Гера Шеви, или по паспорту Герасим Шевцов, вышел от издателя в плохом настроении. Карьера модного писателя грозила рухнуть под откос. После первого удачного триллера Гера никак не ожидал, что его бесценное творение ему вернут на доработку. Он поморщился, когда в уме вновь прокрутил разговор с издателем.

— Арнольд Иосифович, что не так? — с порога начал Гера, еле прорвавшись в кабинет сквозь кордон секретарши, размахивая возвращенной рукописью. — Ведь синопсис вам понравился.

— Не бузи, Герасим, лучше поработай над текстом. Идея есть, и неплохая. Но посмотри, что ты пишешь, — издатель надел очки, взял из рук автора листки рукописи и зачитал: — «Его руки скользнули по ее нежной шейке». И это маньяк? Как он вообще задушить смог, если руки у него скользили. Это ж никого не заденет. А ты попробуй показать, что чувствовал маньяк, когда душил жертву.

— Откуда я могу знать, что он чувствовал, — возмутился Гера.

— Так на то ты и писатель, «инженер человеческих душ», так сказать, должен примерить на себя шкуру убийцы. Или смотри дальше: «Он схватил топор, размахнулся, и все вокруг обагрилось кровью». Что за штампы? Подумай, размахнулся — и сразу кровь. А как топор вошел в тело жертвы? Твои сопли не пройдут, надо, чтобы у читателя уши холодели от ужаса, волос дыбом вставал. А трупы маньяк каким образом из квартиры вынес? Сам-то прочти, что пишешь: «Преступник сложил трупы в коробку из-под стиральной машинки и с большим трудом погрузил их в багажник машины». На коробке только красного бантика не хватает. А читателю что нужно? Ему расчлененку подавай. Даю тебе на переработку неделю, — и издатель поднялся, всем видом давая понять, что разговор окончен.

Дома Герасим открыл файл со своим шедевром и глубоко задумался. В голову ничего не лезло. Он подошел к бару, взял бутылку «Хеннесси» и сделал большой глоток прямо из горла. Нет, ничего не получается, как он только фразу ни крутил: «Его руки вцепились в ее нежное горло», — нет, не пойдет, а так: «Его руки сдавили ее нежную шею». Нет, опять не то. Далась ему эта нежная шея!

— Герасим, иди ужинать, — из кухни позвала жена.

— Сейчас, — отозвался писатель. И вдруг где-то в глубине сознания что-то неясно мелькнуло, он бросился к компьютеру.

— Сколько можно звать? Все остынет, — проворчала жена. И мысль опять зарылась в глубины подсознания.

Герасим тупо уставился в экран монитора. Ну вот, ушло вдохновение. Надо ж было этой дуре так не вовремя со своим ужином. Идиотка, совсем не понимает его тонкую душу. Кто дал ей право вмешиваться в творческий процесс?

— Да что ж это такое! — жена с кухонным полотенцем на плече ворвалась в комнату. — Я тебе прислуга — у плиты стоять? Приготовь, стол накрой, а потом не дозовешься. Подумаешь, писатель хренов, — она замахнулась полотенцем на мужа.

— Как я только живу с тобой? — заорал писатель. — Ты же дура, не понимаешь, что сбиваешь с мысли. Это все из-за тебя я нормально ни строчки написать не могу.

Герасим вскочил, выхватил полотенце и накинул его на шею жены, с яростью потянул концы и продолжал давить, пока хрипы женщины не прекратились. Он ослабил хватку, и тело рухнуло на пол. Пару минут литератор смотрел на распростертую жену, а потом резко понял: вот оно! Подбежал к компьютеру, глаза загорелись сатанинским огнем, пальцы быстро забегали по клавиатуре: «Маньяк наслаждался каждым хрипом своей жертвы, смаковал ощущения, когда ящеркой изо рта вывалился ее язык. Но наивысшее блаженство он испытал от обмякшего тела, рухнувшего на пол, — в тот миг он отчетливо понял, что эта женщина больше никогда не влезет к нему в душу».

Строчки ложились ровно, и буквально через 15 минут глава была закончена. Писатель откинулся в кресле, облегченно вздохнул и только тогда понял, что от тела необходимо избавиться. С трудом он дотащил ту, которая еще недавно была его женой, в ванну, принес с кухни разделочную доску, из кладовки достал топор. Он погромче включил телевизор, чтобы соседи не разобрали странных звуков, и не услышал, как в квартиру вошла теща. Он только увидел ее застывшую фигуру на пороге ванной комнаты в ту минуту, когда занес топор. Крик застрял в горле пожилой женщины, Герасим развернулся и, вращая безумными глазами, со всей силы всадил острие топора в тело тещи. А потом ударил еще и еще раз. Кровь хлестала фонтаном и растекалась по кафельному полу ванной комнаты. Для верности Гера со всего маху ударил тещу обухом по голове и услышал то ли скрип, то ли треск.

Вторая глава тоже получилась как нельзя лучше: «Маньяк смотрел на алую кровь и испытывал сексуальное возбуждение. Ни одна женщина не приводила его в столь притягательный восторг. Он окунул палец в теплую липкую жидкость, облизал, почувствовав чуть солоноватый привкус, и засмеялся нечеловеческим смехом». Повествование лилось плавно, слова находились сами, руки так и летали над клавиатурой. Герасим был счастлив.

С расчлененкой пришлось повозиться. Все-таки навыков разделки человеческих тел у писателя не было. Но и с этим ему удалось справиться — за две ночи он сложил все в несколько мусорных мешков, погрузил в багажник своей «Тойоты» и вывез на берег реки, где к каждому мешку привязал увесистый камень. А потом удовлетворенно наблюдал, как вода скрывала страшный груз, еще недавно бывший женой и тещей.

* * *

— Вот видишь, Гера, это ж совсем другое дело, — приговаривал издатель, перелистывая странички. — Чувствуется рука мастера. С какой достоверностью описаны процессы избавления от тел, уничтожения улик, — даже меня проняло. Это, пожалуй, лучшая твоя вещь. Читатель будет в восторге. Продолжай в том же духе — и карьера популярного писателя тебе обеспечена.