Радуга — символ прощения человечества.

Дима, второкурсник факультета журналистики, уплетая за обе щеки блины, обратился к бабушке:

— Ба, у тебя в жизни был подарок, который ты запомнила?

— К чему это ты? Задание? Хитрюга.

— Сразу «хитрюга»… —  Дима помялся. — Ну да, нам задали написать рассказ о памятном подарке. Придумать что-либо несложно. Но хочется душевно, а у тебя таких рассказов за жизнь о-го-го.

— Подарков была тьма. Вчера отец твой, мой сын, шаль обалденную подарил. Ты каждый день словами «я люблю тебя, ба» даришь радость. Мама твоя любит моего сына. Мы с дедом счастливы, сорок два года вместе. Это подарки для меня.

— Ба, серьёзно, расскажи что-нибудь, типа того рассказа, помнишь, как ты своему подопечному Ване автомат дешёвый и пять воздушных шариков на пятилетие купила. На фоне других дорогих подарков тебе стыдно было, а Ваньке твой подарок оказался самым дорогим.

— Вот об этом и напиши.

— Я уже об этом писал, на первом курсе. Не вредничай, ба, вспомни что-нибудь, радужное.

Елена присела напротив внука, глаза её, и без того излучавшие доброту, тут и вовсе заискрились

— Что ты сказал? Радужное?

Елена присела напротив внука, глаза её, и без того излучавшие доброту, тут и вовсе заискрились:

— Ну, слушай. Было, именно —  радужное. И снова —  Ваня. Ты знаешь, в сорок пять лет мне, бухгалтеру, до того осточертели цифры, что я ушла с работы, не задумываясь о том, на что жить. Правда, есть муж —  водитель «скорой», с голоду не умрём. Он даже был рад: «И слава Богу, надоели и мне твои годовые да квартальные. Дому больше времени уделишь, снохе внука (то бишь тебя) растить поможешь». Тебе три года было тогда. Однако сидеть дома было не в моём характере. Для сына знакомой моей подруги нужна была няня. Недолго думая, я согласилась. Так я попала в самый дорогой район города, но речь не об этом, и даже не о том, что нелёгким хлебом оказалась работа няней. Семья состояла из двух человек: ребёнок, ему было около пяти лет, и его тридцатидевятилетняя мама. Звали её старинным именем —  Меланья. Женщина она была невысокого роста, миловидная, но не красавица, светлые, модно постриженные волосы. А вот глаза, их унаследовал и ребёнок, были изумительные —  большие, чуть ли не на пол-лица, и чёрные-чёрные.

В первый день, не отрываясь от игры, мальчик сказал:

— Меня зовут Ваня. Надеюсь, мы с вами сработаемся.

— Надеюсь.

— И вы не сбежите.

И я не сбежала отчасти от того, что получала теперь в два, если не в три раза больше, чем на старой работе. Наличными и без задержек. Работала ли Меланья (куда-то она уходила иногда), я не знаю. Поговаривали, что отец Вани, я его никогда не видела, далеко не бедный человек, что у него есть ещё семья, своя, но не наше, как говорится, это дело. А, кроме того, меня тянуло к умным людям, а более умного ребёнка, чем Ваня (не в обиду тебе сказано) я не встречала. Как оказалось, няни в этом доме не задерживались: характер у Вани был сложный, своенравный. Присущую в нём некую дикость, отчуждение людей, даже одиночество, я связывала с его умом не пятилетнего ребёнка. Он не находил общего языка со сверстниками. Зачастую игры с ними заканчивались криками, дракой.

Я стала чуть поодаль, наблюдая, как Ваня присоединился к играм. Не прошло и десяти минут, как раздался его крик.

В тот пригожий день мы с Ваней вышли на прогулку. Ребёнку необходимо общение с детьми, и я не стала возражать, когда Ваня взял курс на парк, там было что-то вроде «сходки» детей с нянями. Обычно я старалась обходить тот парк. Как я уже сказала, район дорогой, для богачей: я в своей более чем недорогой одежде чувствовала себя не очень комфортно, не из-за себя, из-за Вани, что ему стыдно за меня. Надо сказать, что там и няни отличались от нянь окрестных районов. Они были уверенные, смелые, громкие и хорошо одеты. Они чуть свысока оглядывали меня и не проявляли желания общаться со мной. Желание не проявляла и я: все их разговоры неизменно велись на тему «кому сколько платят», «сколько дали на праздник», но самое неприятное — «семейные секреты хозяев» обсуждались при тут же играющих детях.

