сразу со всеми, как случалось с ней в минуты страха.
ОН тоже, как ей казалось, всегда, даже в самые трудные времена и в самые тяжелые моменты, сохранял некую связь, пусть слабую, с бесчисленными возлюбленными, которые были у НЕГО за все эти годы: прослеживая линию жизни каждой.

После того, как судьба возложила на ее хрупкие плечи ответственность за собственное выживание и существование, у нее не осталось времени, да и достаточного желания искать новые замены для НЕГО: она уже знала, что ОН незаменим.
ОН же тоже постепенно ограничился старыми, устоявшимися связями и спал со своими постоянными возлюбленными.

…Когда они познакомились, она была совсем ребенком: большие открытые миру глаза, в которых можно было легко все прочитать, сбитые, как у первоклашки, коленки и стыдливое ощущение от вида собственного тела, но, вероятно, ОН разглядел, какой женщиной она когда-то станет, и воспитывал ее для себя, учил ее думать, жить и общаться, и полностью завоевал ее доверие, ее нежную привязанность и ласково, как добрый папа, вел ее за руку по жизни, возможно на тайный убой…
Она расцвела, купаясь в счастье, появился стимул для жизни, которую она тогда была уже готова вот-вот прервать, за ненадобностью - всегда быть первой, чтобы не лишится разрешения провести хоть самый маленький промежуток времени рядом с НИМ…
Она вела себя естественно, как должна вести себя девушка, готовая открыть жизнь под руководством почтенного человека, которого уже ничем не удивишь, а ОН, как ей думалось уже теперь, спустя годы, оказался в роли, которой желал, но и страшился больше всего…

Ее сожитель что-то рассказывал ей, она же обдумывала, что именно она нашла в нем. Она никогда не видела в нем ЕГО, хотя некоторое сходство и было. Более того: саму мысль, что ОН может быть заменен, - мысль, такую соблазнительную для девушки, ожидающей любви, как милостыни, - вымело начисто.

Комната ЕГО была довольно нелепой - стены с разномастными детскими обоями (впрочем, ЕМУ, как она поняла, смотря на НЕГО, пока ОН спал, только такие обои и могли подойти - она увидела в НЕМ совершеннейшего ребенка), паркетный пол ярко салатового цвета, обваливающийся навесной потолок, с торчащими из него проводами, без люстры, - стоять несколько часов у окна, в ожидании ЕГО возвращения было совершенно невозможно: по полу и из окон дуло, прижиматься к батарее голыми ногами было довольно-таки горячо.
Это была не обычная спальня, а место, единственным назначением которого было служить надежным пристанищем для ЕГО мужских утех.
Впрочем, вся ЕГО необъятная квартира служила всего лишь местом, куда ОН мог привести очередного мотылька, попавшегося на его огонь…
Пол, видевший множество ножек был покрыт толстым слоем грязи, разномастные пустые коробки и бутылки на кухне указывали на присутствие здесь дам с разными вкусами, еще она знала, что ножницы в ванной были настолько тупые, что не рвали плоть даже при самом сильном нажатии, нож же был всего один и тот - походно-складной…

ОН совершенно не шел уже который год у нее из головы, и это лишь разжигало гнев. Когда на следующий день, после своего возвращения в город, она проснулась с мыслью о НЕМ, то все-таки силою воли сумела прогнать ЕГО из памяти. Но гнев все равно возвращался, и очень скоро она поняла, что желание забыть ЕГО превратилось в самый сильный стимул для памяти.
И тогда она, сраженная ностальгической тоскою, в первый раз решилась вызвать в памяти свое путешествие… Она старалась, как можно точнее вспомнить ЕГО, стоящего на улице в аэропорту, те несколько шагов, которые показались ей непреодолимо далекими, которые ей нужно было преодолеть, чтобы кинутся к НЕМУ на шею; ЕГО покровительственно-взрослый взгляд в ресторане, когда она рассказывала ему что-то; прикосновение ЕГО рук, которое она так ждала и которого так боялась… Она поняла, что помнит все, до излишне мельчайших подробностей - сказанных ИМ слов, вздрагивания собственного тела, когда ОН в первый раз за столь долгое время прикоснулся к ней - положил ей руку на коленку, когда они только ехали из аэропорта, взглядов ЕГО в каждую отдельно взятую минуту.
Всё… она помнила абсолютно все, что касалось ЕГО, даже то, что было когда-то, два года назад… - те слова и прикосновения тоже не ушли из ее памяти.

