«Отчего люди не летают как птицы?» — думалось мне, глядя на голубей, ловко перепархивающих через бесконечные потоки воды вперемешку с песком и снегом. Пусть я совсем не оригинальна, но мороз зимой предпочитаю гораздо больше, чем вот такую распутицу. Дашка, крепко удерживая на нитке разноцветное облачко из воздушных шариков, послушно следовала за моей рукой. Судя по всему, голубям она не завидовала, так как не особо утруждала себя не попадать в лужи. Выбравшись на вдруг образовавшийся почти сухой участок тротуара, я потопала ногами, стряхивая налипший снег. Дашка, повторяя за мной, абсолютно безрезультатно потопала ножками и задала мне вполне разумный вопрос:
— А зачем отряхивать снег, если дальше все равно пойдем по снегу?

Обожаю свою пятилетнюю «зачемучку» и «почемучку»! В такие моменты мне кажется, что я идеально счастлива, хотя имела о нем несколько иное представление. Я родилась в счастливой семье, росла в любви-заботе с мамой и папой. Именно такая модель собственной семейной жизни виделась мне с раннего детства. Но, как это часто бывает, наши представления и реалии зачастую расходятся.

Волнующее чувство всецело завладело мной, клокотало и распирало во все стороны, словно буря, закупоренная в бутылке.

***

На пятом курсе университета у меня приключилась любовь. Мы с Костей были однокурсниками и почти пять лет кивали головой, приветствуя друг друга, так же, как и всех остальных просто знакомых. Зимние каникулы на университетской базе отдыха перевернули мир вверх дном. Волнующее чувство всецело завладело мной, клокотало и распирало во все стороны, словно буря, закупоренная в бутылке. Оно рвалось наружу, требовало свободы, преобладало над волей и разумом. Безрассудная страсть!

Отрезвляющее разочарование не заставило себя долго ждать. Костя с легкостью вспыхивал от любого мало-мальски заинтересованного взгляда в свою сторону. А потом поддерживал безудержное пламя ровно столько, чтобы выяснить возможность перспективы по окончании университета успешно зацепиться за столицу. Сам Роберт Ловелас, вздохнув, отвел бы стыдливо взгляд, немало удивившись способностям обольщения во имя корысти этого, столь еще юного, «дарования».

Рассудок вернулся ко мне быстро и в полном объеме. Расставание было стремительным, как и сам скоротечный роман. Все чувства улетучились, остался лишь осадок из досады, горечи и стыда. А Костя при случайных встречах как ни в чем не бывало с улыбкой кивал мне головой. Только вот улыбка эта уже казалась не милой и притягательной, а наглой и отвратительной. Дипломная практика стала спасением от вероятности подобных встреч, желая все скорее забыть, я уехала из Москвы. Два месяца активной работы над дипломом исполнили «по совместительству» роль доктора-время.

***

Не чуя ног под собой, я мчалась к своей подруге Галке. Только ей я могла доверить самое сокровенное, только с ней посоветоваться, ей поплакаться и спросить — «что делать?».

— Конечно, рожать! — решительно заявила Галка, даже не поинтересовавшись отцом ребёнка.

Нет, потом она, безусловно, допытывала:
— А кто он? Почему ты ему не расскажешь?

Поведать о Косте даже близкой подруге у меня не поворачивался язык. Безусловно, Галка поняла бы и не осудила, но вспоминать и, тем более, говорить об этом совсем не хотелось. Слишком омерзительным казалось все, что происходило там, на базе.

Меня волновал более важный вопрос — «как сказать маме?».

Я наблюдала за ее улыбкой, не сходящей с губ, непривычно резкими движениями рук, суетливым перемещением с дивана на стул и обратно.

Галка вообще не видела проблемы и пообещала все уладить. В её обещаниях я не сомневалась. Наши мамы — подруги со школы (с Галкой мы дружим, можно сказать, с пелёнок), и между всеми нами сложились вполне доверительные отношения. Конечно, было бы правильно рассказать все самой, но духу не хватало. Да и с тех пор, как умер папа, я очень оберегала её от любых волнений, а в случаях исключительных полагалась на тётю Люсю, Галкину маму.

Занятая своими мыслями, я не сразу заметила, что глаза подруги искрятся невероятным светом, именно так выглядят влюбленные и счастливые люди. Однозначно, не с успешным написанием дипломной работы связано ее восторженное состояние. Я наблюдала за ее улыбкой, не сходящей с губ, непривычно резкими движениями рук, суетливым перемещением с дивана на стул и обратно.

— Ты явно хочешь мне что-то рассказать? — забыв обо всех своих переживаниях, спросила я, предвкушая что-то романтично-интересное. Похоже, есть повод порадоваться за подругу.
— Танюха, я влюбилась! — на одном дыхании выговорила Галка и зажмурилась, то ли от удовольствия, то ли стесняясь своего счастливого вида.

Галка — достаточно эмоциональная и восторженная натура, способная с одинаковым всплеском энергии радоваться или огорчаться. Пребывая в зените эйфории, она принялась рассказывать о самом важном, что с ней случилось во время дипломной практики… Конечно же, о любви!

