Вместе с сумерками на город опустилась долгожданная прохлада. Федор вылез из кустарника в привокзальном сквере, где прятался от летнего зноя, и направился к фонтану. Надо было привести себя в порядок. Сегодня у него появился шанс оттолкнуться от самого дна, куда его засосал водоворот жизни, и выплыть на поверхность. Это была реальная возможность снова почувствовать себя человеком, потому что последние месяцы он жил как скотина. Хотя нет, скотина в его родительском доме содержалась в лучших условиях.

Мысли Федора снова вернулись в родной городок, домой, откуда он уехал почти семь лет назад в поисках лучшей жизни. «Ну что, нашел?» — спросил он сам себя и, выругавшись, сплюнул в дорожную пыль. Эх, как же он надеялся, как мечтал о счастливой жизни в столице! Только та встретила его смачным пинком под зад. Лишь закончились денежки, как Федор оказался на окраине. На окраине всего: города, надежд, мечтаний.

Поначалу он прибивался к строительным бригадам, шабашил. Но мечту свою не оставлял, лелеял. Только жизнь складывалась совсем иначе. Как-то незаметно он скатился до бомжацкого существования и прибился к вокзалу небольшого городка. Летом можно было переночевать и в сквере на скамейке, а помыться в местной речке.

Прокрутив в памяти последние семь лет, Федор понял, что оказался на самом дне. От этой мысли смертельный холод прошел по его телу...

И все бы так и шло, если бы однажды он не проснулся от мысли: «Что я делаю? Куда катится моя жизнь?» Прокрутив в памяти последние семь лет, Федор понял, что оказался на самом дне. От этой мысли смертельный холод прошел по его телу от пяток к горлу и вырвался наружу диким криком затравленного зверя.

Если бы местная река была глубокой, он бы кинулся в ее воды. Но эту речушку летом и воробей вброд переходил. Так что все, что Федор смог сделать, это прохладной водой отогнать от себя мысли о самоубийстве. Но через несколько дней они вернулись снова. Федор стал серьезно задумываться о том, чтобы наложить на себя руки. Даже способ выбрал — броситься под проходящий поезд. Вот только день никак выбрать не мог. Что-то невидимой ниточкой еще держало его на этом свете.

А сегодня у него появилась надежда начать все сначала. Утром Федор познакомился с двумя мужичками. Те стояли в очереди за билетами, а он попросил у них прикурить. Мужики оказались разговорчивыми: слово за слово рассказали Федору о том, что едут на заработки — строить коттедж одному богатею.

Федор ухватился за это, как утопающий за соломинку. Стал рассказывать, что и он в строительстве знает толк, умолял взять с собой. При этом он не стеснялся приврать и надавить на жалость. И это сработало!

— Ладно, если хочешь, езжай с нами. Еще одни руки в бригаде не помешают, — сказал один из мужчин.
— Только у нас сухой закон, — добавил второй.
— Я ни-ни, — соврал Федор, — в завязке. Максимум — пивко.
— Вот и хорошо. Надумаешь — увидимся завтра на перроне.
— Ага. Я приду. Обязательно приду!

Федор еще долго стоял у кассы, провожая взглядом новых знакомых.

Целый день мотался он по вокзалу и привокзальному рынку, добывая деньги на билет. Подавали с неохотой, но к обеду он набрал большую часть нужной суммы. Федор решил немного передохнуть в сквере и выйти снова к вечерним поездам.

Умывшись в фонтане и стряхнув с одежды пыль, он пригладил водой растрепанные волосы. Конечно, не мешало бы ему простирнуть рубашку, но это потом, когда деньги наберет. Тогда и сходит к речке постираться и помыться, чтобы завтра в поезд более-менее чистым сесть.

