У Зинаиды уже все сердце изболелось за дочь.
Непристроенная, неприкаянная, родная…

Алка с детства такая была — бедовая. Свои рыжие космы начешет, глазами зыркнет — и в бой. Характер — дай боже. И в кого только такая уродилась?

Никогда не удовлетворялась малым, упорно шла за несбыточной мечтой. А ведь мать сколько раз ей твердила: «Лучше синица в руках, не трепыхайся — все равно не поймаешь журавля в небе». Но нет — Алка же сама себе голова, никогда никого не слушала. После восьмого класса отправилась в музыкальное училище, хотя все говорили — иди в девятый класс, без высшего образования сейчас никуда! В семнадцать чуть было из этого самого училища не вылетела. Кто-то опять же поманил сказочкой — мол, станешь певицей — позвал на какую-то гастроль аж в самую Сибирь.

А ведь Зинаида говорила: не езди, доучись спокойно! Но Алка разве послушает? Снова глазищами зыркнула и сорвалась с места всего лишь с одной сумкой и одним зеленым концертным платьем — и то казенным, да еще и с огромным разрезом на спине. Стыдоба!

А мать, конечно, оказалась права: ничего путного из этой затеи не вышло. Даже наоборот: ближе к концу своих «гастролей» Алка подхватила ангину — чуть было вообще голос не потеряла. Какое уж тут пение? Но все равно упрямо выходила на сцену. Довыходилась — кто-то из организаторов прямо сказал ей:

— Знаешь, девочка, забудь-ка ты лучше вообще о сцене. Не твое это дело — петь.

Хорошо хоть обратно в училище приняли — мать лично ходила, договаривалась. Алка разве кого попросит!

А взять ее историю с замужеством? Ох, поторопилась, Зинаида как сердцем чуяла. Но вот приспичило Алке, как всегда, — замуж хочу, и все. Захотела и вышла. За парня из своего училища. Сначала, честь по чести, привела жениха к родителям знакомиться. Зинаиде он внешне понравился: сдержанный, представительный — хотя она, конечно, и поворчала для порядка. Кто же так торопится, небось не на пожар! Посоветовала дочке приглядеться, еще подумать. Какое там — на следующий же день они подали заявление в ЗАГС.

А потом закончили училище, родили ребеночка, отсидела Алка год в декрете — и все. Не могу больше дома сидеть, говорит. Ребенка — бабушке с дедушкой, а Алка с мужем разъехались по разным городам по гастролям. И так же их жизнь разъехалась по швам. Зинаида до сих пор не знала, что у них там произошло, а Алка не больно-то и рассказывала. Да и что рассказывать: он неправ, она неправа, дело молодое, бывает — но женщина на то и женщина, чтобы терпеть и беречь домашний очаг. Раз уж женились да дочку родили — надо жить.

Должен ведь у ребенка быть отец, хоть какой! А Алка не захотела ничего беречь, снова никого не послушалась и развелась. Так же стремительно, как и замуж выскочила. Хотя Зинаида и говорила — да что там, заклинала:

— Одумайся, кто же теперь тебя с дитем-то возьмет?

— Кому надо, тот возьмет, — отвечала Алка, смеясь. Все у нее так — смеется, когда дело касается серьезного. Вот и досмеялась, теперь мать-одиночка… Зинаиде уже перед всеми соседями неудобно.

А взять хотя бы эту ее, с позволения сказать, работу! Ну что это за работа — песенки петь? Это самодеятельность, развлечение, а работа должна быть стабильной, серьезной. Голос сегодня есть, а завтра нет — а кормиться чем-то надо.

А тут хорошая должность подвернулась, Зинаиде по знакомству шепнули — освободилось место официантки в приличном ресторане. Денежная хотя бы — уж с голоду бы точно не пропали.

А Алка заладила — не могу, у меня конкурс, уже заявку подали…

Уж как Зинаида ее уговаривала:

— Сколько можно на подпевках выступать, тебе уж двадцать шесть лет! Тебе вон даже маститые певцы говорили — не твое это, голос не дотягивает! — Тут она задела по больному, да. Не стоило бы, конечно, об этом упоминать, но Зинаида уже отчаялась переубедить по-хорошему упрямицу дочь.

После тех злополучных гастролей была еще пара случаев, когда Алке прямо указывали на певческую несостоятельность. Важные, между прочим, люди, не последние в этом деле. Алка после их слов долго ревела, а потом вытирала глаза досуха и упрямо шептала: «Ничего, они еще увидят». И
принималась за свои дыхательные упражнения.

— Останешься одна — как будешь зарабатывать? Подумай хотя бы о дочери!

Тут Алка посерьезнела — видно, в кои-то веки прислушалась к матери. А может, сама уже устала скакать на подпевках да по Сибири мотаться, мерзнуть без всяких бытовых условий.

— Ладно, мама, — наконец сказала, кивнув, — если не получится ничего с конкурсом, пойду официанткой.

Впервые послушалась голоса рассудка, а не мечты! Но Зинаида уже боялась заранее
радоваться…

А сам этот песенный конкурс она решила не смотреть. Во-первых, сердце не выдержит, а во-вторых, телевизор старенький, помехи да шум. Одно мучение смотреть, когда переживаешь (муж тоже переживал, даже выпил за вечер сразу три чашки чаю, а потом ходил по комнате с газетой, читал на ходу). И главное, спела бы Алка что-нибудь дельное, так нет — подсунули ей какую-то сомнительную песенку про клоуна. Небось опять теперь все ее раскритикуют, опять она будет плакать, укрывшись с головой одеялом…

Переделав от нервов все домашние дела скопом, Зинаида пошла в комнату к внучке, уложила спать, рассказала сказку про ее любимую принцессу Тину.

— Ба, — сонно спросила девочка (светленькая, а глаза большие, серьезные — вся в отца), — а мама когда придет?
— Скоро уже, спи.
— Нет, ты скажи, завтра придет?
— Если будешь слушаться, то придет.
— Я буду, — часто закивала головой внучка, — ты ей только скажи, что я слушалась.
— Скажу, — у Зинаиды снова защемило сердце, теперь от жалости к девочке. — Спи, детка, завтра все будет хорошо…

— Тетя Зина, тетя Зина! — закричал рано утром в окно соседский мальчишка. — В новостях сказали, ваша Алла выиграла!
— Что выиграла? — заспанная Зинаида высунулась в окно по пояс, как была, простоволосая, только старый халат успела накинуть.
— Ну этот, как его… Золотой Орфей!