В какой-то момент она не выдержала, встала с дивана, со словами: "Мне надо сейчас уйти", - накинула пальто и свои "дурацкие", как ОН их назвал, ботинки и вышла из дома. Она долго бродила по улицам, растерзанная бушевавшей целый день непогодой, и спрашивала себя, что делать со шкурою льва, которого она убила, после того, как столько времени держала осаду.
В городе было одновременно скользко, сыро и грязно, постоянно шел толи снег, толи дождь, люди спешили как можно скорее попрятаться по своим уютным норам, и ей казалось, что это всеобщее бедствие имеет какое-то отношение к ее, личному.
Однако в небе было тихо, и все немногочисленные звезды над московской землею спокойно светили на своих местах.
Как никогда не хватало ей Друга, его мудрых слов, его светлой во всех смыслах этого слова головы. Так было всегда: на краю пропасти она искала поддержки и защиты у мужчины. Совсем рядом одинокий и свободный Друг, без сомнения, готов был и в два часа ночи, и в три, в любое время и при любых обстоятельствах одарить ее тем сочувствием, которого ей так не хватало. Не впервые постучалась бы она у двери Друга в пустынные часы бессонницы, но понимала, что Друг слишком умен, чтобы ему плакать, уткнувшись в плечо, и не открывать причины.

За долгие месяцы постоянного выживания, и старания быть сильной слезы впервые неуемным ручьем струились по ее щекам. Она ненавидела себя за это, но поделать ничего не могла. Единственное за что она благодарила высшие силы это то, что ОН не видит, что она плачет. ОН все равно расценил бы это всего лишь как, столь уже надоевшие ему, очередную сцену с женскими дешевыми и маловесными слезами.
"Этот мир жесток, мой мальчик"… Это был тот вид слез, которые никто не выставляет напоказ, которыми однажды от бессилия плакал когда-то ее отец.
Она разжала ладони (она всегда сжимала со всей силой руки в кулаки, когда ей было очень больно внутри) и из ранок, оставленных ногтями, к земле протянулись красные ниточки. Физической боли, впрочем, она уже не ощущала…

Хотя она не разу даже не намекала на это, однако продала бы душу дьяволу, лишь бы ОН всегда был рядом. Она знала, как непросто жить под властью деспотичного и въедливого, упрямого и умного, красивого, и потому неверного мужчины, следовать ЕГО маниакальным идиотским привычкам, ЕГО мучительному стремлению просить все, ничего не давая взамен, но зато не было на свете мужчины, с которым ей было бы лучше, потому что не было и не могло быть на свете другого, который бы так нуждался в любви.
Но никто на свете и не ускользал так, как ЭТОТ, потому что в своей любви ОН всегда шел не дальше определенного предела: чтобы ничто не помешал ЕМУ сохранить себя свободным… "Наверное, не столь уж ОН хорош в умении пользоваться своими социальными технологиями, раз так боится, что кто-то постоянно будет рядом, боится, очевидно, потерять свободу…" - подумала она…

Она долго еще мерзла, бродя по ночным улицам города и думала, а когда возвратилась в квартиру, то уже была по ту сторону слез и плача, а только строила цепочки своей жизни, ища очередную точку соприкосновения с НИМ.
ОН же в это время уже давно мирно спал рядом с другой, абсолютно не вспоминая о ней.
ОН в очередной раз впал в свойственную мужчинам ошибку: подумал, что она убедилась в бесполезности, бесперспективности и тщетности своих намерений и решила оставить их…