Блузка у меня была белая, джинсы – голубые, волосы локонами струились по плечам. А он все равно не обращал на меня внимания. Никакого, причем. Нет, удивительно устроены эти мужчины – ну что им надо? Загадка. Под блузку я нацепила тонкую ниточку бусиков: в одном журнале прочла, что женские драгоценности за-во-ра-жи-ва-ют мужчин. Кстати, читаю я с трех лет, представляете, сколько за прожитые годы скопилось в моей голове всякого разного?

Но Сашка на меня – «к нулю внимания два кило презрения», как бабушка говорит. А она умная. Когда я рассказала ей, что у Сашки новый «Мерседес», она кивнула одобрительно:
- Что же, внучка, с «Мерседесом» – это солидный жених!

А «Мерседес»-то какой! Белый, как сахар, с сиденьями цвета моей любимой «Коровки», с блестящими ручками… М-м-м… Если бы вы его видели, поняли бы, что устоять перед Сашкиным обаянием было просто невозможно. И я рас-тво-ри-лась в потоке своей любви!

Если бы вы его видели, поняли бы, что устоять перед Сашкиным обаянием было просто невозможно.

А ведь когда-то давно, месяца два назад, у меня был роман с Женькой. Он очень славный, добрый. Мне до сих пор странно, что все у нас с ним так произошло… нелепо. Мама всегда говорила, что встречают, мол, по одежке. Так и было, если честно. Увидела его, и меня просто подкинуло вверх, как на качелях в Парке культуры – ах, какой красавчик, с каким вкусом одет – ну принц просто, современный принц! Рубашка голубая, под джинсы, жилетка стеганая, модная, кроссовки крутые… Мы встретились глазами, он сделал шаг вперед; потом что-то спросил… И через десять минут мы общались с ним так, будто были знакомы уже давным-давно. С ним интересно было болтать, но даже просто сидеть рядом – и то не было скучно…

Однажды Женька стянул со стола лист бумаги, сложил самолетик и – у-у-ух, запустил его! Он сделал круг и мягко приземлился прямо у моих ног.

– Дарю тебе самолет! – улыбнулся Женька. – Когда-нибудь подарю настоящий…
– Я подожду, – улыбнулась я. – Хотя он такой большой…
– Есть большие, а есть – совсем маленькие. Хоть у подъезда ставь. Главное – чтобы летал.

На душе от его слов стало так сладко, как бывает, если долго-долго не есть, а потом откусить от молочной шоколадки.

А потом ко мне подошла Наташа. Кулачки зажаты, рот стиснут так, что с лица совсем исчезли губы, превратились в тонкую черточку.

– Дарю тебе самолет! – улыбнулся Женька. – Когда-нибудь подарю настоящий…

– Ты мне подруга или нет?
– Подруга.
– А почему ты тогда целыми днями – с ним? Нашла парня, так и забыла про дружбу?

Лицо Наташкино пылало.

– Знаешь, мне эти твои претензии не нравятся, – разозлилась я. – Я тебе не собственность. С кем хочу, с тем и общаюсь.
– Отказываешься от подруги, значит? Ну, не пожалей потом…

Она начала мне мстить почти сразу – в тот же день. Сначала накручивала круги вокруг Женьки, потом начала открытую атаку:
- Женечка, а хочешь того-то? Женик, а не хотел бы ты этого...

Она вилась вокруг него, постоянно ему что-то предлагая и поднося; а порой просто подходила, вставала рядом с ним, потупив глазки. Я видела, что он все это тоже видит и понимает, и что хотя он и бросает на меня красноречивые взгляды, ему это внимание нравится, ах, как нравится…

Я терпела и молчала, а подходить к нему перестала вовсе. Но однажды он на моих глазах сложил из чистого листа бумаги самолетик и запустил его – так, что он, описав круг, упал к… ногам Наташки. Я не слышала, но знала, что он ей говорил, и даже чувствовала, что она отвечает ему… И мне вдруг стало так неприятно, так непередаваемо тоскливо… Знаете, как? Я помню, однажды у нас в холодильнике появился странный запах. Бабушка обнаружила, что так пахнет старое масло.
– Оно прогоркло, – сказала она, отправляя его в помойное ведро.

Я не слышала, но знала, что он ей говорил, и даже чувствовала, что она отвечает ему…

Вот так и душа моя, казалось, про-гор-кла…
Я даже поплакала вечером. Мама пришла в комнату, обняла меня, притянула к себе за плечо:
– Ты с подругами поссорилась? Расскажи.

Я мотнула головой: разве можно рассказать, что чувствуешь, когда тебя предает любимый? Когда он уходит от тебя – к твоей подруге, говорит ей слова, которые раньше говорил тебе?! Я что-то сбивчиво объяснила, мама поняла и оставила меня наедине с моими тяжкими мыслями. А бабушка, зайдя ко мне и целуя меня в макушку, как маленькую, прошептала:
– Заспи ты свое горе, милая. Все пройдет.

Наутро мы столкнулись с Женькой. Он отвел глаза, я подняла голову выше и прошла мимо…

А вскоре в моей жизни появился Сашка. И ту часть души, которая была предана Женьке, я передарила ему почти сразу. Но он не брал этот мой подарок. Просто не замечал его.
Честно говоря, я не мер-кан-тиль-на-я, но все же окончательный удар по моей душе он нанес именно своим «Мерседесом». В нем было столько шика, столько легкости, столько фантастической, сказочной красоты, что не то что обладать, даже смотреть на него мне казалось счастьем.

