Лиза села в лужу. В прямом смысле: поскользнулась и села, подняв фонтан холодных грязных брызг. От неожиданности она взвизгнула. Ушибленный копчик пискнул в унисон.

На глаза навернулись непрошенные слёзы. Не от боли — от стыда и обиды. Сидит в глубокой луже посреди улицы рослая девица в пальто, которое теперь розовым назовёт только крот. Песцовая оторочка подола и манжеты похожи на Му-Му, утопленную Герасимом. Рядом «Титаником» тонет новёхонькая сумочка (как бы «Saint Laurent»). Стылая вода беспрепятственно вливается в полусапожки. Очки с запредельными диоптриями валяются на берегу, вне досягаемости. Одним словом, обрыдаешься. Что Лиза и сделала, то есть зарыдала, горько и в голос.

Сидит в глубокой луже посреди улицы рослая девица в пальто, которое теперь розовым назовёт только крот...

— И как тебя угораздило!? — прогудел у неё над головой сердитый голос, и мощные руки выхватили Лизу из лужи, встряхнули и поставили на сухой асфальт.
— Перепрыгнуть хотела, — ответила Мокрая Мышь, ещё несколько минут назад бывшая Влюблённой Девушкой, спешащей на свидание.
— Всё, погибли туфли, — сказал Рыцарь и сделал пару шагов. Его туфли противно зачавкали.
— А я, а у меня, — Лиза прижала грязные кулачки к некогда розовой груди. — У меня вообще всё погибло!
— Ну, так уж и всё? — усомнился Чёрствый Человек. — Пальто можно отдать в чистку, остальное отмыть или выбросить. Кстати, ты меня так и не поблагодарила.
— Спасибо. Почему вы обращаетесь ко мне на «ты»? — запоздало возмутилась Лиза.
— Мне показалось, мы давно знаем друг друга, — ответил Незнакомец. — Я перепутал вас со своей знакомой. Ошибся, извините.
— С кем перепутали? — заинтересовалась Лиза.
— Есть одна такая. Зачётная девушка: блондинка, синеглазая, длинноногая, обожает розовое, — Вредный Человек хлюпнул туфлями и засмеялся. — Вы очень похожи, прямо близнецы. Между прочим, лучшая подруга моей младшей сестры. Да, мне кажется, вы её тоже знаете.
— Вряд ли, — засомневалась Лиза, пытавшаяся, стоя на одной ноге, и разговор вежливо продолжать и воду из сапожка вылить. В результате она снова едва не шлёпнулась в лужу.
— Ну, что за досада на мою голову! — зарычал Несносный Тип и, схватив в охапку мокрую Лизу, мокрую сумку, мокрый сапожок и мокрые очки, отволок всё это на случившуюся поблизости скамейку.

Присев рядом, он с сочувствием наблюдал за девушкой, пытавшейся свести к минимуму урон, нанесённый лужей. Полная безнадёга: пальто осталось грязным и мокрым; набухшие влагой полусапожки решительно не хотели налезать на ноги; содержимое сумочки тоже было испорчено водой. Мобильник замолчал, вероятно, навсегда.

Присев рядом, он с сочувствием наблюдал за девушкой, пытавшейся свести к минимуму урон, нанесённый лужей.

Оценив ущерб, Лиза шумно задышала и наладилась зарыдать снова. И зарыдала, если бы не услышала сказанные шёпотом, в самое ухо, слова: «Плакса-вакса, гуталин, на носу горячий блин!».

От этих слов она совершенно обалдела и уставилась на Шептуна. У него были серые глаза в густых прямых ресницах, большой улыбающийся рот и лёгкая суточная щетина на впалых щеках. На лоб крылом свешивались волосы неопределённого среднерусского колера.

