— Весна… Дождались, наконец, тепла, травки зеленой на газонах, а на клумбах «Анютины глазки» пестрят уже.
— Ага, внуков подбросили детки, обрадовались бабкиным отпускам, — тут же вставила Алла, поправляя шапочку на голове Артемки.
— Какие ж мы с тобой бабки? Вон у тебя прическа — волосок к волоску уложен и на ногах туфельки не похожи на «прощай, молодость», — парировала Вероника.
— Ну да, сзади мы, конечно, пионерки или модельки, как там теперь говорят, а спереди уже одним глазком косим на пенсию. Вот и отпуску обрадовались, как дети новой цацке. Хорошо хоть вместе гулять будем. Или две недели будем внуков ублажать? Не знаю, как ты, а я не хочу, отдыха хочу, — заявила Алла, усаживая на колени внука и прижимаясь губами к румяной щечке.

Вероника обожала свою внучку Дашеньку, душой отдыхала, общаясь с проказницей, но тело тоже требовало отдыха.

— Ал, а завтра в садике снимают карантин! Свобода! Давай махнем дней на десять в наш пансионат.

Обе дамы, беседовавшие в сквере на скамейке, работали в одной фирме, давно дружили, внуки тоже ходили в один детский сад. Разница была только в том, что у Вероники был муж, Михаил Андреевич, начальник охраны в солидном гипермаркете, а Алла давным-давно бросила своего пьянчугу.

— А как же Михаил твой, не будет против? Привык ведь в холе и сытости всегда рядом с тобой быть, — удивилась Алла.
— Не будет против, вы, девочки, заслужили отдых, — вдруг раздался сзади голос Миши. Подружки даже вздрогнули.

А Михаил Андреевич, высокий, видный мужчина в форменной одежде вошел в сквер незаметно и тихо, как привык ходить с самой ранней юности.

— Ой, Миша, испугал, теперь спотыкаться и трястись начнем, — рассмеялась Алла, а Дашка с визгом бросилась к деду. Тот подхватил, подбросил выше головы и опустил на землю любимую внучку. А Дашенька засмеялась, закатилась серебряным колокольчиком.

Устроившись на скамейке рядом с подругами, Михаил усадил на одно колено Дашу, на другое Артемку — и «поехали-поехали за грецкими орехами». Теперь уже двое детишек, перекрикивая друг друга, пищали от удовольствия.

Вскоре женщины засобирались по домам, кормить и укладывать детей, Михаил Андреевич остался сидеть на скамье.

— Идите, идите, я посижу еще, весне порадуюсь, а то на работе ни солнца, ни травки зеленой.
— Смотри не захмелей от свежего воздуха и к ужину не опоздай, — с напускной строгостью предупредила Вероника.

Оставшись один, Михаил снял форменную фуражку, запрокинул уже порядком поседевшую голову, вытянул ноги и замер.

«Хорошо… Ах, как же хорошо», — прикрыв глаза и подставив лицо свежему дуновению легкого ароматного ветерка, подумал Андреевич.

«Хорошо… Ах, как же хорошо», — прикрыв глаза и подставив лицо свежему дуновению легкого ароматного ветерка, подумал Андреевич.

*****

Мишка был поздним и единственным ребенком, вероятнее всего случайным, в непростой и даже оригинальной семейке. Невесть как сплелась такая ячейка общества. Бабушка — бывшая пианистка и интеллигентка в пятом поколении, ее сынок, а Мишанин отец, когда-то успешный, но спившийся до положения у плинтуса журналист, «временно» безработный. А мать — отпрыск потомственных пьяниц, работавшая уборщицей в забегаловке за углом. На ее жалованье да на часть бабкиной пенсии, которую удавалось урвать у рассеянной старухи, семья и жила, точнее пила и существовала.

Пока Мишка был маленьким, бабушка была единственным его покровителем. Она и воспитывала, и кормила, и строжила, и жалела даже иногда.

— Мишенька, у тебя идеальный слух, руки как у меня, пальцы длинные, гибкие и ловкие. Тебе бы музыкой заниматься. Так эти пираты пропили инструмент, — сокрушалась бабушка, махнув рукой на темное пятно у стены, где, очевидно, когда-то стояло пианино.

Когда Мишке было десять лет, бабушка окончательно впала в маразм и вскоре умерла. Тогда и настали совсем уж черные деньки для мальчишки. Больше всего ему не нравилось ложиться спать голодным. А таких дней становилось все больше и больше.

Сначала он начал таскать деньги на пирожки у матери из карманов, когда та валялась в беспамятстве на грязном диване. Потом попробовал на рынке «угощаться» втихаря разными лакомствами. А однажды и деньги прихватил у нерасторопного продавца. Ему понравилось.

Пригодились его музыкальные руки и природная ловкость. И покатилось.

За всю свою воровскую жизнь до самых двадцати четырех лет Мишаня ни разу не попался. Все его кореша уже сделали по ходке, а то и по две, и три. Еще лет в пятнадцать он получил заслуженную кличку Фарт.

Мишка Фарт всегда ходил на дело один, обирал мелкие магазины, киоски, иногда квартиры, всегда удачно, много не брал, часто делился с голодной шантрапой, за что мелкота беспризорная его уважала.