Я стала чуть поодаль, наблюдая, как Ваня присоединился к играм. Не прошло и десяти минут, как раздался его крик:

— Ты что, тупой?

Тут же вопль толстого мальчишки:

— Отдай, это моё.

Крики его няни:

— Опять этот Ваня. Эй, вы, угомоните своего.

Я уже бежала. Надо было с минимальными потерями достоинства в словесной войне вывести Ваню из поля боя. У меня уже был небольшой опыт за месяц работы. Просто он не сдастся, надо отвлечь чем-то умным. Я шепнула ему на ухо:

— Пошли ловить радугу.

— Радугу? — нахмуренный лоб со сдвинутыми бровями разгладился, он улыбнулся. — Как это? Пошли.

Я уже бежала. Надо было с минимальными потерями достоинства в словесной войне вывести Ваню из поля боя.

По всему парку проходили трубы, к которым вертикально были приварены оросительные фонтанчики. Над брызгами, освещёнными солнцем, появлялись небольшие радуги.

— Смотри, — говорю я, — вот —  радуга.

— Где?

— Ну, вот же, вот…

— Где? Нет ничего.

Ваня, не увидев радугу, стал злиться.

Видя его безрезультатные старания, я пожалела, что затеяла эту игру, но, защищаясь, сказала:

— Я не виновата, что ты не видишь радугу.

— А ты —  дура, — зло выкрикнул Ваня.

Его чёрные глаза смотрели с негодованием, он сердито добавил:

— Выдумщица. Нет, хуже, ты —  обманщица. Радуга бывает на небе, когда дождь и солнце. Солнечный свет преломляется и отражается капельками воды. Уяснила? Ты тупая.

Пусть выговорится. Его душила досада — он не увидел радугу, но знал, что я не лгу. Резко развернувшись от меня, он пошёл, громко выговаривая:

— Придумала радугу. Как она может быть так низко? Может, ты вовсе не знаешь, что значит радуга? Это — солнечная дуга из семи цветов. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан».

Я понимала, что он ребёнок, чуть озлобленный от нехватки внимания родителей, отсутствия друзей, которых не заменишь игрушками, но мне хотелось расплакаться. Я молча шла следом, думая: зачем мне всё это? Плюнуть, уйти. Сколько раз собиралась это сделать, но оставалась. Почему?

Мы приближались к выходу парка. Невдалеке няни посматривают в нашу сторону. А может, нет. Когда испытываешь унижение, кажется, весь мир смотрит и смеётся. Вдруг Ваня остановился. Он смотрел на фонтанчик, над которым играла радуга. Он оглянулся и крикнул мне:

— Я бы сказал, что это моя бабушка, но вы знаете мою бабушку. Да, это моя няня. Она лучшая в мире.

— Радуга. Я поймал радугу, смотри.

Я молчала. Ваня радостно кричал:

— Радуга. Я поймал её. А что теперь?

— Загадай желание, — сказала я.

Ваня посмотрел на меня снизу вверх и неожиданно произнёс:

— Нет. Загадай желание ты. Эту радугу я дарю тебе.

— Спасибо.

Время прогулки ещё не закончилось. Во дворе дома, не сговариваясь, мы зашли в беседку. Я села, как обычно, прикрывая собой нецензурные слова, вырезанные на бревне. Ваня умел читать. Следом за нами зашла молодая женщина с годовалым ребёнком.

— Ой, Вань, привет. Это твоя новая няня?

— Я бы сказал, что это моя бабушка, но вы знаете мою бабушку. Да, это моя няня. Она лучшая в мире.

На меня смотрели его изумительные, большие, чуть ли не на пол-лица, чёрные-чёрные глаза с длиннющими ресницами. Они просили —  прости.

— …Спасибо за рассказ. Хочется дать ему по башке, ба, а ты его любишь до сих пор.

— Да. Нарушила первую заповедь нянь —  не прикипать к ребёнку душой. Спасибо тебе за данную возможность вспомнить.

— Я люблю тебя, ба.

— Я тебя вовсе обожаю, родной.