— Что вы сказали? — спросила Лиза тоже шёпотом, умудрившись, впрочем, придать вопросу максимально скандальный оттенок.
— А я, что, я ничего, — заотнекивался он. — Это мне мама обычно говорила в детстве, когда я обирался зареветь по какому-нибудь пустячному поводу.
— Ничего себе — пустячный повод! — возмутилась Лиза. — Я в грязи извазюкалась. На свидание опоздала. У меня, может быть, личная жизнь рухнула!
— К принцу своему спешили? Который на белом коне? — спросил Злыдень.
— К принцу, на белом, — гордо подтвердила Лиза и окончательно передумала рыдать. — Я его люблю. Мы встречаемся. Давно. Три месяца.
— Это срок, — серьёзно согласился Сосед по скамейке. — И как это у вас?
— Гуляем, сидим в кафе. Два раза были в театре, в музеи ходили, на выставки.
— Он у вас интеллектуал, — одобрил Завистник. — Небось и цветы дарит? Такие голенастые розы. Из Голландии.
— Дарит, — гордо ответила Лиза и почему-то загрустила. Любимый человек Кеша получался у неё каким-то неубедительным. А это просто вопиющая несправедливость. Он добрый, ласковый, внимательный. Когда она объелась мороженым и потеряла голос, привёз целую сумку лекарств, мёд в стеклянном бочонке и большую банку малинового варенья, которое она обожала. Как в «Золотом ключике»: «Буратино закрыл глаза и увидел тарелку с манной кашей пополам с малиновым вареньем». Любовь складывается из крошечных пазлов внимания, участия, доброты.

— Мне надо домой, переодеться, согреться, — пробормотала она гнусавым голосом и клацнула зубами.

И ещё Кеша познакомил Лизу со своими родителями. Папа заявил, что будет счастлив, если Лиза станет его невесткой. А мама просто обняла и назвала доченькой. Вот в такой сказке и жила Лиза уже три месяца. Временами ей казалось, что сейчас она закроет глаза, а потом откроет, и ничего не будет. Как у Буратино. Но сколько она ни хлопала глазами, счастье оставалось с ней, большое, светлое и слегка избыточное. И очень сладкое, до оскомины. Она вязнет в нём, как муха в патоке. Временами хотелось крикнуть: «Караул!».

Лиза вовсе не была пай-девочкой. Уж это она про себя знала. Но Кеша никогда ни словом, ни взглядом не упрекнул её. И почему, думая о нём, она находит только общие слова? Как же получилось, что она предаёт близкого человека, даже когда думает о нём хорошее? Наверно, это потому, что она замёрзла, и у неё озноб, предвестник простуды.

— Мне надо домой, переодеться, согреться, — пробормотала она гнусавым голосом и клацнула зубами.

Настырный выспросил, где она живёт. Оказалось, так далеко, что даже на такси, учитывая время «пик», здоровенькой она до дома не доедет. О поездке в метро в таком бомжеватом виде и с босыми ногами и говорить не стоило. Всё-таки ноябрь.

Новый Знакомец решил всё сам, быстро и категорично. Через десять минут он уже вытряхивал Лизу из бывшего розового пальто. Узкий коридорчик «хрущёвки» был мал для двоих крупных людей, и они мешали друг другу и всё время задевали вешалку и шкафчик для обуви. Они были похожи на кубики льда в стакане, который встряхивает нетерпеливая рука; не хватало только мелодичного звяканья. Выяснилось, что второй «кубик» зовут простенько и со вкусом — Иваном. Он крановщик в порту, а в свободное от «майна-вира» время работает спасателем тонущих в лужах розовых лебедей.

Прежде чем залезть отогреваться в ванну, Лиза позвонила по мобильнику Ивана и несколько сбивчиво объяснила Кеше причину своей неявки на свидание. Он забеспокоился и вызвался немедленно приехать и принять в любящие объятия истерзанное тело и настрадавшуюся душу, но Лиза категорически отказалась. Её ещё никогда не спасали, а кроме того Иван был ей ужасно интересен: такой большой и не похожий на Кешу. Когда она подумала об этом, совесть запустила в неё острые коготки.

