Белый папиросный туман поднимался от реки. Разжав руку, Бендер увидел на ладони плоскую медную пуговицу, завиток чьих-то твердых черных волос и чудом сохранившийся в битве орден Золотого Руна. Великий комбинатор тупо посмотрел на трофеи и остатки своего богатства и продолжал двигаться дальше, скользя в ледяных ямках.

«Вернуться назад и пойти в управдомы?» — тут же возник в голове вопрос, но ноги упорно несли его не на восток, а к призрачному югу.

К утру продрогший до икоты и голодный до звериного рыка Остап вышел к самому морю.

— Налево пойдешь — снова в морду получишь, направо пойдешь — в управдомы, может быть, попадешь, прямо пойдешь… — возвестил потомок янычаров и задумался.

— А что, прямо так прямо, тепло лучше холода, только прямо плыть надо, — решил он, поглубже засовывая руки в карманы дорогих штанов, превратившихся за последние сутки в сущие обноски. Пальцы его неожиданно нащупали коробочку.

— Ого! Жизнь продолжается! Румынские варвары не добрались до вас, — обрадовался Бендер, поглаживая коробку с бриллиантами, которых куплено было всего-то двадцать пять штук.

«Вернуться назад и пойти в управдомы?» — тут же возник в голове вопрос, но ноги упорно несли его не на восток, а к призрачному югу.

Остап остановился и решил, как истинный джентльмен, заняться утренним туалетом. У ближайшего ручья он тщательно вымыл руки, прополоскал рот, почистил пальцем зубы, заодно и пересчитал их, сделав вывод «целы», удовлетворенно принялся смывать с лица грязь и запекшуюся кровь. Потом очередь дошла до одежды с обувью. Легким движением руки очистив пиджак и брюки от уже успевшей засохнуть грязи и вымыв в ручье штиблеты, Бендер остался доволен собой и своим видом.

— Бывало и хуже, — произнес он многозначительно и уверенной походкой направился к рыбацкому поселку, маячившему на горизонте.

Вечером того же дня великий комбинатор непринужденно беседовал со старым греком, владельцем скрипучей посудины.

— А что, капитан, выходит ли твой белый пароход в море?
— Не-е, сегодня отдыхаем, — хитро прищурившись, ответил старик.
— Оплачу прогулку к землям иным тремя прозрачными, как слеза девственницы, камешками, — предложил Остап.
— Нет, — уже более лояльно ответил грек.
— Четыре.
— Восемь, — парировал старик.

После получасового торга сошлись на шести бриллиантах, трех сразу и трех по прибытии на болгарский берег.

С наступлением сумерек суденышко, пыхтя и постанывая, вышло в открытое море. Комбинатор, стоя на палубе, театрально поклонился удаляющейся земле и некогда белоснежным платком смахнул воображаемую слезу.

— Прощайте, товарищи рабочие и господа крестьяне, — торжественно произнес он.
— Чего? — не понял хозяин суденышка.
— Жабы съели канарейку, — ответил Остап.
— Аа-аа, — удовлетворенно закивал головой грек.

На рассвете «белый пароход» с комбинатором на борту причалил к берегу.

— Ну что, старик, не нужен нам берег турецкий? — спрыгивая прямо в воду, спросил комбинатор.
— А камешки? — зашипел старик.
— Присяжные перехватили, — выкрикнул Остап, выбираясь из воды и мелкой рысью удаляясь от берега.

Вслед ему понеслись проклятия на русском и греческом языке вперемежку.

Остап решил, что не стоит сжигать за собой мосты, связь со вскормившей тебя страной нужно поддерживать, и тем же вечером отправился на встречу.

— Здравствуй, страна Болгария, — провозгласил Бендер, озираясь на предмет наличия поблизости пограничников. Но никто не бежал к нему навстречу с распростертыми объятиями, как это было на румынской границе.

Страна Болгария оказалась не такой уж большой и совершенно не перспективной. Великий комбинатор покинул ее через неделю. При помощи своего обаяния и десятка камушков, чудом уцелевших в неравной схватке с румынами, Бендер с новым паспортом, даже отдаленно не напоминавшим прежний серпастый и молоткастый, оказался в заманчивом Константинополе.

Первое, что он увидел, ступив с корабля на мостовую города всех времен и народов, был красочный щит, возвещающий о выступлениях советских писателей П. Павленкова и Л. Никулиной для всех желающих познакомиться с творчеством.

Остап решил, что не стоит сжигать за собой мосты, связь со вскормившей тебя страной нужно поддерживать, и тем же вечером отправился на встречу.

В скромном зале на окраине города оказалось еще трое желающих прикоснуться к культурным ценностям молодой страны Советов. Дамочка с облезшим лисьим хвостом на морщинистой шее, пьяненький турок средних лет, наверно, случайно зашедший согреться прохладным апрельским вечером, и худой высокий старик с орлиным взглядом и в потрепанном мундире царской армии.

— Да, маловато желающих, — обиделся комбинатор на нерадивую русско-турецкую публику.

Хотя, конечно, к тому времени основная волна эмигрантов из России уже покинула турецкий берег, расползлась из Константинополя кто куда. Некоторые давно уже были в Париже, в Вене, кое-кто в Праге, а многие добрались и до Америки.

Остап, недовольный бывшими своими соотечественниками, вышел из зала, плотнее завернул длинный шарф на шее, по обыкновению сунул руки в карманы и бодрой походкой пошел, оставляя позади жалкие осколки некогда великой державы.

«Америка с другого берега», — вертелся в голове неизвестно откуда навеянный мотив и, набирая обороты, толкал строптивого потомка янычаров покинуть и эту, с позволения сказать, историческую родину.

В порту он узнал, пароход «Мария-Луиза» отправляется в Вашингтон через неделю. Это Остапа вполне устраивало. Он надеялся в оставшееся время устроиться на судно матросом, на худой конец, юнгой. Только турки оказались на удивление предусмотрительными, экипаж давным-давно был сформирован, для комбинатора не нашлось места даже помощника кока, не говоря уже о стюарде.

На билет до берега обетованного были потрачены последние камушки, и только орден Золотого Руна остался напоминанием о миллионе.

На билет до берега обетованного были потрачены последние камушки, и только орден Золотого Руна остался напоминанием о миллионе.

*****

Солнечным майским утром «Мария-Луиза» вошла в порт по другую сторону океана. Остап Бендер спустился по трапу вместе с остальными пассажирами и громко сообщил:
— Америка, не надо оваций, я скромный.

Без гроша в кармане, но с великими планами и амбициями великий комбинатор начал покорение самой строптивой страны мира. Ему пришлось испробовать десятки сравнительно честных способов заполучить много денег, не обременяя себя обязательствами. И только один из них принес ему настоящую славу и очень большие деньги. Правда, в процессе пришлось сменить имя.

Центнеры волшебных корней мандрагоры, сушеных медвежьих пенисов, оленьих рогов, заспиртованных мокриц и змей, перемолотых в муку лягушек было продано Джоном Бринкли, бывшим Остапом Бендером, страждущим и жаждущим исцеления от мужских проблем, пока не стал он мультимиллионером и даже политиком.

Важно, что бизнеса Джона Бринкли не коснулась даже великая депрессия. Мужская потенция требовала внимания во все времена. На панацею от интимных болезней не падала цена никогда, не влиял кризис. Дело Остапа-Джона жило и процветало, процветает и до сих пор.

Не верите? Откройте любой журнал, кроме детского, и посмотрите рекламу.