Павел Григорьевич два года как пенсионер. Раньше он работал поваром, причём неплохим. Ему всегда нравилось готовить. С особым удовольствием он это делал для своей дочери Даши, которой исполнилось 23 года. Имя Дарья было дано ей не случайно. Её ждали долгих 12 лет.

Для Павла Григорьевича дочь была единственный родной человек. Его жена погибла 14 лет назад. Это была нелепая трагическая случайность. Всегда внимательная, в тот день она решила перебежать дорогу перед автобусом. Её увезли на скорой. Потом операция, кома. Говорили, что такие травмы оперируют в Германии. Но где взять нужную сумму? Жена Павла Григорьевича умерла.

Как же Даша была похожа на мать! Те же зелёные глаза, та же копна рыжих волос. Павел Григорьевич опекал её с утра до вечера, лишь бы уберечь от ошибок и несчастий. Но по мере того, как дочь росла, контролировать её поступки было всё сложнее.

Повзрослевшая Дарья смотрела на мужчин как на возможность улучшить своё социальное и материальное положение. Взгляды отца ей казались старомодными и тупиковыми. Поэтому она скрыла от отца, что нашла кандидата в мужья. Родион был человек состоятельный, с квартирой, подолгу жил заграницей, занимался журналистикой. Именно он мог освободить её от отцовской опеки, упорядоченного быта и скучной работы секретарём.

Павел Григорьевич догадывался, что дочь ценит в мужчинах толщину кошельков, квартирные метры и социальную значимость.

Павел Григорьевич догадывался, что дочь ценит в мужчинах толщину кошельков, квартирные метры и социальную значимость. Разве на этом можно построить брак?

Поэтому Даша, чтобы избежать нравоучений, решила рассказать обо всём отцу в самый последний момент, когда уже ничего нельзя изменить. С Родионом они просто расписались. Все празднества планировалось провести в Канаде, куда направляли Родиона по службе. О чём и было сказано отцу буквально за день до отъезда.

Павел Григорьевич, всегда сдержанный в эмоциях, никак не проявил того ужаса, который охватил его после слов дочери. Что делать, чтобы она не уехала!? Жизни без дочери он не мог себе представить. Родиона она по-настоящему не любит. Однажды он это поймёт, и для Даши это не пройдёт даром. Павел Григорьевич был убеждён, что семью строят только на взаимной любви. Это дар, который не даётся просто так и который необходимо дождаться. Только после этого мужчина и женщина могут быть вместе.

Как же отец старомоден! Для Даши любовь — это нЕчто, придуманное писателями, сценаристами и её отцом. В жизни же есть привычка, обязательства, расчёт, уважение, страсть, в конце концов.

Даша и чемоданы собрала, и документы подготовила. Когда успела? И всё за спиной отца. Всю ночь Павел Григорьевич не могу уснуть. Он то лежал, то сидел, то ходил, то смотрел в окно, то подходил к двери в Дашину комнату. Прислушивался. Тишина.

Под утро Павлу Григорьевичу пришло в голову решение, глупое, но единственно возможное.

Даша встала раньше положенного. В это утро мир Даше казался абсолютно иным. Она даже не обращала внимания на суровую молчаливость отца. В мыслях она была далеко: в другой стране, в незнакомом, но притягательном качестве жены.

Когда Даша была готова и одета, она как можно ласковее простилась с отцом, обняв его, поцеловав и попросив прощения за то, что так долго скрывала свои планы. Павел Григорьевич был сдержан, словно ждал чего-то.

К её удивлению, дверь не поддалась. Даша толкнула дверь ещё раз рукой, потом плечом. Дверь стояла намертво.

Даша повернула задвижку замка и толкнула дверь. К её удивлению, дверь не поддалась. Даша толкнула дверь ещё раз рукой, потом плечом. Дверь стояла намертво. Даша растерянно посмотрела на отца.

— Ты решил меня запереть, как тогда, в шестом классе?
Отец молча кивнул.
Даша так и села в прихожей на чемоданы.
— Так нельзя! — сказала она.
— Нельзя жизни свои портить, выходя замуж по расчёту!

Начались взаимные препирания. Даша отстаивала свои взгляды. Павел Григорьевич рушил все её доводы.

Трудно противостоять житейской мудрости отца, пусть даже устаревшей. Терпение Даши таяло. Время шло. Зачем было запирать её дома и вести этот разговор? Она давно всё решила сама. И она предпочтёт ошибки за свой счёт, чем победу за чужой. Отец не в силах её понять, потому что живёт прошлым. Даше нужно надёжное будущее. И она связывает его с Родионом. А что Дашу ждёт здесь? Скучная работа, маленькая зарплата, горькое сознание, что не по карману понравившиеся туфли, в выходные поездка на шесть соток. Сейчас или никогда, но Даша вырвется из этого бесперспективного быта.

— Ты всю жизнь считал копейки и никогда не мог позволить себе больше, чем нужно, — крикнула Даша. — Если бы у тебя были деньги, то маме тогда бы смогли сделать платную операцию и отправить её на лучшее лечение. А так что дала твоя семейная жизнь в любви без расчёта? Смерть любимого человека и дочь сироту!

Это был запрещённый приём. Но удар попал точно в цель. Павел Григорьевич ничего не ответил. Он достал ключ из кармана и вставил его в замочную скважину.

Вот она, свобода. Лети, Даша! И Даша полетела навстречу новой жизни.

Павел Григорьевич остался один. Но жизнь продолжалась. Теперь в новом качестве отца в отставке. Потекли до боли однообразные дни без будущего, коим для него была дочь.

Павел Григорьевич остался один. Но жизнь продолжалась. Теперь в новом качестве отца в отставке.

