Число. Месяц. Год

«Героиню мы должны уважать, а героя — любить». В моем конспекте это подчеркнуто, выделено курсивом. Вебинар «Как писать о любви» стоил мне целых 50$, надо оправдать эту трату. Итак. Моя Скарлетт. Моя Анастейша Стил. Вероника. Я снова на её странице Вконтакте. Смотрю на аватар. Он не меняется, кажется, уже десять лет. На нем она всегда вчерашняя студентка. Сколько времени я провела, пялясь на тебя, Ника? Сначала как из окопа смотрела, потом — как учебник читают, потом — как на чье-то выдающееся произведение и, наконец, как на возможное своё.

И вот я опять гляжу на аватар. Черно-белый молодой женский профиль. Темные волосы с проседью мелирования обдувает годы назад утихший ветер. На длинном тонком носу — большие темные очки, подчёркивающие взгляд, полный снисходительно-материнского любования какими-то сокровищами памяти, что столь естественно для историка по склонности сердца, а не просто по образованию. Моя Джоконда, загадку которой всё не могу разгадать, но собираюсь как-то заинтриговать ею своих читателей.

«Героиню мы должны уважать». Скарлетт переедет кого угодно танком, пусть во времена войны Севера и Юга его не было даже в милитаристских фантазиях. Анастейша Стил — идеалистка, максималистка, девственница, что в наше время какой-то сложный фокус. А Вероника? Я подумаю об этом ниже.

Число. Месяц. Год.

Когда я её по-настоящему зауважала, прямо «снизу вверх» зауважала? Нике было столько же лет, сколько её аватарке, когда она собрала одежду и книги, чтобы уйти от Кандидата Исторических Наук. Собралась и сделала. Момент, когда мне об этом рассказал общий знакомый, я помню ясно, как начинающий писатель помнит первую свою вроде бы удавшуюся сцену. Конечно, я не знаю, что у них там произошло на самом деле, но в моем тексте это будут другие женщины — для силы мотива.

Ника шагнула широко, хлопнула тяжелой дверью, покинув не просто любимого, но родной город, переехав из Саратова в Москву. Странно, кстати, что не в другую страну — в России везде как в браке с Кандидатом. Водка. Холод. Мат. Стихи. Жлобство и утончённость, дремучие суеверия и сложнейшие системы, мужская твердость и бабское эгоистичное самодурство, христианская любовь и полнейшая к ней неспособность, замена достоевским садомазохизмом.

Как ты думала расстаться с ним, ведь всё, что окружает нас, подпирает и питает — это как будто он? Захар Прилепин где-то писал, что пока у женщины нет мужа, у нее нет Родины. Мужская фигура в роли Родины — может быть, это будет моей «фишкой»? Индивидуальностью, позаимствованной у Прилепина...

Мужская фигура в роли Родины — может быть, это будет моей «фишкой»? Индивидуальностью, позаимствованной у Прилепина...

Ты, Ника попыталась тогда, много лет назад, развестись с самим Генералом Морозом, сбежав в его ненавистную Москву, настолько ненавистную, что руины Кремля — обои рабочего стола его компьютера. Кстати, с тех пор, как ты здесь, в моем городе, у нас тут как-то иначе: тротуары шире, нет убогих ларьков в лохмотьях объявлений, городские парки похорошели и подорожали, иллюминация по ночам и праздникам ярче.

Я улыбаюсь, думая о том, как в начале десятых Персефона покинула поволжского Аида, вернулась к матери-столице Деметре, и теперь здесь всегда немного весна. Наверное, стоит поразмыслить о том, нужна ли будет в финальном варианте моего текста снижающая градус пафоса шутка про Собянина, который у нас служит мэром как раз с 2010 года.

«Героиню мы должны уважать». Ника сделала то, что я бы никогда не смогла — как мне чувствовать что-то, кроме уважения, когда остывают постепенно ревность и зависть? Но мало ли, что бы там не смог автор романа, я вообще умею разве что заработать немного денег и бездарно их потратить на бесперспективную учебу вроде литературных курсов. Подумаю об этом ниже.

Число. Месяц. Год.

«Сначала полюбим мы. Потом она должна полюбить нас. Обязательно полюбить нас. И тогда это будет Родина». Так ясно и легко мог сказать только Жванецкий. Но он нем и о таких, как он, лучше не думать, когда делаешь первые смешные и стыдные попытки писать самостоятельно.

«….героя мы должны любить». Он появился у Ники в «семейном положении» Вконтакте где-то полгода назад. Александр Розанов, мужчина чуть за тридцать пять, «родной город — Санкт-Петербург». На аватаре — крупный план «вежливого человека» со спины. На шлеме военного — злой смайлик и надпись «Нам нужен мир. Желательно весь».

Александр не выкладывает своих фотопортретов. Почему-то мне кажется, что он полузаконно поддерживает комбатантов Донбасса. Фантазии обрели большую рельефность после того, как на его странице появился снимок героя Донецкой Народной Республики Михаила «Гиви» Толстых в черной рамке. Но сколько же бойцов мышки и клавиатуры в феврале 2017 года отдавали дань памяти этому красивому полковнику, которого сама царица Тамара не смогла бы убить после ночи близости!

Конечно, интернет-соболезнования ничего не доказывают. Я могу знать наверняка только то, о чем говорит профайл Александра. А он говорит: Александр — математик и переводчик с четырьмя языками и деятельным, умелым телом, если судить по его сохраненным фотографиям туристического снаряжения, страйкбольного оружия и горных велосипедов. В публичной переписке он часто называет Нику «Птица», подчеркивая крылатость богини-тезки, а заодно носатость возлюбленной. Вот и все, что мне дано в этой задачке имени Франкенштейна: превратить мертвое тело фактов в живого персонажа.