— Помогите, люди добрые, домой вернуться. Подайте, кто сколько может, — Федор ходил между рядов в зале ожидания с протянутой рукой. — Сумку с деньгами и документами украли, вторую неделю на вокзале живу…
— Федька, ты, что ли?! — подскочил с места молодой человек.
— Леха? — Федор узнал в нем давнего знакомого, с которым выросли по соседству.
— Живой, бродяга! Ну, слава Богу! А то о тебе в городе разное говорят.
— Что говорят? — насупился Федор.
— Да разное: кто говорит, что ты в столице живешь, — звезда! Кто, что ты в Америку уехал. А кто-то слух пустил, что труп твой нашли. Да, ладно! — Леха махнул рукой. — Давай присядем, поговорим. У меня до поезда еще полтора часа. Я тут в командировке был, вот сейчас домой возвращаюсь. А ты чего здесь, тоже домой едешь?
— Нет, — мотнул головой Федор, — я на заработки еду. Слушай, подкинь деньжат на билет, а то у меня сумку с бумажником украли. Вот видишь, приходится у людей просить. А я, как только заработаю, сразу тебе вышлю.

— Нет, — мотнул головой Федор, — я на заработки еду. Слушай, подкинь деньжат на билет, а то у меня сумку с бумажником украли.

— А тебе точно на билет, может, на «это»? — Леха многозначительно пощелкал пальцем по кадыку.
— Нет-нет, что ты? Я не пью.
— Ой ли? — улыбнулся Леха.
— Бросил, — Федор не выдержал прямого взгляда и отвел глаза в сторону. И тут его осенило: — Не веришь, что на билет, можешь сам мне его купить. У меня уже больше половины нужной суммы есть.

Он полез в карман и вытащил аккуратно сложенные купюры.

— Ну что ж, — прикусил губу Леха, — если на дело, добавлю тебе недостающую сумму. Пойдем.

Федор подхватил сумку приятеля и поспешил к кассе.

— Куда тебе? — спросил Леха, подойдя к пустому окошку.

Федор назвал город и добавил:
— Если можно, мне бы в восьмой вагон. Там моя бригада поедет.
— Слушай, а бригада не обойдется без тебя несколько дней? — спросил Леха, протягивая ему билет. — Может, ты домой заедешь, отца проведаешь? Все равно же мимо дома проезжать будешь…

«Мимо дома», — это он точно сказал. Федин дом стоял прямо возле железной дороги, а большой огород упирался чуть ли не в рельсы. Сколько раз Федор наблюдал, как мимо них в сторону столицы мчатся голубые вагоны. Туда, куда так рвалась его душа.

Федя мечтал о другой жизни, полной славы, роскоши и веселья. И, конечно, все это должно было осуществиться в столице. Там был размах, перспектива! А что делать в маленьком провинциальном городке? Просыпаться под пение петухов и засыпать под стук поездов всю жизнь? Нет, это было не для него. Ему нужен был размах.

Федор мечтал стать рок-звездой. В местном клубе он не раз срывал аплодисменты, но столица оказалась ему не по зубам. Она быстро выкачала из него все деньги и выплюнула на обочину. Другой бы на его месте не стал скитаться, а сразу же вернулся домой, но Федор не мог. Он не смел этого сделать.

Вот если бы он добился успеха, тогда другое дело, — победителей не судят! А он был достоин осуждения. Федя это знал. И если бы он так поступил не с отцом, а с кем-нибудь другим, то давно бы уже был в тюрьме…

Однажды Федор увидел, как отец клал деньги в большую железную коробку из-под печенья.

— Что это? — спросил он.
— Вот, сынок, откладываю деньги на строительство твоего дома, чтобы было, куда тебе жену привести.

Федор всегда знал, что отец его очень любит. Он был поздним и единственным ребенком, поэтому родители его баловали. Да, что там говорить, они души в нем не чаяли. Все для него! А он взял и отплатил им черной неблагодарностью.

Вот если бы он стал знаменитым, тогда бы отец им гордился, и смог его простить. А так вернуться домой, как побитая собака, не позволяла гордость.

