Клавдию на деревне недолюбливали. Потому как она, по тем временам, обладала качествами ну никак недостойными порядочной женщины. На дворе-то стоял 1936 год. Баба она была скандальная, хамоватая, любила выпить и погулять с деревенскими мужиками всех возрастов, не гнушалась и чужих мужей, за что удостоилась лютой ненависти всех товарок села. Замужем Клавдия сроду не была, а уж стукнуло к той поре ей ни много ни мало, 30 лет, возраст для того времени, ох, какой непривлекательный, если не сказать, неприличный.

Жить бы ей в свое удовольствие под скрежет зубов недовольных соседушек, кабы не случился с Клавкой такой казус, забеременела она, а от кого - сама не знает, позор, по тем-то временам жуткий. Ходила-ходила Клавдия, думала, что ей делать, как ей быть, и пошла к бабке Фёкле в соседнюю деревню, бабка знахаркой была, пообещала Клавкиному горю помочь, надавала корешков и еще бог знает чего, сказала пить и еще чего-то нашептала делать, чего бабуля моя мне по юности лет рассказать не решилась. Клава все сделала, как бабка велела, только, видать не судьба, ничегошеньки не вышло у нее. С каждым днем она ходила все мрачнее, то ли видано, баба без мужика в подоле принесла, позор на всю жизнь - байстрюка растить! И взялась Клава за тяжелую работу - дрова колола, мешки с картошкой таскала, да старалась потяжелее что-нибудь поднять - сорваться хотела, дабы позора избежать. Дни все бежали, а изменений в Клавкином состоянии все не было… А срок уж был 18 недель…

В полном отчаянии забралась Клавдия на свинарник и как сиганула оттуда на двор! Час лежала встать не могла, думала Богу душу отдаст, ан - нет, встала, добрела до хаты, на печь залезла и забылась нездоровым сном. А ночью стало Клавке худо, лихорадит, пот градом льется, думала, что помирать суждено, так в забытьи и лихорадке до утра промаялась, мать возле нее так не смыкая глаз и просидела всю ночь… Не прошли даром Клавдины старания, мальчонка в утробе не удержался, под утро родился у нее сын… Какой сын, спросите вы, в 4,5 месяца??? Он родился… Но родился он без кожи, бьющиеся венки, красноватое липкое тельце, заплывшие глазки, которые не открылись, огромная голова, непропорциональная тщедушному туловищу, уместился он на ладошку, как котенок, слепой, мокрый, жалкий, но живой!!!

Новоиспеченная бабка, обливаясь слезами, дрожащими руками спеленала тельце (ребенком ЭТО назвать было сложно) в холстину и, перекрестясь, сунула в угол на печь - помрет, глядишь, к утру, там и закопать можно, а живого рука не поднялась!

Клавка маялась лихорадкой дня три, мать обтирала ее мокрым полотенцем, да отвары какие-то вливала в рот, про младенца и думать забыла, не до него было, дочь, глядишь, богу душу отдаст! На третий день оживать Клавдия стала, взгляд осмысленный стал, говорить начала, слаба была, но на поправку пошла, вроде. Других мыслей у матери не было, лишь бы дочь не померла!

Тут слышит бабка какой-то писк с печки… Думала, гадала, полезла смотреть…. Батюшки - младенец-то живой! Копошится да пищит в холстине. Перекрестясь, достала бабка его с печи, развернуть боится, глянуть, что там в холстине. Положила на стол сверток, развернула, глянула, а он плесенью покрылся - кожи-то не было у него, весь в слизи и непонятном налете. Обливаясь слезами, подоила бабка корову и в тазик, в парное молоко опустила маленького, и легонечно ладонью омывает, боится нажать посильнее, такой махонький он, да хилый, отмыла в молоке, достала чистую холстинку, завернула и снова на печь сунула, а сама перед образами молится, за дочь свою непутевую, за себя, да за младенца юродивого. На другой день снова повторила процедуру с купанием в парном молоке, да святой водицей обрызгала после мальчонку, а сама в церковь, свечи ставить Всевышнему за здравие маленького. Прошло некоторое время, мальчонка крепнуть начал, кожица у него появилась, а питался он, видать, тельцем своим, через клеточки молоко попадало в организм. Страшненький, маленький, сморщенный, но живой ведь, оклемался!

Выздоровела и Клавдия, сына не признала, не подходила к нему, смотреть не хотела, так и растила его бабка, а Клавка снова за старое взялась. Вся деревня судачила о младенце ее, а она не долго думая, подалась в областной центр за очередным ухажером.

Вовка креп на глазах, к трем годам уже ничем не отличался от своих сверстников, и щёчки пухленькие, и глазки живые, блестящие, и умненький не по годам, бабку матерью называл - так и жили они с бабкой да с божьей помощью.

