«Если вы нашли женщину своей мечты —
с остальными мечтами можно распрощаться»
(автор неизвестен)

Поезд тронулся, увозя моих обожаемых девочек к черным вишням и рыжим абрикосам. Душа вместо легкой грусти вдруг наполнилась странным ликованием, грудь сама собой горделиво выпятилась, и мне до смерти захотелось пройтись по перрону в темпе лезгинки, раскинув руки и выкрикивая «Асса!» И еще — впервые в жизни! — захотелось расцеловать тещу, которая вдруг «затужила по дочци и внуци» и упросила их «приихати до себе погостювати».

ЙЕС! Месяц свободы, тридцать дней холостяцкого счастья! Сердце выстукивало бешеный ритм кавказского танца, наполняя восторгом иссушённый праведной семейной жизнью организм. Подобное ощущение я испытал лишь однажды, в двенадцать лет, когда родители уехали на похороны дедушки, оставив меня без надзора на четыре дня.

Здоровенный мужик криво усмехнулся: «Ишь как растопырился на радостях! Закурить не найдется?»

А как уж я оторвусь на этот раз — мама, не горюй! Сейчас возьму пивка, литра три… нет, пять! Вяленой рыбки, орешков соленых, сигарет пару блоков, чтоб не бегать за куревом каждый день. Буду смотреть по ящику футбол и «Формулу 1», переключая каналы. Курить в комнате, закинув ноги на стол. Играть до трех утра в компьютерные стрелялки… и… Голова закружилась от сладостных предвкушений, как тачка с летней резиной на обледеневшей трассе. Впереди был дивный вечер и целый месяц сплошных удовольствий.

В тот самый момент, когда мужественный горец проснулся в моей насквозь славянской душе, а вслед за воспарившей навстречу сияющей свободе душой широко расправились плечи, я врезался в наклонившегося носильщика, дав ему под зад пинка. Здоровенный мужик криво усмехнулся: «Ишь как растопырился на радостях! Закурить не найдется?» Я достал пачку «Winston» и с извинениями протянул верзиле. Тот взял две сигареты — странно, что не пять. Закурили.

— Что, парень, супругу на отдых отправил?

— Ага, жену с дочкой. В Черновцы, к теще. У нее свой дом с садом. Ребенку витамины нужны, а что здесь, в Москве… — спохватившись, я оборвал себя на полуслове. — А тебе чего?

— Да так, ничего, — верзила ухмыльнулся. — Повидал я вашего брата…

— В смысле? — мужик начал меня раздражать.

— Щас ринешься корешей созывать, чтобы в бутыльбол с ними перекинуться или по бабам рванешь… знамо дело. У меня глаз наметанный… Как какой подкаблучник из-под жениной шпильки вывернется, так сразу вразнос идет. Сперва отряхнется, как мокрый пес, что с цепи сорвался да в речке без спросу накувыркался, а потом по сторонам орлиным глазом зыркать начнет — с кем бы выпить? Нашему человеку радость завсегда разделить с кем-нибудь надо! Ну дык я завсегда готов в таком деле посильное участие принять… — пафосно закончил свою идиотскую тираду носильщик.

— Слушай, мужик! — я хотел было схватить хама за грудки, но вовремя спохватился. Вокзальный философ был на полголовы выше меня, да и весу в нем было центнер с гаком.

— Не пыли, парень. Звиняй, ежели обидел, не со зла я, — носильщик кинул на асфальт окурок, расплющил его ботинком и добавил: — Ежели чего, так я сегодня до упора работаю. До полуночи, значица. Найдешь меня в «Сытом папе». За баб перетрем, о дружбе мужской потолкуем. Меня Серегой звать, а тебя? — мужик протянул мне грязную лапищу.

Я зло сплюнул и зашагал прочь. Джигит внутри меня крепко стиснул зубы и рукоятку булатного кинжала.

Я опешил от такой наглости, и его рука повисла в воздухе.

