I. Телеграмма пришла на день раньше - двенадцатого. "Кунгурская пещера два я". Я всё поняла: на этот раз Данила вызывает меня на Урал. Я должна срочно выехать за билетом, чтобы пятнадцатого быть в Кунгуре и в два зайти в пещеру. Обычно я получала от него весточку вечером тринадцатого.

Мы расстались с Данилой давно, лет пять назад. У него семья. Кажется, дружная. О жене ничего не знаю, он никогда не говорил о ней. А я никогда не спрашивала. Странная это затея (его, кстати): каждый год в мой день рождения мы обязательно встречались, места назначал он.

Почему я ездила? Мне так хорошо вдали от него. Жизнь течет плавно и размеренно, я знаю, что произойдет вечером, знаю, о чем подумаю завтра утром.

Данила тоже живет в Москве. Что самое смешное, в трех станциях метро от меня. Часто спускаюсь в подземку и боюсь столкнуться с ним. Кажется, это единственное, чего я боюсь. Да еще если он с женой будет, с детьми! Нет, не хочу даже думать об этом!

Так почему же я еду к нему? Меня привлекает всё недоступное? Он нужен мне? Мне приятно хоть так насолить его жене? Мне хочется вырваться хоть на несколько деньков из Москвы? Не знаю.

В прошлом году он вызвал меня в Стамбул. Хорошо, что визу делать не надо было. Помню глаза моего шефа, когда я попросила отгул. Ведь только из отпуска вернулась, специально взяла в мае, чтобы пятнадцатого июня быть дома. Я не хотела с Данилой видеться, мне потом тяжело возвращаться в свою скорлупку. В свою квартиру с мягкими киргизскими коврами и новой кухней - которые я после встречи с ним ненавидела. А его ненавидела еще сильнее, за то, что он дергает меня за ниточки, как опытный кукловод, за то, что нужна ему всего на пятнадцатое июня. Да, нет, не правда всё это. Я ненавила только себя, за то что сама отказалась от него. Пять лет назад.

II. В Кунгур я прикатила утром своего дня рождения на стареньком, разваленном автобусике, вышедшем из Перми. Меня тепло поприветствовал Ленин ярко-желтого, канареечного цвета, протягивая гипсовую руку. На автовокзале молодежь остервенело сплёвывала семечную шелуху и галдела. Было около двенадцати. Солнце, плавясь, стекало мне на голову. Я решила медленно идти к Белогорью. Смотреть город не хотелось, трехчасовая езда на пазике отбила у меня все желания. Конечно, кроме желания видеть Данилу.

Но я запрещала себе думать о нем. Не дай бог, еще начну себя жалеть. Мне вдруг показалось, что эта поездка так же бессмысленна, как и все предыдущие, и радости она не принесет. Я шла по пыльной дороге к зелёному горбу горы с седыми подпалинами. Сколько дорог я прошла на встречу с ним! А ни одна не сделала нас ближе. Я шла мимо мусульманских мечетей, мимо Невы, блестевшей ртутью на солнце, мимо чужих городов, мимо чужих жизней…

Любила ли я его? Да. Я любила его, но какой-то странной, тяжелой, безотрадной любовью. Она была зыбучим песком, то нежно обнимающим меня за плечи, то пугающим, не дающим двигаться. Я не думала о Даниле целый год, почти не думала. Старалась быть счастливой. И получалось быть ни счастливой, ни несчастной. Получалось жить просто: быть нулём. Замкнутым пространством.

III. К двум Данила не подошел. Я нервничала: где же он? Я зашла в пещеру с группой литовских туристов и сразу же забыла про него. Пройдя по узкому коридору, очутились в Бриллиантовом гроте. Пещера дышала холодно и мрачно, разевая перед нами свои черные пасти. Потолок и стены грота были покрыты льдинками и снежными узорами. Они сияли, искрились вечной мерзлотой, как звезды. Я надломила одну сосульку и положила ее на ладонь: она не таяла. В пещере было по-могильному стыло, и хотя я одела шерстяной лыжный свитер и куртку, подбитую овечьей шкурой, я всё же замерзла.

Мы переходили по анфиладе из грота в грот, слушали дребезжащий голос экскурсовода, смотрели на антрацитовых зверей, синих и кровавых при свете ламп. Экскурсовод сказала:
- А сейчас я выключу свет. И если вы помолчите, то услышите пещеру.
Мы оказались в кромешной темноте. Где-то звенели капли подтаявших сталагмитов. Я поднесла руку к лицу и не увидела её, пещера, как огромный кит, проглотила нас. Стало страшно: а если ей нужны жертвы и мы никогда не выберемся отсюда?! А если поднимутся подземные воды и затопят все вокруг?!

Кто-то схватил меня за руку. Прикосновение было резким, и от неожиданности я вскрикнула. Я знала: Данила не мог не прийти. Он рванул меня на себя и приблизил свои губы к моему ждущему рту. Он зашел сюда раньше и прятался где-то в глубине этих страшных камней. Как же его не заметил никто? Это длилось несколько секунд. Появился свет, а я всё стояла, прижавшись к нему. Потом подняла лицо и ….

Это был не Данила!!
- Митя? - прошептала я и вырвала руку из кармана его куртки. - Ты?
- Я…
Я была потрясена, не могла говорить. Митя тоже молчал. Группа уже давно ушла вперед, к озерам, а мы всё стояли в Метеоритовом гроте.
- Прости, я напугал тебя!
- Да как ты смел! Я ждала Данилу!
Я больше ничего не сказала, побежала догонять наших. Митя следовал за мной.

В озерке плавали рачки. Я намочила руки и прижала их к щекам, лицо горело. В голове крючками застряли вопросы: к чему здесь Митя? Кто же дал телеграмму? А еще я думала о том, как мне было приятно прикасаться к нему в темноте и не знать, что это он.
- Марин, прости!
Митя упрямо шел за мной. Я не оборачивалась. Сердце стучало где-то в висках. Устроили мне день рожденьице! Вот так сюрприз!
- Марина, постой! Даня здесь не при чем! Телеграмму дал я. Он однажды мне сказал о ваших встречах. Я думал о тебе все эти годы…

Через несколько минут мы были на улице. Горячий воздух парил, приятно отогревая тело.
- Оставь меня! Понял? Уйди! - крикнула я и пошла к дороге, чтобы поймать такси.

IV. В Москве привычно шел дождь. Пассажиры с нашего поезда сороконожкой двинулись к вокзалу. "Славная поездочка, - зло смеялась я. - Как хорошо идти домой, к своим киргизским коврам и новой кухне".

Открыв почтовый ящик, я вытащила две поздравительные открытки из Сибири и телеграмму. Я развернула ее: "Минск вход подворье четыре Данила". О, черт! Я посмотрела на телеграмму, как на старую облигацию, давно потерявшую ценность. Теперь я знала, что мне делать.

Валерия Олюнина
24.07.01