В маленьком садике Вирджиния подрезала розы и счастливо улыбалась. Вчера Гарри сделал ей предложение, и она согласилась стать его женой. Навечно — и в горе, и в радости.

Джинни любила Гарри, а Гарри любил Джинни…

***

Шёл 1949 год. Ещё свежа была память о второй мировой войне, в народе кипели политические дебаты о причинах побед и поражений.

Дочь Николаса Харпера Вирджиния совсем ничего не понимала в политике, но ей очень нравился активист коммунистического союза молодых лесорубов Ванкувера, сын белорусских эмигрантов Григорий Матусевич.

Гарри увлекался высокими и справедливыми идеями Ленина, а Джинни восхищалась умным и мужественным Гарри. Она с волнением слушала его рассказы о загадочной стране рабочих и крестьян, победившей фашизм…

Они познакомились на одной из партийных вечеринок, куда юная Джинни пришла с подругой. Вначале все посмотрели фильм о жизни рабочих в Стране Советов. Жизнерадостные, довольные люди под бравурную музыку рассказали о счастье строительства коммунизма. Затем на экране появился посёлок советских лесорубов: новые красивые дома с палисадниками, в которых… Джинни внимательно вглядывалась, но никак не могла рассмотреть, что там такое растёт? А интересно было бы узнать, ведь Джинни и её сестра Элиза очень любят цветы. В небольшом саду возле дома Харперов их много, и все соседи хвалят сестёр за прекрасные розы… «Нет, это точно не розовые кусты…» — заключила Джинни, так толком и не поняв, о чём же был сюжет из СССР.

После кино заиграл самодеятельный ансамбль лесорубов, и начались танцы. Высоченный красавец Гарри легко и нежно вёл в фокстроте маленькую хрупкую Джинни. Она смотрела ему в лицо снизу вверх и думала, что пошла бы за ним на край света, если бы он позвал…

В маленьком садике Вирджиния подрезала розы и счастливо улыбалась. Вчера Гарри сделал ей предложение, и она согласилась стать его женой.

***

И он позвал.

Гарри пришёл к Николасу и Лидии и попросил руки их дочери Вирджинии.

— Я люблю её, — сказал суровый лесоруб Матусевич.
— А она тебя? — спросил не менее суровый лесоруб Харпер.
— Я люблю его! — воскликнула Вирджиния. — Я готова ехать за ним хоть на край света!
— Не надо на край, — ответил Гарри. — Мы поедем в самую счастливую страну в мире — в Советский Союз. Я обещаю тебе: у нас будут дом и сад, где ты посадишь цветы!

Гарри смотрел в карие глаза Джинни и верил в свою идею. Джинни смотрела в синие глаза Гарри и верила ему…

Через два года они уехали втроем: Гарри, Вирджиния и их маленький сын Давид.
На прощание Элиза срезала для Джинни все розы в саду у дома Харперов.

Вирджиния с огромным букетом и Гарри с ребёнком на руках в окружении провожающих — эту фотографию Матусевичи будут хранить особенно бережно: только на ней они отныне смогут видеть своих родных и друзей. И только на этой фотографии Вирджиния навсегда останется Вирджинией.

В новой стране она получила новое имя — Евгения Николаевна, а Гарри стал Григорием Петровичем.

***

Семьи канадских эмигрантов раскидали по СССР.

В посёлке северного лесхоза Матусевичи получили немного земли под огород и квартиру: две комнаты в деревянном бараке с промерзающими зимой углами.

Гарри устроился мастером на лесопилку, а Джинни — нянечкой в детский сад. С ребятишками ей было легко и весело: она училась у них русскому языку, а они узнавали от неё английские слова…

Семья канадцев потрясла жителей посёлка до самых глубин их суровых северных душ! Матусевичи никогда не ссорились и не пили спиртного. Каждый день после работы Гарри надевал костюм, галстук, шляпу, Евгения — модное платье, туфли на каблуке, и они шли гулять, ведя за ручку нарядного сынишку. Приветливо здороваясь с соседями, выглядывавшими из своих калиток, Матусевичи проходили до конца всю улицу Ленина и поворачивали обратно.

Георгины и астры, золотые шары и люпин, даже южные мальвы пышно росли возле барака Матусевичей. Они были прекрасны, но Джинни мечтала о розах.

Манеры этой странной пары удивляли и смешили поселковый народ. Григорий прилюдно называл жену принцессой, нежно поддерживал под локоток, когда она перешагивала лужи, открывал перед ней двери, встречал с работы, подавал пальто... Но больше всего раздражало сельчан то, что в палисаднике вместо картошки, которую здесь было принято сажать на любом свободном клочке земли, Евгения развела цветы…

— Ненормальные, — судачили одни. — Это сколь же можно было овоща нарОстить? А они баловство развели…
— Зато как красиво! — восхищались другие и шли к Матусевичам за клубнями и рассадой…

Через три года Джинни — Евгения Николаевна Матусевич — внешне уже ничем не отличалась от местных женщин. Такие же натруженные руки, такая же простая одежда, такой же двор с курочками и поросёнком, разве что цветов больше, чем у других. Георгины и астры, золотые шары и люпин, даже южные мальвы пышно росли возле барака Матусевичей. Они были прекрасны, но Джинни мечтала о розах. А Гарри мечтал о коммунизме…

Через пять лет в семье родился второй сын — Алёша.

***

…По утрам иней припудривал цветы в палисаднике. В низком хмуром небе с тоскливым кликом пролетали на юг птичьи стаи. Джинни смотрела им вслед и разговаривала с ними. Она бредила по-русски и по-английски, обращаясь то к журавлям, то к мужу.

— Пневмония, — сказала фельдшер Наташа. — Нужны антибиотики и хороший уход. А ещё лучше отправить в больницу.