Однажды летом у Фарта в разработке была квартирка. Хозяин — какой-то светила от медицины, говорили, что профессор. Народу к нему на прием валило много. А время было сложное, страна развалилась, народ обнищал, зато частная собственность поощрялась и расцветала. Вот и у профессора был свой кабинет и медсестра или ассистентка даже имелась.

Мишаня был уверен, что у этого жука в доме есть чем поживиться. Семейство свое он вывез на дачу, сам же постоянно был на работе.

Фарт покрутился около квартиры, вокруг работы побродил, прислушался, пригляделся, примерился, пробежался по подъезду, на замок взглянул и криво усмехнулся. Заметил, что на выходной профессор уезжает к своим за город.

В очередную субботу поздним вечером, ближе к полуночи он легко по-хозяйски вошел к квартиру. Подсвечивая себе фонариком, Фарт начал шарить в помещении. Комнат оказалось много, то ли четыре, то ли пять. Он никак не мог сосчитать. Все они в блеклом луче были похожи, старинная мебель, картины на стенах. В одной комнате было много стеллажей с книгами, посредине стоял большой письменный стол и висели три портрета каких-то мужиков.

Комнат оказалось много, то ли четыре, то ли пять. Он никак не мог сосчитать. Все они в блеклом луче были похожи, старинная мебель, картины на стенах.

«Небось, знаменитости какие-нибудь», — решил Мишка, вглядываясь в лица на картинах.

«Не Пушкин, не Маркс, не…» — и замер, шевеля губами, читая под картиной:

— «В. Мессинг». Аа… родня хозяина, наверно, — пробубнил Фарт, разглядывая дядьку с высоким лбом, обрамленным копной седых кудрявых волос. К остальным портретам он и присматриваться не стал.

Квартира оказалась небогатой по тем меркам, которые интересовали Мишку. Золотишка было мало: два обручальных кольца, цепочка, кулон и перстень с одинаковыми камешками да и те с гравировкой «Любимой Вареньке». Лежала еще в шкатулке нитка жемчуга чудного какого-то, с розовинкой. Денег в шкафчике на кухне было немного, а больше нигде и не было. Уж Фарт умел находить тайники.
Вся добыча уместилась у Мишки в кармане летних штанов.

— И на том спасибо, — Фарт картинно раскланялся по сторонам и пошел к выходу. Открыв дверь, как ему казалось, в прихожей, он снова оказался в комнате.
— Нет, не здесь выход, — хмыкнул и открыл следующую дверь, но снова не вышел из квартиры.
— Ага, вот эта с замком точно в подъезд ведет, — толкнул дверь и снова оказался в комнате с письменным столом.
— Да где же выход? Будь он не ладен, — злился Фарт. А выхода не было и из другой комнаты.

Так он пробегал до утра, толкая одну дверь за другой и каждый раз оказываясь внутри квартиры. С рассветом он вымотался в тряпку, прилег на мягком диване и провалился в глубокий сон.

Проснулся Фарт, когда уже снова были сумерки.

«Где это я? Чья хата?» — заметались мысли, соображая и оценивая обстановку. А желудок пищал и требовал заботы о себе.

Вспомнив, в какую передрягу попал, Мишаня решил сначала провести ревизию в холодильнике, а потом выбираться из нехорошей квартиры.

— Хозяин явится не раньше утра, время есть. Поищем ужин, обед и завтрак в одном лице, а потом и выход найдется, — успокоил себя Фарт.

Холодильник не прятался от него, как выход из квартиры, дверцу открыл радушно и угостил смачно.

После еды Мишка решил сосредоточиться, сел спокойно, даже перекрестился и пошел снова искать входную дверь.

Через час у него началась паника. Он метался как загнанный зверь, рычал, матерился, бил ногами в каждую дверь, но ни одна из них не давала ему свободы.

Дальше хуже. Он упрашивал и умолял квартиру выпустить его, клялся, что завяжет с воровством, выложил всю добычу на свои законные места… Мишка даже не понял, когда упал и забылся тяжелым сном.

Проснулся он от звука открывающейся двери. Фарт сидел на полу, раскинув ноги, привалившись боком к мягкой банкетке, а, оказывается, напротив была заветная дверь. Только перед ней лицом к Мишке стоял хозяин и смотрел на непрошенного гостя. Во взгляде его не было ни удивления, ни гнева, скорее укор и сожаление.

«Все, закончился Мишка Фарт, сейчас сдаст», — мысленно заметался воришка, но подняться с пола не торопился, а может, не мог.

— Так, гость неожиданный… — начал хозяин, соображая, что за чудак перед ним. Догадаться было не сложно, кого занесло в дом и каким ветром.
— Ну что ж, молодой человек, плохо поступаете, не нужно больше так делать. Выберите себе другую профессию, — абсолютно спокойно, мягким голосом посоветовал профессор, глядя прямо в глаза Мишке, и открыл дверь.
— Прощайте, — указал рукой на выход.

Фарт молча, ошалев от радости, метнулся на улицу.

После этого случая Мишка никогда в жизни не взял ничего чужого. Даже если на улице попадалась валяющаяся монетка, он обходил ее стороной.

***

— Э-хехе… Пора, Вероника ждет, — надевая фуражку и подымаясь со скамейки, пробурчал Михаил Андреевич. Спокойной и уверенной походкой он пошел из сквера в направлении своего дома.