Двумя пальцами она держит сигарету с таким видом, как будто это двоеперстие для благословения. И здесь, наверное, посыл тот же: «ты невероятно похожа на неё».

Число. Месяц. Год.

Полюбить героя. За что среднестатистическая «она» вообще любит «его», особенно вымышленного, что довольно глупо и даже безумно? Мне кажется, только за то, что «он» умело делает то, что должен, и открытым сердцем любит сам — женщину и страну, пусть по-мальчишески, как это бывает в том возрасте, когда мужчина тревожится о своем наследии, отгоняя мысль о смерти.

«Любить»… Запрещу-ка я себе это слово. В моем тексте его не будет. Тем не менее, как же я пойму индивидуальный рисунок чувств Александра, если у меня есть только две страницы в социальной сети, связанные семейным статусом, для сбора материала? Конечно, не пойму. Домыслю. Придумаю.

Вот, например, в Никином альбоме под названием «Позавчера» выложена фотография странноватой, как будто бы постаревшей, не повзрослев, девочки лет пяти-шести с мальчишеской стрижкой и со слишком длинными для этого возраста сережками. Под снимком — комментарий Александра: «Ты невероятно похожа на неё». К комментарию прикреплен живописным портретом красавицы с глубокими и насмешливыми миндалевидными глазами, как на несменяемой Никиной аватарке.

Или, скажем его единственный фотоальбом «Птица» с одним единственным черно-белым изображением — стройная и носатая обнаженная в тени какой-то решетки прикрывает груди перьями боа и назидательно смотрит в камеру. Двумя пальцами она держит сигарету с таким видом, как будто это двоеперстие для благословения. И здесь, наверное, посыл тот же: «ты невероятно похожа на неё». Все, кого стоит заметить, для Александра похожи на его Птицу. Все, кто похожи на неё — прекрасны. В его глазах Ника крылатая. Богиня победы. Ангел.

Число. Месяц. Год.

Нет, «ангел» — запрещенное сравнение для романа о любви, позже удалю это и не буду иметь в виду, учитывая то, сколько земного даже в публичном общении Ники и Александра. Есть у неё фотоальбом с иллюстрациями встреч красивых тел мужчины и женщины, найденными, видимо, в каких-то пабликах с администрацией, не обделенной вкусом.

Картинки всегда «фонят» голодным нападением любовников друг на друга, или же, напротив, пресыщенной изысканностью. У картинок стабильно по два лайка — его и её. Даже если мне хотелось, я не нажимала на голубенькое сердечко, никогда не оставляла под ними комментариев. Не делали этого и другие их френды или друзья, понимая, что третий — лишний даже если дело идет о лайках.

Картинки всегда «фонят» голодным нападением любовников друг на друга, или же, напротив, пресыщенной изысканностью.

Число. Месяц. Год

Под Новый год они думают о будущем. На странице Александра закреплен текст: «Сообщаю новости. Первая — нас ждет смерть. Вторая — она еще подождет, нам так много предстоит сделать! Построить справедливое государство. Родить много-много здоровых детей. Вспомнить, наконец, самим и внушить всему миру, что Россия — великая страна, а мы — достойный её славы народ».

Ника же выложила эссе, в котором она, «глупый ватник», тревожится по поводу тотальной разобщенности, ведущей к гражданской войне. Под текстом — картинка в стиле пинап: девушка в бикини скучает и грустит, мужчина, закатав рукава рубашки, собирает автомат.

«…Героя мы должны любить». Подобно Рэтту Батлеру, мой герой будет целовать героиню в водовороте летящих щепок истории, он не позволит себе бежать от этого торнадо, начиненного шрапнелью, даже ради спасения самого дорогого. Её выбор не мог быть другим. Не нашла бы счастья с иным мужчиной ее беспокойная голова, помнящая столько колен родства, причем не только своего. А с Александром… Во сне я часто вижу Нику счастливой.

Число. Месяц. Год.

Свеча на черном фоне. Текст о дате похорон. Сначала я не поняла, что это значит. Потом поняла. Какое-то время в унынии по поводу моего владения словом придумывала хотя бы относительно неформальные, но в то же время не нарушающие личных границ слова. Отправила сообщение. Ника однословно поблагодарила.

Число. Месяц. Год.

Кристиан Грей считался погибшим пару глав, а в киноверсии «На пятьдесят оттенков темнее» — минут пять. Рэтт Батлер просто закрыл за собой дверь. Всё-таки мужчина-Родина — плохая идея, особенно если это действительно мужчина. Он слишком уязвим, он постоянно нарывается. Что случилось, Ника, почему ты опять без Родины? Я не знаю, только фантазирую. Лишь таким образом, Ника, твои мужчины могли быть моими — в фантазиях. Лишь так, на белом электронном листе, я откровенно говорю с тобой, ведь мы разговаривали вживую последний раз десять лет назад, когда для меня это были безнадежные дипломатические переговоры в безнадежной войне. А потом мы — то во френдах, то в подписчиках, то в черном списке, то снова во френдах, но это не важно. «Героиню мы должны уважать, героя мы должны любить». Я обещаю тебе, клянусь уважением и словом, которое я себе запретила, что смерть не будет финалом. Не в этой книге.

Фото: 123RF / Ivan Kruk