– Тебе нравится? – спросил он, легонько касаясь нежно-серебристого бока своей чудо-машины.
– Разве он может не нравиться? – восхищенно переспросила я. «Он мне нравится почти так же, как ты! – пронеслось в моей голове. Но потом я виновато исправилась: – Конечно, меньше, чем ты, но все же…»

И не прошло и часа, как ее длинный рыжий хвост начал вертеться возле Сашкиного свитера.

Но «Мерседес» понравился не только мне. Я запомнила взгляд, которым Наташка оценила новую Сашкину машину. И не прошло и часа, как ее длинный рыжий хвост начал вертеться возле Сашкиного свитера. Правильно бабушка моя ее лисой называла…

Я сидела поодаль, наблюдая из-под ресниц, как Наташка вьется вокруг Сашки, как смеется его шуткам, как восторгается его «мерсом»… И как растерянно поглядывает на них Женька, оставшийся в одиночестве. Смешно. (Все возвращается к нам… бу-ме-ран-гом? Или бьет ри-ко-ше-том… Как сказать правильно? Тьфу, забыла!) Опять стало противно и… прогоркло. Хорошее слово, кстати, спасибо, бабушка… А вот в носу защипало – это, знаете ли, фор-мен-ное безобразие… Пора с этим заканчивать…

По дороге домой я ловила ртом крупные снежинки – нежно-мятные на вкус. Лю-ми-нис-цент-ный свет витрины выхватывал их из снегопада и вмиг превращал в яркие кусочки расколотых леденцов; почему-то от этого казалось, что снежинки должны быть сладкими. Какая-то тетка с осуждением посмотрела на меня – тоже мне, мол, как маленькая девочка! Пришлось перестать…

…Вечером я пришла к маме, села рядом, уткнулась в ее теплую, мягкую кофту, пахнущую духами и оладьями.

– Знаешь, мам, я решила поставить в этой истории, ну, в смысле с мужчинами, точку. Как ты говоришь – точку в конце предложения.
– Большую и жирную? – она погладила меня по голове.
– Ага. Знаешь, и с подругами буду осмотрительнее.

Какая-то тетка с осуждением посмотрела на меня – тоже мне, мол, как маленькая девочка! Пришлось перестать…

Мама улыбнулась.
– Ты хотела сказать – с их выбором. А точек, я так понимаю, ты хочешь поставить целых две. В истории и с Женей, и с Сашей?
– Ну да. И даже три! Потому что я выбрала эту и-га-цинс-три-ческую Наташку и уже просто устала от ее выходок.
– Э-го-цент-рик – так называется такой человек. Не путай слова, если уж используешь их.
– Ну ладно, суть-то не меняется от этого?
– Слова живые, поэтому их нужно произносить с умом и с осторожностью. Кстати, три точки в конце предложения – это уже многоточие. А это значит, что все еще будет.
– Ну ладно, мам! Словом, завтра я начну жизнь… э-э-э… Как говорится, с чистого листа, да? И поэтому переведи меня в другой детский сад.
– Это не так просто, милая. От проблем бежать глупо – от себя-то не убежишь. Но допустим даже, что я переведу тебя в другой садик. Подумай сама – разве ты будешь застрахована от новых несчастливых увлечений или не слишком симпатичных подруг?

Я вздохнула. Как у мамы все логично…
– Ладно, не переводи.
Она гладила меня по волосам, баюкала, как младенца:
– Не грусти, маленькая моя.
Хорош младенец! Мне уже почти шесть!

– Знаешь, мам, а «Мерседес» у Сашки дурацкий. Красивый, конечно, но пульт уже весь разваливается, и назад не едет. А самолетики я и сама могу из бумаги складывать. Берешь чистый лист, потом его – пополам, отгибаешь уголок…

…Вечером я слышала сквозь дрему, как бабушка на кухне недовольно говорила:
- Ну, купите ей, что ль, машинку какую на пультах! Или куклу, может, дорогую, с одежками, домом – как по телевизору показывают! Шут с ними, с деньгами! А то ведь мается девчонка, голова любвями забита, влюбилась, разлюбилась – сама не разберет!

Он и правда подарил ей самолет – модельку. Она стоит теперь в комнате на телевизоре. Им бы все шутки шутить!

Папа поддакнул:
– В секцию ее записать надо. Спорт – он дурь выбивает.

А мама засмеялась примирительно:
– Ну ладно вам, мама, Дим… Ты мне тоже обещал самолет подарить, и я в это верила!
– А я и подарил! – засмеялся в ответ папа.

Вот чудаки. Он и правда подарил ей самолет – модельку. Она стоит теперь в комнате на телевизоре. Им бы все шутки шутить! А у меня вся жизнь – под откос…

Перевернув подушку «на холодную сторону», я крепче сжала куклу Лелю и вздохнула:
– Значит, три точки. И завтра все будет по-новому. Никаких мужчин! Строгость с подругами! Работать над собой. Снежинки не есть!

Но пока не наступило завтра, можно еще подумать о Сашкином «Мерседесе». Еще чуть-чуточки…