Когда Вовка подрос, уж в школу пошел, нашлись-таки "добрые" люди, и рассказали ему как он на свет-то появился … Для Вовки это стало жутким стрессом, он начал замыкаться в себе, все меньше по душам говорил с бабушкой, которая вырастила его, бедолагу! Стал огрызаться все чаще, уходить в себя… Потом лет в 10 покуривать начал, а позже и попивать с мужиками на току. Научился Вовка сплевывать сквозь зубы, открывать пальцами пивные бутылки, зажигать спичку об подошву кирзового сапога, щипать молодых грудастых деревенских девок, чтоб визжали и заливались веселым смехом. А девки Вовку любили, парень он вышел ладный, гладкий и здоровый, шесть с лишним пудов, да под два метра ростом, с кучерявым смоляным чубом, да голубыми глазами, как посадит, бывало, девок, по две на плечи, да крутит, девки визжат, а Вовка смеется, а после схватит ту, что порумянее, да на скирду с нею лунной ночью!

Шли бы годы не спеша для Вовки и его старой бабушки, да случилось событие… Клавка расплевавшись со своим сожителем, подалась в родную деревню… Постарела Клава, пообтрепалась, приехала с побитым чемоданчиком, в котором и платья-то толкового не было, так, срам один. Худая, с усталыми, пожухшими глазами, затравленная и понурая. Мать всплакнула, да пошла стелить постель дочери на печи, щи достала из печи, да картошки наварила. Клавка на Вовку глянула и обомлела, сколько лет не видала она его, и не думала, что такой сын-красавец у нее вырастет. Защемило у Клавдии внутри, смутилась Клавка, не знала, что и сказать, смутные чувства ее посетили…

Выпили Клавка с бабкой по рюмочке, Вовка сурово стакан осушил… Разговор не клеился и посему спать пошли рано.

Стала Клавдия жить в избе, да не в семье, не желал ее принимать Вовка, не глядел в ее сторону, отвечал односложно, старался избегать. Клавка вроде поначалу переживала, а потом свыклась, не растила она его, не родной он ей был, чужой. Вот бабка, та, бывало, поглядит на них, да и уйдет к себе, всплакнет, да свечку поставит у образов.

Время шло, Вовке уж лет сорок исполнилось, заматерел он, работник хороший в селе, мужик ладный, двор, да хозяйство имеет, а семьи не создал, не нравились Вовке деревенские девки, все больше к бутылке любовь его крепла. Бывало придет с поля, мрачнее тучи, кричит, чтоб есть подали, да налили чарку. Бабка все больше плакала, да молчала… И померла-то молча, ушла к себе, свечи поставила, помолилась за Клавку с сыном, да прилегла…

А на третий день схоронили. Бабки на кладбище покачивали головами, да перешептывались между собой, кинули по горсти земли, да разошлись крестясь по избам…

А Вовка остался с Клавдией жить. Клава-то уж больная была, хозяйство держать уже не могла. Начали они по этому поводу с Володей ругаться, Клавке бы промолчать порою, да не такая она баба была, Вовка, бывало, придет с поля выпивши, а она, знай, его пилит, что, мол, поросенок не кормлен, хлев не чищен, да дров нету. Вовка, знамо дело, в ответ за словом в карман не лез, ругань у них стояла такая, что и мимо избы пройти страшно было!

Наступила осень, в хлеву поросенок заматерел, надо бы мяса запасти на зиму, Клавка Вовку пилить начала, что пора и прирезать прасука, на покров как раз в пору. А Володя ох как не любил, когда она его поучать начинала, к тому времени крепко он с бутылкой сдружился, добрым да веселым его уж давно никто не видел. Выпил Вова самогонки, да пошел в сарай, наточил ножик, покурил самокрутку, решил - пора прасука резать. Вошел в хлев, сплюнул в сторону, лицо обмыл из рукомойника. Тут откуда ни возьмись Клавка, бежит, визжит - что портки замарает, да чтоб не по горлу, а в сердце бил, так, мол, батя ее делал. В душе у Вовки все перевернулось - а то он не знает, как борова бить! А то он не бил пока Клавка не пойми с кем жила в райцентре, да что она вообще о жизни-то его знает???!!! Клава визжа и причитая, начала накидывать на голову Вовкину кожаный фартук, а у того как помутилось в мозгу, ноздри распустил Вовка, все нутро затряслось, рукоятку покрепче ухватил, да как вонзит остро наточенный нож в грудь, как дед его…. Только не прасуку, а Клавке…
Как потом в протоколе было написано, что померла Клавдия Петровна от этого удара мгновенно…

Вовка умер через год в тюрьме от туберкулеза. Скоро все, кто знал эту историю или отдали богу душу, или разъехались по областным центрам, а молодежи как-то не до того было…

Так и осталась эта история в устах моей бабушки, потому как никто больше и не помнил те события…