— Это с какого перепугу я тебя там искать буду? — остатки былого пиетета растворились в праведном негодовании. — Тебе башку солнцем напекло или травки курнул? На фиг мне твой «Сытый папа» сдался, у меня хата свободная, друзей валом!

— Ну-ну, я ж и говорю… Завтра у меня выходной, а во вторник приходи.

Я зло сплюнул и зашагал прочь. Джигит внутри меня крепко стиснул зубы и рукоятку булатного кинжала. Лицо пылало, будто на лбу было выжжено тавро «ПОДКАБЛУЧНИК». Желание выпить пива, закинув ноги на журнальный столик, сменилось острой потребностью надраться в кругу друзей.

Первым делом набрал Мишке Зробаку. Мы с ним давно собирались шары погонять, да все никак не получалось — то одно, то другое. То я с дочкой в цирк иду, то он к теще на именины. Так за полгода и не выбрались.

— Салют, генанцвали! Кто там у тебя так горланит — мелкий, что ли?

— Привет, Сань, — заорал мне в ухо Зробак, пытаясь перекричать ревущего карапуза. — Ага, сын бушует, зубы у него режутся, сразу два. Жена на рынок пошла, я тут один с ним воюю…

— Как насчет пивка-водочки? — спросил я, уже понимая, что и сегодня дело вряд ли выгорит. — Я Маришу с дочкой к теще отправил. На месяц! Угощаю.

— Везет же некоторым! Не, Сань, сегодня не получится. Танька неделю с мелким колготится, надо дать ей вздохнуть, — затосковал Миха.

— Ладно, небритый нянь, как надумаешь — свистни, — проорал я напоследок, мучимый нехорошим предчувствием.

Димон чинил забор на родительской даче. На завтра у него было запланировано возведение нового сортира. Пашка уехал с сыном в Питер на соревнования по настольному теннису. У Дэна нарисовалась новая герла, мисс филфака, и он сидел со своей мисской в кабаке. Антон загорал в очереди на техосмотр, через неделю ему предстояло везти семью в Крым. Через час я понял, что водку мне предстоит пить в одиночку.

Без четверти двенадцать я — почти трезвый, но чертовски злой — ввалился в привокзальную кафешку. Доморощенный Спиноза, судя по жестикуляции, уже дошел до той же кондиции, что и я. С трудом обходя препятствия, я продрался к его столику.

— О, привет, парень, давно не виделись! — обрадовался Серега. — Ну что, угостишь пивком? Или беленькой хряпнем?

— О, привет, парень, давно не виделись! — обрадовался Серега. — Ну что, угостишь пивком? Или беленькой хряпнем?

— «Немиров» с перцем устроит? Только пойдем отсюда куда-нибудь.

— Заметано! Пошли в беседку, тут недалеко. Ты этта… закуси какой-никакой прикупи!

— Все включено, говорю же… Только стаканы возьми, я забыл.

Сели, выпили. Закусили, помолчали.

— Тебя звать-то как? — прочавкал Спиноза, вытирая о робу пальцы.

— Саня я.

— Ну и вот и ладненько, а то рожу воротил! Че, Сань, все дружбаны за женины юбки держатся, не с кем выпить-поговорить?

— Типа того… Как мы до такой жизни докатились… никак не врублюсь! Нормальные же ребята были — один за всех, все за одного… — обида жгла горло хуже перцовки.

— А я тебе ща все объясню, слухай сюда! Бабы над вами слишком много власти взяли, вот! — Серега потянулся к бутылке и налил по второй. — Ну, за дружбу! Эх, умеют же хохлы смачную горилку делать! Так вот. Настоящий мужик, Сань, отличается от женатика-подкаблучника как член от спички, усек? Вот ты скажи, парень, из чего господь Бог Еву сварганил? Правильно, из ребра Адама! Седьмого или десятого, не суть. Главное — баба должна знать свое место, то самое — десятое слева. Мужик в доме хозяин! А баба пусть помалкивает да свои бабьи дела справляет. И чтоб никакой карьеры-подруг-коллег. Пусть дома сидит, борщи варит. Это, Сань, первое правило настоящего мужчины! А чуть что не так — кулаком по столу! А не поняла — в харю!