Были редкие звонки от дочери и короткие электронные письма друг другу. Павел Григорьевич не любил компьютер, но понимал, что настоящие письма она писать не будет. Даша присылала фотографии, на которых они с Родионом выглядели счастливыми. Может, она права? А его отцовские взгляды давно потеряли всякую истину.

Прошло два года. Наступило 1 марта, день рождения Даши. Весна не спешила сменять зиму. Шёл снег, сугробы стояли выше пояса. Тоска, грусть и одиночество в этот день чувствовались особенно остро.

Павел Григорьевич выпил горячего чаю ни сколько для того, чтобы поесть и согреться физически, а сколько для того, чтобы хоть как-то согреться душой. Он хотел отправить Даше электронную поздравительную открытку. Но тянул с этим и вместо этого бесцельно бродил по комнате. Его взгляд задержался да двух фотографиях, стоявших рядом на книжной полке. С обеих смотрели милые очень похожие друг на друга женщины. Одна постарше, а другая совсем юная. Павел Григорьевич пальцами поцеловал фото своей жены. На нём не было чёрной ленточки. К чему лишние напоминания о её смерти. Для Павла Григорьевича она просто далеко уехала. Дочь тоже уехала. Правда не так далеко, как её мама.

— С днём рождения, дочка! — тихо сказал Павел Григорьевич и тоже поцеловал её фотографию пальцами.

Вдруг раздался звонок в дверь. Павел Григорьевич даже вздрогнул от неожиданности. Он зашаркал в прихожую и, не спрашивая «кто там», к чему спрашивать, открыл дверь.

На пороге стояла Даша. По-прежнему красивая, немного повзрослевшая и такая родная. На глаза навернулись слёзы. Павел Григорьевич попытался их сморгнуть, но слёзы наворачивались вновь.
— Доченька моя! — он обнял её.

Так они и стояли на лестничной клетке.
— Пойдём в дом, папа! — тихонько сказала Даша.

Павел Григорьевич очнулся. Он отнёс чемоданы дочери в её комнату.
Пока Даша принимала душ с дороги, Павел Григорьевич хозяйничал на кухне. Руки сами собой вспоминали столь привычные для него действия. На плите скворчала сковородка, в духовке стоял пирог, в чайнике заваривался чай. Павел Григорьевич ритмичными профессиональными ударами резал огурцы на разделочной доске.

Через минуту они сидели за столом, ели жареную картошку с яичницей и запивали ароматным чаем.

— М-м-м… как всегда аппетитно пахнет, — сказала вошедшая на кухню Даша. На её голове было намотано банное полотенце. Сама она завернулась в махровый халат.

Павел Григорьевич поставил дымящуюся сковородку на стол. Даша помогла ему накрыть тарелки и чашки. Всё было так, как если бы Даша никуда не уезжала, а просто пришла с работы.

Через минуту они сидели за столом, ели жареную картошку с яичницей и запивали ароматным чаем.

— Прости, что не могу побаловать тебя твоими любимыми блюдами. Ты ведь не сообщила, что приезжаешь.
— Хотела сделать сюрприз, — Даша положила ещё картошки и отцу, и себе. — Пирог скоро будет готов? А то от этого запаха можно сойти с ума. Я так соскучилась по твоим пирогам, папуль!

Павел Григорьевич заглянул в духовку.
— Ещё минут пять. Ты надолго приехала, Дашуль? — он смахнул крошки со стола в ладонь и опрокинул их в рот. — И почему Родион с тобой не приехал?
— Я насовсем… без Родиона.

Воцарилась тишина. Даша, чтобы как-то пережить этот момент, сняла с головы полотенце. Рыжие локоны упали на плечи.

Увидев их, Павел Григорьевич вспомнил, как он купал дочь, когда она была маленькой, и как эти самые локоны не хотели расчёсываться. Ему показалось странным, почему именно сейчас он вспомнил об этом. Ему следовало бы поинтересоваться, что произошло у дочки с зятем. Хотя, если она захочет, то сама обо всём расскажет, когда посчитает нужным.

— У меня подарок для тебя, — сказал Павел Григорьевич. — Он может показаться тебе странным. Но это всё, что есть.

Павел Григорьевич вышел с кухни. Он вернулся через пару минут и протянул Даше небольшую картонную коробку. Даша открыла крышку и достала аккуратно сложенные листы бумаги. Листы были датированы и начинались словами «Здравствуй, моя Дашенька!..»

Это были письма отца дочери. Он писал их в те дни, когда особенно скучал и хотел быть ближе к ней, пусть даже в мыслях.

Это были письма отца дочери. Он писал их в те дни, когда особенно скучал и хотел быть ближе к ней, пусть даже в мыслях. В них не было ни упрёков, ни нравоучений. Это были строки, пропитанные любовью к Даше и общением с ней. В них были воспоминания тёплые, добрые и такие значимые.

Даша подняла мокрое от слёз лицо.
— Ты прости меня, пап! Я была такой дурой. И за те слова ты меня тоже прости…
Отец обнял дочь.
— Что ты, Дашенька! Мы вместе и всё будет по-прежнему.
— По-прежнему не будет, пап. Я жду ребёнка.

Вот это была новость!

Почувствовался запах горелого.
— Пирог!
Павел Григорьевич кинулся к духовке, достал противень и распахнул форточку. Повернулся к Даше и увидел, как она выковыривает начинку из пригоревшего пирога.

— Папа, ты теряешь кулинарные навыки.
— Ничего! С вами я верну их быстро.

Запах горелого улетучился. Кухня наполнилась свежим морозным воздухом. За окном показалось солнце.

— Ты опять босиком? — спросил Павел Григорьевич. — Надень тапки, а то застудишься.

Даша засмеялась, поцеловала отца в щёку и послушно отправилась за тапочками.