Но Григорий Петрович не отдал свою принцессу в казенный дом. Он взял отпуск и ухаживал за детьми и больной женой с терпением и сноровкой хорошей сиделки. Чувство тревоги смешалось в его душе с чувством вины: Джинни простыла, когда он вёз её с новорожденным сыном из райцентра домой. Старенький лесхозовский УАЗик заглох на половине пути. Согревая малыша, оба родителя сняли с себя тёплую одежду, и пять часов ждали помощи.

Григорий даже насморк не подхватил, а Евгения слегла. В беспамятстве она несколько раз повторила: «мамми», «Элайза» и «роуз»…

Однажды утром Григорий Петрович отвёл Давида в детский сад и попросил соседку присмотреть за женой и младенцем. Он выпросил у директора машину: «Нужно купить лекарство!», и уехал на весь день. Вернулся под вечер с длинным, завернутым в мешковину свёртком.

Утром Григорий стоял на коленях у постели Евгении:
— Посмотри, что я тебе привёз. Это саженцы северных роз. Ты сможешь посадить их возле дома, но для этого надо обязательно выздороветь! Слышишь, принцесса?

— Посмотри, что я тебе привёз. Это саженцы северных роз. Ты сможешь посадить их возле дома, но для этого надо обязательно выздороветь!

Джинни улыбалась потрескавшимися от жара губами. Она любила розы.
А Гарри любил Джинни.

***

О том, что в послевоенные годы из Канады в СССР эмигрировали сотни семей коммунистов, журналисты прознали только в конце восьмидесятых.

К «канадцам», жившим всё в том же деревянном бараке, зачастили корреспонденты. Григорий Петрович и Евгения Николаевна враз стали местными знаменитостями.

Журналисты разглядывали бедную обстановку чистенькой, уютной квартирки верного ленинца, портрет вождя пролетариата над его рабочим столом и пожимали плечами:
— Ненормальные! Из сытой Канады уехали в голодный Союз! Зачем?!
— Я верил в идею коммунизма, — отвечал Гарри.
— Я любила своего мужа, — отвечала Джинни...

***

В начале XXI века один телеканал решил самостоятельно организовать сенсацию. Его директор связался с коллегами в Ванкувере и пригласил посмотреть, как живут в России их земляки-эмигранты.

Медиабригада — оператор и журналистка из Канады, а с ними «группа поддержки» с областной телестудии: водитель и переводчица (на всякий случай) — заполнила тихий дом Матусевичей шумом и суетой. Телевизионщики тянули провода, ставили свет, разглядывали дровяную печь, старомодную обстановку и портрет Ленина на стене…

Впервые за 50 лет Джинни говорила с гостями на родном языке. Она вспоминала юность, Ванкувер, родных и растерянно улыбалась.

— Хотите вернуться на родину? — спросила её журналистка. — Мы вам поможем.
— Что я там буду делать без своего Петровича? — Евгения Николаевна нежно посмотрела на мужа, по-прежнему красивого, стройного, но совершенно седого. — И к кому ехать? Даже не знаю, остался ли кто в живых…

И тут появился «рояль в кустах»: видеописьмо от Элизы — старшей сестры Джинни.
С монитора телекамеры постаревшая Элиза рассказывала о себе, показывала свой двухэтажный дом, сад с розами, фотографии детей и внуков.

— Приезжай, Джинни, — звала она Евгению. — Я не представляю, какой ты стала. А у тебя есть дети, дом и розы?
— Да! — ответила Джинни телекамере. — Есть.
— Сейчас мы запишем ваш ответ Элизе, — засуетилась журналистка, подавая оператору знак начать съёмку с портрета пролетарского вождя.
— Нет, — твердо сказала Евгения Николаевна. — Не надо. Не так…

Впервые за 50 лет Джинни говорила с гостями на родном языке. Она вспоминала юность, Ванкувер, родных и растерянно улыбалась.

Она быстро вышла из дома и через несколько минут вернулась обратно с охапкой роз. Джинни встала на фоне чисто выбеленной печи и, протягивая цветы прямо в камеру, сказала по-английски:
— Элиза! Я дарю тебе все свои розы, как ты когда-то сделала это, провожая нас с Гарри в СССР. Сейчас здесь нету СССР, но это неважно, потому что здесь есть мой Гарри, мои дети, внуки, дом, сад… Я их люблю...

И Джинни опустила лицо в цветы, чтобы никто не увидел её слёз…

Канадские тележурналисты забрали видеозапись, пообещав передать кассету Элизе в Ванкувер, а букет оставили на столе: ехать долго, цветы завянут, пусть уж останутся в своём доме...

В то самое время, когда Джинни ставила розы в трёхлитровую банку с колодезной водой, пожилой водитель микроавтобуса Виктор Трофимович сказал переводчице Лиле:
— Пока вы там крутились, я проехался по посёлку… Был здесь лет пятнадцать назад, тоже этих же снимали… Думаю: что же изменилось? Оказывается, картошку в палисадниках теперь не сажают, у всех цветы… Надо же…
— Картошку сейчас дешевле купить, чем вырастить, — рассеянно отозвалась Лиля. Она вспоминала честную бедность Матусевичей и всё никак не могла решить для себя, верит она в идейную убежденность Григория Петровича и безоглядную любовь Евгении Николаевны или нет…
— Ненормальные какие-то... — тихо сказала сама себе Лиля и пожала плечами.

***

В опустевшем доме Григорий Петрович и Евгения Николаевна сидели за круглым столом, в центре которого на белоснежной скатерти красовался огромный букет роз, и молча смотрели за окно.

Им легко и спокойно молчалось вдвоём. Им вообще всегда было хорошо вместе — и в горе, и в радости.