Лиза даже не ойкнула, когда в дверь просунулась мохнатая лапа и вбросила махровый халат сугубо мужского синего цвета.

Ванна оказалась такой крошечной, что Лизины ноги оглоблями торчали из воды, когда девушка пыталась погрузить в неё туловище. Но тёплое счастье было обратно пропорционально величине ванны. Лиза даже не ойкнула, когда в дверь просунулась мохнатая лапа и вбросила махровый халат сугубо мужского синего цвета. Халат благоухал отдушкой «Альпийская свежесть» и обещал негу.

«Нет уж, нет уж! — решила сурово Лиза. — Враг не пройдёт!».

Впрочем, враг и не собирался проходить, а нега состоялась в столь же крошечной, как ванная комната, кухне. Чёрный листовой чай такой крепости, что свело челюсти, и неожиданный изыск — свежее имбирное печенье. К этому прилагалась плошечка с малиновым вареньем.

«Нет, они, положительно, сговорились! — думала Лиза, умакивая ложечку в любимый нектар. — Стыдно признаться, но путь в моё сердце лежит через малиновое варенье».

Иван сосредоточенно пил чай, не стараясь развлечь неожиданную гостью. Пожалуй, на улице он был разговорчивее и ближе, чем на собственной кухне, под оранжевым шаром абажура.

Лизе не часто приходилось бывать в чужих квартирах, однако она безошибочно определила устроенный, но холостяцкий быт. Дорогая кухонная техника, эргономичные шкафчики, но при этом разномастные чашки-плошки, все в единичном экземпляре, купленные по принципу: «понравилось — купил». Почему-то тронуло, что на чашках были изображены щенки и котята. Это никак не вязалось с брутальной внешностью Ивана. И ещё почти не пахло едой. Не было того настоявшегося густого запаха, индивидуального для каждой обжитой кухни. Похоже, хозяин квартиры предпочитал питаться вне дома.

Казалось, какое дело Лизе до холостяцкого быта Ивана, а вот, хоть тресни, порадовало это наблюдение. Совершенно бескорыстно порадовало. Ну, почти бескорыстно.

Они снова были на «ты», и это обнадёживало. Уходить не хотелось, а кроме того оставался невыясненный вопрос: на кого она похожа?

Настала пора заканчивать затянувшиеся посиделки. Лиза засобиралась. И тут обнаружилось, что пальто, хоть и подсохшее, но в потёках грязи, надеть абсолютно невозможно; полусапожки можно только выкинуть.

— Нет проблем, — оживился Иван. — Возьмёшь мою куртку, потом вернёшь, когда случай будет.

Они снова были на «ты», и это обнадёживало. Опять началась толкотня в коридорчике. Уходить не хотелось, а кроме того оставался невыясненный вопрос: на кого она похожа?

— Как на кого? — изумился Иван. — Ты — вылитая кукла Барби, розовая серия. Любимая игрушка сестры.
— Девушку всякий оскорбить может, — сказала нисколечко не обидевшаяся Лиза.

Иван внимательно вгляделся в свою гостью. Действительно, Барби. Забавная. Жаль, что уходит. У него своя жизнь, у неё — своя. Там и жених имеется, счастливчик Кеша-Кен. А ему Барби не положены. Он — Плохиш, нелюдимый, язвительный. Так и проживёт всю жизнь бобылём. Научится ставить носки возле дивана.

— Послушай, — сказал Иван. — Может, останешься. Ну, куда ты на ночь глядя?
— Извини, мне надо домой. Кеша беспокоится. Куртку я верну завтра. Спасибо за всё, — Лиза легко коснулась губами его щеки. — Не провожай. Я подожду такси внизу. Пока-пока.

Дверь захлопнулась. Иван вернулся в комнату и грузно опустился на диван. Носки подошли и молча встали рядом.

Лиза вернётся. Обязательно.