***

Эх, Галка, не смогла я тогда ее уберечь! Если бы не ангина, из-за которой ей пришлось отказаться от курсовой поездки на базу отдыха, вполне возможно, я бы проводила время с ней, а не с Костей. И вполне возможно, если бы у меня не было надобности сбежать из Москвы на время дипломной практики, не случилось бы у Галки той самой любви… с тем же самым Костей!

Никакие вразумления насчет подлой репутации Кости влюбленная Галка слушать не хотела и всерьез злилась на меня, полагая, что лезу не в свое дело. Может, и правда не мое дело, но разделить ее радость я никак не могла, что-то мне подсказывало, что необходимо спасать подругу. Мой главный аргумент робко толкнул меня изнутри. Рассказать? Пока я в смятениях и терзаниях морально готовилась к серьезному разговору (после которого была большая вероятность навсегда потерять дружеские отношения), счастливая Галка вдруг мне поведала, что беременна. Что же, как говорится — не сказав сейчас, замолчи навсегда. А может, все же нужно было прокричать об этом?

У Кости благодаря влиятельному тестю, Галкиному отцу, сложилось все наилучшим образом — квартира на Пречистенке, перспективная должность в городской администрации, деловые связи (лишь о любовных связях зятю пришлось побеспокоиться самому). А ко всем этим вожделенным благам полагался существенный довесок — жена и будущий ребенок.

Галка и сама долгое время не понимала, что напрасно надеялась на ЧУДО, прозябая рядом с ЧУДОвищем. Слава богу, прозрела.

***

Даша вручила Полине связку воздушных шаров и торопливо прочла имениннице поздравительное стихотворение. Мы с Галкой с умилением смотрели на своих малышек, осыпая их комплиментами и похвалами. Наконец, высвободившись от нашего внимания, девочки побежали в комнату распаковывать подарок.

— Тань, почему я шесть лет терпела и тщетно пыталась сделать из Кости человека? — вопрос скорее был риторическим, и Галка без меня знала на него ответ. Это только в сказках Иван — значит, дурак, а Василиса непременно Премудрая. А в жизни оно по-разному бывает. У меня нет и никогда не было мужа, поэтому не понимаю, какие оправдания можно найти постоянным изменам, упрекам, отказам и нечеловеческой наглости. Галка и сама долгое время не понимала, что напрасно надеялась на ЧУДО, прозябая рядом с ЧУДОвищем. Слава богу, прозрела.

***

Второй час ночи, а мне не спалось. Я радовалась за решение, которое так мучительно долго принимала Галка. Строила планы на завтрашний день: работа, садик (не забыть бы Дашке альбом взять). Мысли неслись круговертью о вчера-сегодня-завтра. О делах и заботах. О женском счастье. С щемящей тоской вспомнилась ссора с мамой. Принимает ухаживания Ивана Антоновича, а преобразилась, словно к ее ногам все короли мира пали. Неужели даже в сорок семь лет можно мечтать о счастье? Душа моя сжалась, напряглась, заныла и подкатила к горлу.

— Мам, алё… — мой голос предательски дрогнул, сквозь слезы перехватило дыхание.
— Танюшка, что случилось? — почти прокричала в трубку мама, обеспокоенная ночным звонком.

Мокрый от слез телефон выскальзывал из рук, а я снова и снова просила прощение. Искренне раскаивалась в своих необдуманных словах против Ивана Антоновича. Вспомнила и вытряхнула наружу из глубин вдруг взорвавшейся души все, чем могла когда-то обидеть. Упрекала себя в эгоизме и благодарила маму за великодушие и трепетную любовь ко мне и Дашке. Не выдержав натиска дочерней любви, мама тоже разрыдалась. Излив друг другу душу, наконец, успокоились и договорились о совместном семейном ужине, на котором мама официально даст Ивану Антоновичу согласие стать его женой. Мамочка, как же я тебе желаю счастья!

Вот странно как все получается, в один день две близкие мне женщины стали счастливыми! Причем совершенно в противоположных ситуациях — одна избавилась от мужа, другая, вроде как, приобретает такового.

Неужели даже в сорок семь лет можно мечтать о счастье? Душа моя сжалась, напряглась, заныла и подкатила к горлу.

Часы тем временем показывали, что до будничного утра осталось всего-то ничего. Лишь только я укуталась вуалью вожделенной дремы, как вдруг глухую тишину нарушил требовательный гул вибрирующего телефона. Тетя Люся громким шепотом извинилась за ночное вторжение, уверенная в том, что я, вроде как, еще не должна бы уснуть. Она благодарила меня за понимание к маме, восторгалась моим благоразумием, повторяя через каждую фразу — «Как я рада!» Затем, пообещав, что и у нас с Галкой все сложится лучшим образом, быстро попрощалась и отключилась.

Взрослые люди, а ведут себя совсем по-девичьи. Я тихонько рассмеялась в подушку. Не спать, так не спать всем. Однако! Галкин номер был занят.

Едва касаясь босыми ногами пола, я пробежала в детскую комнату и нежно поцеловала теплую щечку сладко спящей дочурки. Хорошо, что у нее пока еще нет собственного телефона. А подружка-сестричка есть. Вот только об этом — не сейчас. Всегда сложно открывать тайны, но и с этим я обязательно справлюсь.