Украл коробку, набитую зелеными купюрами, купил билет на поезд и даже не посмотрел в окно, проезжая мимо дома. Его планы не сходились с планом отца!

Это потом, когда ткнула его носом в грязь, Федор понял, что ворованные деньги не приносят счастье.

Ну, и конечно, ни о каком возвращении домой после этого не могло быть и речи. Как он посмотрит в глаза отцу, что скажет? Вот если бы он стал знаменитым, тогда бы отец им гордился и смог его простить. А так вернуться домой, как побитая собака, не позволяла гордость.

Хотя нет-нет, да и приснится Федору отчий дом, мать на крылечке, отец, копошащийся в сарае.

— Ну так что, Федька, может, заедешь, проведаешь старика? — Лешкин вопрос вывел Федора из воспоминаний. — А то он после смерти матери сдал очень.
— Чьей смерти? — встрепенулся Федя.
— Как чьей? Матери твоей. Ты что, не знал?

Федор обхватил голову руками, — боль передернуло его лицо.

— Вон оно как, — вздохнул Леха. — А я-то все думал, почему тебя на похоронах не было. Отец твой сказал, что ты где-то за границей на заработках, поэтому и приехать не смог. Говорил, что когда дом будет полностью отделан, тогда ты и вернешься.
— Какой дом? — Федор вскинул голову.
— Ну, как же? Твой отец дом во дворе выстроил. Всем вокруг только и говорит: «Это для Феденьки. Вот приедет, женится, детишки пойдут, им места много надо будет». А еще рассказывает, что это ты деньги ему на строительство присылаешь.
— Не я, — мотнул головой Федор. — И домой вернуться я не могу. Обидел я отца сильно, понимаешь?
— Так он тебя, поди, простил давно.
— Нет, такое простить трудно.
— А если бы ты знал, что отец не держит на тебя зла, тогда б вернулся?
— Еще бы, — хмыкнул Федор.
— Хорошо, — хлопнул его по плечу Леха, — я сам все разузнаю и дам тебе знать.
— Как это?
— Я как приеду, сразу к отцу твоему пойду. Расскажу, что тебя видел, да и разузнаю заодно, не держит ли он на тебя обиды. И тебе сразу сообщу.
— Да как же ты сообщишь? У меня даже мобилки нет.
— Хм, — Леха почесал маковку. — А я тебе условный сигнал дам, ты же все равно мимо нас проезжать будешь. Давай договоримся: если увидишь, что у тебя в огороде белое полотенце висит, значит, отец тебя простил, и ты можешь возвращаться. А уж если не будет знака, езжай себе, куда запланировал. Договорились?
— Хорошо, — согласился Федор, чувствуя, как бешено забилось сердце.

* * *

— Я как приеду, сразу к отцу твоему пойду. Расскажу, что тебя видел, да и разузнаю заодно, не держит ли он на тебя обиды. И тебе сразу сообщу.

Весь день простоял Федор в тамбуре, куря одну сигарету за другой. И вот, наконец, вдалеке показался родной город. «А вдруг поезд будет ехать так быстро, что я не увижу Лехиного знака?» — от этой мысли Федора прошиб холодный пот. Он высунулся в открытое окно, чтобы еще издали увидеть отчий дом.

Вот сейчас за лесопосадкой начнется частный сектор, седьмой двор — его. Но что это? На фоне буйной зелени, как айсберг, выделялось белое пятно. Это был его двор. Сначала Федор его не узнал, потому что вместо маленького сарайчика возвышался двухэтажный домина. Но рядом стоял маленький, такой уютный и родной отчий дом. Сомнений не было — это его двор и его огород, весь увешанный белыми простынями, полотенцами и пододеяльниками.

* * *

А у самой железной дороги стоял отец Федора, жадно заглядывая в окна мчащего поезда. Белым, мокрым от слез платком, он протирал глаза, в надежде разглядеть любимого сына.