Я была странным ребенком. Пока большинство детей с любопытством исследовали этот мир, я придумывала свой собственный – более яркий, интересный, сказочный. Я умудрялась «одушевлять» и делать лучшими друзьями самые разные предметы и явления: узоры на ковре, маленький каучуковый мяч, люстру, небо, дождь и, конечно, снег. Каждая снежинка была для меня маленькой вселенной, совершенной, хрупкой недолгожительницей, которая, тем не менее, имеет свою важную миссию. Быть может, ее предназначение – это всего лишь стать одной из многих, превратиться в маленькую горошину, из которых состоит сугроб? А может – не долететь до земли, растаять в самом начале пути, но испытать то, что неведомо остальным?

Еще в детском саду я собирала вокруг себя слушателей, которым рассказывала удивительные истории. Однажды я в красках расписала пожар, который якобы был у нас в квартире. Чего только не было в этом рассказе: и яростные, острые, злые огненные плети, удары которых оставляли черные следы на стенах; и едкий горький дым, от которого мы прятались в противогазы. Мне верили все – и дети, и воспитательница - до того момента, пока я не проговорилась о том, как спускала по веревке с пятнадцатого этажа своих кукол. Дети еще долго переживали за мою любимицу – немецкую куклу Марту, которая, по моей версии, погибла в огне, а воспитательница решила позвонить моей маме.

Дети еще долго переживали за мою любимицу – немецкую куклу Марту, которая, по моей версии, погибла в огне.

- Лена, зачем ты врешь? – мама насильно выдернула меня из новой грезы.

- Я вру? Мамочка, я не вру!

- И как тебе не стыдно!

Мама никогда не била меня ремнем. Она использовала для подобных целей тапок – гибкий, тяжелый, он оставлял красные следы, которые потом превращались в синяки и должны были напоминать мне о моих провинностях… На этот раз боль очень четко врезалась в тело и память, и было обидно, и стыдно, и страшно… Перестала ли я сочинять то, чего никогда не было? Конечно, нет. Просто я больше никому об этом не говорила.

Зачем мне все это было нужно? Чем не устраивал меня реальный мир, и почему мне было уютнее и интереснее в ином, не обозначенном ни на одной из карт, я не знала. Но каждый раз, когда я смотрела внутрь себя и краями век нащупывала новую, еще никем не открытую землю, я была счастлива.

Я росла, узнавала людей, была ученицей, подругой, дочкой… Никто не подозревал, что я живу параллельно в двух реальностях. В той, что видят все, и в той, о существовании которой знала только я. Там не бывало скуки, грусти, боли - там я была бесстрашной волшебницей, которой подвластно все. Я была красива, сильна, управляла армиями, разбивала сердца, фехтовала, летала на другие планеты. И каждая из созданных мною вселенных жила и развивалась в моем сердце, становясь еще ярче, еще ощутимее ночью, во сне. А в одной из этих вселенных жил он…

…Мы встретились после боя, ужасной, жестокой битвы с иноземным королем, мечтавшим поработить мой народ. Мы понесли потери: лучшие бойцы убиты, я, их полководец, ранена в правую руку. Чтобы утолить жажду, я спустилась к ручью, звеневшему в высокой салатовой траве.

Холодная вода бодрила, освежала, а жаркое солнце томило, клонило в сон. И я почти задремала, когда увидела его, возникшего ниоткуда рядом со мной.

И я заснула, потеряла равновесие, уплыла куда-то в мир, дверью в который было это тяжелое, осоловевшее солнце...

- Королева ранена? Я могу помочь.

Его звали Арко. Его кожа была смуглой, глаза – синие, умные, дерзкие. Одет он был бедно, по-крестьянски, но осанка, уверенность в себе и чистый гладкий слог намекали, уверяли меня в том, что он намного знатнее, чем хочет казаться… Он достал из сумки какой-то порошок, приложил его к ране, что-то сказал на неведомом мне языке, прикоснулся пальцами к самому больному месту… Ай! И я заснула, потеряла равновесие, уплыла куда-то в мир, дверью в который было это тяжелое, осоловевшее солнце...

С тех пор мы стали лучшими друзьями. Арко часто приходил ко мне и, невидимый для других, давал мне советы, помогал выпутаться из сложных ситуаций, подсказывал на контрольных по алгебре, деликатно намекал на то, что именно мне стоит надеть на день рождения подруги.

А иногда я сама приходила к нему в гости. Он жил в большом, побеленном доме с высокими окнами без занавесок. Дом стоял в центре таинственного, почти тропического сада, где жили пантеры с блестящей шерстью и говорящие птицы, привезенные Арко из дальних странствий. Внизу этого сада был ручей – тот самый, где мы встретились впервые – совершенно удивительный ручей, как выяснилось впоследствии. Он мог быть вертлявым ручейком с холодной родниковой водой, а мог – глубокой рекой или даже морем, в котором отражалась луна - молодая, недозревшая, похожая на бутон желтой розы.

Когда мы не виделись, я писала ему письма. В них я рассказывала, чем занималась целый день, что меня волновало и тревожило, и почти всегда признавалась в том, что скучаю по нему. Затем я складывала лист в самолетик, поднималась на цыпочки, открывала форточку и опускала письмо в бездонный воздушный ящик. Ветер подхватывал мое послание, и кто знает, может быть, уносил его в тот самый мир, неведомый никому, кроме меня. И где-то там, в точке Х, в окно дома с белыми стенами влетал маленький самолет, и, измученный длинной дорогой, камнем падал прямо на руки моему другу.

