Март 1985 года. Средиземное море. С ПБПЛ (Плавбаза подводных лодок - корабль 2-го ранга) «Виктор Котельников» пересаживается на крейсер «Жданов» штаб Средиземноморской эскадры. Так было всегда. Очередной корабль пришел в Средиземное море, чтобы отпустить в Советский Союз уставший от боевой службы экипаж флагманского корабля. Но только экипаж. Мы, штаб Cредиземноморской эскадры, должны обязательно пересесть на другой корабль. Он буквально несколько часов назад пришвартовался к борту «Котельникова». Три месяца, проведенных в Средиземке, для «Котельникова» и его экипажа закончились. Для них это настоящий праздник - конец боевой службы. Через неделю они уже будут в Севастополе. А это: увольнения, девчонки и родной берег. Что может быть лучше родного берега? Для моряка - нет ничего лучше. В море слово «земля» для матроса приобретает совсем иное значение. После долгих месяцев скитания в Средиземке нет ничего милее твердой почвы.

Эскадра в составе примерно ста человек в срочном порядке (пока не испортилась погода) переносит свои вещи и аппаратуру на крейсер. Проходит несколько часов, и все доставлено на новый корабль. Командование дает всему личному составу штаба десять минут на прощание с экипажем «Котельникова».

А так как я тоже на гражданке занимался этим видом спорта, то любимым нашим с ним занятием на вахте было побороться.

Мы стоим с Рамазаном Магомедовым на надстройке у своего боевого информационного поста - БИП. Рома - так звал я его. Он был по национальности даргинец. Есть такая народность на Кавказе. По своему характеру Рома очень веселый и жизнерадостный человек, обладающий необыкновенной физической силой. Он мог спокойно подтянуться энное количество раз на турнике всего лишь на двух пальцах. В детстве Рамазан занимался вольной борьбой. А так как я тоже на гражданке занимался этим видом спорта, то любимым нашим с ним занятием на вахте было побороться. Но побороть такого крепкого человека, как Магомедов, мне было не под силу. Поэтому на помощь ко мне приходил находившийся с нами на вахте радист Сергей Буцулько. И только общими усилиями нам удавалось повалить на палубу этого здоровяка. Но под нашим постом находилась каюта адмирала эскадры, поэтому утром нас всех вызывал наш начальник. Что он нам говорил, я думаю, вы примерно догадываетесь. Многие из его слов, которыми он нас называл, просто не могу написать. Но, несмотря на это, нам все равно удавалось на вахте побеситься.

Рамазан очень хотел вернуться в Советский Союз. Три месяца боевой службы - это был большой срок для человека, который никогда в жизни не видел моря… И хотя мы с Сергеем уже провели в Средиземке полных десять месяцев - десять месяцев невыносимой тоски по родному берегу, друзьям, любимым девушкам, нам все равно было его жаль. Было трудно смотреть на Ромку, как он мечтал о том, что, когда возвратится в Севастополь, получит увольнение в город.

- Я, - говорил Рома, - первым делом куплю много, много пирожков с мясом и все их съем!

Причем пирожки он говорил с буквой «а» - «пирАжки». Получалось очень смешно и забавно. Так смешно, что мы долго смеялись над «пираАжками» и над его кавказским акцентом. А Рамазан почему-то на нас обижался и ругался. Ругался, конечно, без злости.
И вот теперь мы с ним стоим и прощаемся. Глядя в его веселые глаза, меня охватывает тоска. Тоска о том, что еще один хороший друг уходит от меня. Когда я еще его увижу? Свидимся ли мы снова? Глаза мои начинают слезиться. И я, чтобы не показывать другу свою слабость, стараюсь отвернуть голову в сторону.

- До свидания, Генрих! - отвечает он мне. - Я через неделю буду пирАжки кушать, а ты будешь здесь гнить! Ха-ха-ха!

- Прощай, Рома! - протянув руку, говорю я ему.
- До свидания, Генрих! - отвечает он мне. - Я через неделю буду пирАжки кушать, а ты будешь здесь гнить! Ха-ха-ха!

И, хоть слова он говорит грубоватые, я не обижаюсь. Я знаю Рамазана - это у него такой юмор. Да и тем более смысл некоторых русских слов он не совсем понимает. Он говорит от души, и по его глазам видно, что ему не хочется расставаться со мной. Но время пересадки заканчивается и мы, крепко обняв друг друга, расстаемся. Я перехожу по трапу на свой новый корабль. Через час «Виктор Котельников» отшвартовался от нас, ушел в направление проливов Босфор и Дарданеллы.

Прошел месяц. Я, получив от командования отпуск, отправляюсь домой. В Севастополе мне еще надо получить необходимые документы и деньги. Поэтому меня на три дня посылают на «Котельников». Пока готовят документы, я должен находиться на нем. Поднявшись на корабль, я мгновенно попадаю в объятья знакомых. И тут кто-то из окруживших меня моряков вдруг произносит:
- Ты знаешь, у нас несчастье. Магомед утонул!
- Какой Магомед? - ничего не понимая, спрашиваю я.
- Рамазан Магомедов!
- Как - Рамазан? Рома? - кровь ударяет мне в голову, я стою, как оглушенный.
- Рома, - тихо отвечает моряк и опускает голову.
- РОМА! РОМА! РОМА! ПИРАЖКИ! ПИРАЖКИ! - кричу я про себя. На моих глазах выступают слезы. - К черту все! Он не мог утонуть! Он мой друг! Это кто-то другой утонул! Это ошибка!

Слезы начинают медленно стекать по щекам - они падают вниз и разбиваются об железную палубу. Я не стыжусь их - я плачу.

Как мне потом рассказали, едва «Котел» пришел в Севастополь, Рома и двое его друзей решили сходить в самоволку.

Он не сходил в свое первое увольнение. Как мне потом рассказали, едва «Котел» пришел в Севастополь, Рома и двое его друзей решили сходить в самоволку. Там на берегу залива, они выпили вина и пошли купаться. Когда плыли обратно к берегу, Рома отстал. Все вышли на берег и стали его ждать. Не доплыв несколько метров до берега, Рамазан вдруг стал тонуть. Попытки его спасти не увенчались успехом - слишком была большая глубина.

Покидая «Котельников», я дал себе слово, что обязательно напишу об этом добром, хорошем человеке, который ничего особенного не совершил в своей короткой жизни. Но прожил ее честно: без лжи и предательства. Да, Рома не успел сделать ничего хорошего, но главное, что он никогда не сделал никому плохого. Рамазан Магомедов остался в моей памяти вечно двадцатилетним, вечно веселым и вечно сильным моряком! Я часто вспоминаю его последнее смешное слово: «пирАжки». И на душе сразу же становится грустно. Грустно оттого, что он так и не успел их попробовать.

И тогда я шепчу про себя:
- Ничего, Рамазан! Когда мы с тобой встретимся – там, наверху. Обязательно встретимся! Я возьму с собой твои любимые пирАжки – много-много! Ты только подожди немного, потерпи, друг!