— Ну ты прям этот… — нужные слова разбрелись по закоулкам мозга и притаились. — Домостр-роец, во. Ты что, женщину за человека не держишь?

— Так баба не чоловик, она жинка! Она человеку для удовольствия придумана. Чтобы мужику в койке теплее-уютней было, чтоб кормила-поила его. — Серега загоготал. — Хотя выпить мы и без них могем… Запомни второе правило: бабу баловать нельзя, иначе она моментом на шею сядет и ноги свесит. Никаких цветуечков, стишочков, прочей лабуды. Это для кино хорошо, а для жизни бабу в черном теле держать надо, иначе кранты! Тока ты слабину дал, она уже кофе в постель требует.

— Размяк ты, парень, бабу до души допустил. А она ведь как та лиса в сказке. Тока пусти ее на порог, она тебя из дома выживет.

— А я могу… кофе. Трудно, что ли… А дочка у меня, Серега, такая лапушка… жмякать все время хочется. Она хохочет…

— Размяк ты, парень, бабу до души допустил. А она ведь как та лиса в сказке. Тока пусти ее на порог, она тебя из дома выживет. Всю душу заполонит! Бабы так устроены, Сань, им твердая рука слаще шоколадки. А ежели ты перед ней стелешься клевером, она тебя через год тюфяком да мямлей окрестит, да потверже руку найдет.

— Ты… где-то прав… блин. Но не факт! Не все бабы силу уважают, некоторым стихи с цветами подавай. Моя такая, да…

— А я тебе об чем толкую. Бабы сами не знают, чего хотят! Подавай им начитанного олигарха с бицепсами Шварценеггера, поющего как Стас Михайлов. Чтоб орхидеи дарил и мусор выносил. Сначала годами лепят из мужика подкаблучника — сперва скандалами, затем слезами, потом: «Фу... тряпка... пшел вон!». Сань, ты молодой еще, не помнишь, поди, Райку Горбачеву, которая из президента страны посмешище сделала? А эта япошка, Леннона благоверная, которая «Битлов» рассорила? А злыдня Боннэр, которая Сахарова по мордасам лупила?

— Ну ты даешь! — я аж присвистнул от удивления. В голове вдруг просветлело, мысли обрели форму. — А кто из великих сказал, что гениальных мужчин делают женщины? А Володю Турчинского, который Динамит, помнишь? Он у нас на фирме службой безопасности руководил. На вид — чисто зверь! Знаешь, как он говорил по этому поводу? Подожди, вспомню… «Любой нормальный мужчина — подкаблучник. Выпендриваться нужно поступками во внешнем мире: на работе, на войне и т.д. А дома-то чё? Что ж я буду самоутверждаться за счет своей жены? ... да ну!» Ну, как-то так. И он тысячу раз прав. Зачем мне дома царя корчить? Мое дело — мамонта притаранить.

— Дебил твой Динамит, безмозглая гора мышц. От баб больше вреда, чем пользы. Но трахать их для пользы тела нужно — чем больше, тем лучше. Мы осеменители, так создатель задумал. А супротив природы не попрешь! Это третье правило, кстати.

— Я понял. Настоящий мужчина, по-твоему, это — тиран, самодур и кобелино. — «Немировка» из меня выветрилась, осталась лишь злость. — Ништяк… А ты сам женат?

— Да на хрен надо! Баб валом, только успевай ширинку застегивать. Я дважды женат был, оба раза дурынды попались. Мне б какую узбечку с тремя классами школы… самое оно. А наши бабы зажрались! Они мужиков к ногтю прижали, под каблук загнали. Настоящих мужчин в России почти не осталось. Так, единичные экземпляры.

Реликтовый экземпляр «настоящего мужчины» стиснул мою ладонь красной клешней и, сыто рыгнув, затянул: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает…»