Ветер подхватывал мое послание, и кто знает, может быть, уносил его в тот самый мир, неведомый никому, кроме меня.

Вот так тайно, необъяснимо, украдкой, наслаиваясь на все новые и новые фантазии, ко мне пришла моя первая любовь. Пока мои ровесницы целовались на переменках со старшеклассниками, я бродила вместе с Арко по его диковинному саду, спускалась к ручью, краснела, когда он брал меня за руку, и давала ему легкие пощечины, когда он пытался меня обнять. Но однажды – это было в разгар очень теплой, тихой, освещенной благодатью августа ночи, - я не смогла, не сумела больше скрывать свои чувства. Его руки, до дрожи, до мурашек касались моей кожи, а я, запрокинув голову наверх, без остановки целовала и целовала его в шершавые щеки. Вода в ручье пахла чем-то сладким, душистым, и мягкий туман, укутывавший нас, казался дыханием звезд, которые прятали меня и Арко от посторонних глаз...

Но время было злым и быстрым. Пока я жила мечтами и фантазиями, я успела вырасти, задуматься над тем, какую профессию хочу получить и начать готовиться, не жалея себя, к поступлению в институт. Реальность заставляла работать, думать, смиряться с беспощадной иерархией общества: девочка-школьница, девушка-студентка, работница-супруга-мать-бабушка-старуха. Арко приходил ко мне теперь по вечерам, перед самым сном, и мы едва успевали сказать друг другу несколько слов, как я, уставшая, одуревшая от учебы, уходила от него в бесцветный скучный сон.

И так настал день нашей прощальной встречи. Только что отгремели новогодние хлопушки, отгорели праздничные гирлянды, и я вместе с миллионами других старшеклассников, счастливая от долгожданной свободы, проводила последние в своей школьной жизни зимние каникулы.

В один из вечеров одноклассница Мила позвала меня в гости. Ее родители уехали куда-то за границу, квартира была пустой, трехкомнатной, готовой вместить кучу народу. Но в тот вечер гостей было немного – я, Мила, ее друг и его приятель – малознакомый мне подросток по имени Сережа.

Все мои подруги уже давно стали женщинами, одна я бродила в каких-то снах, беззащитная перед настоящим.

Наверное, то, что произошло тогда со мной – это типичная ситуация из жизни типичных старшеклассников: вино, водка, сигареты, музыка. Веселое кружение мира, изменение его сущности, кружение и… крушение. Я была не настолько пьяна, чтобы не отдавать себе отчет в своих действиях, несмотря на настойчивость Сережи, несмотря на стоны кровати в соседней, Милиной комнате. Я отдавала себе отчет в том, что делаю. Все мои подруги уже давно стали женщинами, одна я бродила в каких-то снах, беззащитная перед настоящим. И это настоящее все чаще смеялось надо мной, указывало мне на мою ущербность. «Надо действовать, вот он – подходящий момент!» - решила я. И, зажмурившись, набрав в легкие воздуха, я бросилась вперед, в новый этап моей жизни.

Именно тогда, в тот самый судьбоносный момент, я в последний раз увидела Арко. Он стоял посредине комнаты и молча, бесстрастно наблюдал за тем, как Сережа демонстрирует свой опыт и мужественность, а я плачу от боли и, морщась, пытаюсь увернуться от его пропахшего сигаретами рта. А в самом конце, когда, казалось, что я сейчас разорвусь, расколюсь пополам, уставшая, измученная, обозленная сама на себя, мой друг, мой любимый, мой Арко подошел и прикоснулся к моим волосам. Он присел на корточки и нежно, по-матерински гладил и гладил меня, словно призывая: терпи. И когда я наконец-то вытерпела, когда я поняла, что справилась, я на мгновение закрыла глаза. А когда открыла их, то поняла: Арко ушел. Ушел не до следующего вечера, а ушел навсегда, насовсем. Серый ночной воздух, блики света на потолке, очертания мебели, Сережа и я – именно такой была реальность.

Когда я вернулась домой, то решила написать Арко. Пусть это будет последнее послание, пусть больше я никогда не увижу Арко – я должна, я обязана была послать ему весточку. Что говорить – я не знала, слов не было. Поэтому я просто вырвала из тетрадки листок, сделала из него самолетик, подошла к окну… Мой бумажный малыш отважно ринулся навстречу снегопаду и через секунду исчез, потерялся где-то в эпицентре стихии.

А я… Я почувствовала холодное прикосновение: на мою ладонь, как на плаху, опустилась большая новорожденная снежинка. Хрупкая, совершенная, многогранная, она имела свою непонятную остальным судьбу, свое предназначение. И ей не суждено было лететь так, как она хотела, – вниз, как ей думалось, как представлялось еще там, на небе. Она умерла беззвучно, почти мгновенно, едва успев притронуться к моей коже. Растаяла, потому что такова жизнь: снежинки тают, когда попадают в руки людей.

…На другом конце света, там, где не бывает боли, обиды и усталости, бумажный самолетик ударился о заколоченный ставень побеленного дома. Дом был пуст, двери заперты, сад одичал. И только ручей, все такой же, похожий на беззаботного ребенка, по-прежнему мчался куда-то вдаль, туда, куда впадают мечты.