Деревенька наша никогда ни размерами, ни ремеслом не выделялась. Народ живет в ней тихий, работящий, до скандалов и сенсаций неохочий. Кормится каждый по своему желанию и возможностям, кто охотой, кто землепашеством, кто рыбалкой да сбором грибов и ягод. Благо, природа располагает. И лес есть, вековой, могучий, щедрый, и речка Кулька, узкая, быстрая и рыбная.

Но однажды все переменилось. Началась история с того, что Кондратов сын Кузька, постреленок и сорванец четырех лет от роду, нашел в сарае под стрехой воробьиное гнездо. Как его угораздило туда взобраться, не видел и не знает никто. Да это уже и не суть важно. А в гнезде птенчики мамашу с промысла ждали, пищали жалобно, клювики раскрывали навстречу кузькиному облупленному носу. Мальцу уж больно любопытственно стало, что оно там такое шевелится и плачет. Зажал он в кулачке беспомощное, вертящее головой тельце и решил, что на улице практической орнитологией заниматься ему будет сподручнее. Но, как на грех, батя его, Кондрат, вернулся с поля, и неспешно пыля по дороге, двигался навстречу любимому чаду. Кузьма за свою недолгую и сопливую жизнь успел прекрасно изучить характер родителя и сразу уяснил, что ждет его порка. С обоснованием по нескольким пунктам. За путешествие под крышу primo, за истязание твари бессловесной secundo, за "чтоб впредь неповадно было" tertio. До права носить летом одежду Кузя еще не дорос, прятать руки за спину было бесполезно, и он принял единственно правильное, с его точки зрения, решение - запихнул крошечного птенца в рот. Птенец, избавившись от тисков потной ладошки, встрепыхнул будущими крыльями, дернул лапками и уперся клювом в язык душегуба. Дитятко инстинктивно сглотнуло и, осознав, что рот у него пуст, замерло. Кондрат так и застал своего сынишку, голозадого, с открытым ртом и выпученными глазенками.

Порки, как ни странно, не было. Зато были костоправ, бабка шептальница и городской лекарь. Все назначали промывание нутра колодезной водой и полутораведерные клизмы. Сколько раз во время этих экзекуций Кузя с восторгом вспоминал такой родной и вовсе небольный отцовский ремень, неизвестно. Все рецепты и процедуры пропали втуне, а в желудке юнната с тех пор пошло странное шевеление. Шевеление это, однако, абсолютно ему не мешало, и рос он обычным порядком, как и прочие дети.

А надо вам сказать, что в деревне нашей живет всего три кота, которые ценятся на вес золота - уж больно ловко они избавляют наши строения от мышей-полевок. Двух кошек в запрошлый год порвали злющие кобели кузнеца Матвея, а все привозные звери не приживались и при первой же возможности давали деру на родину. По соседним деревням даже поговорка пошла: "живется как кошке в Кульковке". Так вот, главного мышелова и мышееда загнал на дерево один из псов. Таких, знаете, вроде как бесхозных, но и кличка есть и жрать дают то здесь, то там. Толпа собралась. Бабы, ребятня, старики разогнулись и пришаркали на гвалт. Кот ни жив ни мертв, вцепился в кору, слезть не сможет, даже если захочет, внизу псина заходится лаем и люди галдят. Кузя никак не мог пропустить такое занимательное зрелище. Протолкался сквозь толпу, посмотрел вверх на кота, и живот "живоглота", как его теперь звали практически все, заходил волнами. Малец прижал ладони к пузу, почувствовал, что ноги его отрываются от земли, отдернул руки и шлепнулся на задницу. Кузя сидел с глупым видом на травке и пытался осознать происшедшее. Детское любопытство взяло верх над страхом, и он решился повторить опыт. Опыт прошел настолько удачно, что людской гомон мгновенно стих, собака, виновница кутерьмы, взвизгнула и поджав хвост скрылась в подлеске, а глаза кота стали еще больше. Кузя торжественно взмыл над толпой, подлетел к коту, осторожно отнял одну руку от живота и, убедившись, что полет устойчив, ухватил кота за шкирку. Животное было настолько шокировано происходящим, что позволило оторвать себя от дерева, и повисло в руке юного воздухоплавателя. Тут спасатель глубоко задумался над проблемой спуска. Падать на задницу с такой высоты ему не улыбалось вовсе. Он подвигал второй рукой по туловищу и с радостью убедился, что полет контролируем. Кузьма медленно опустился на грешную землю, отпустил кота и, с видом скромным и застенчивым, засунул руки в карманы, которые уже два года как появились на его одежке. Взглянув на односельчан, герой понял, что его поступок не является нормальным для семилетнего отрока, да и для любого другого человека весьма странен. Бабы истово крестились и шептали молитвы, старики грозились близким концом света, и только ребятня была в неописуемом восторге.

Наши Кульковские дети умом обладают острым и пытливым, не чета городским оболтусам. Одно можно сказать - воробьям в тот год пришлось туго. Не обошлось и без несчастных случаев. Пара детишек подавились птенцами и были схоронены рыдающими родителями на погосте, но, как говорится, Бог дал - Бог взял, и бабы эти на следующий год уже были на сносях.

Прошло с тех пор уже лет тридцать. Те голопузые пацаны давно выросли, но свойств своих летательных не утратили, зовутся летунами и все теперь состоят на государственной службе. Кто в губернских городах, а кто и в самой первопрестольной на особых поручениях. Живут зажиточно, но щедро. Родную деревню не забывают, родственникам денежкой помогают - скотину там купить или дом новый сладить. Утопия, да и только.

Кузьма Кондратович уже четыре года как преставился, погиб случайно и нелепо: лошадь одного заезжего немчика невесть как оказалась привязана к верхушке колокольни, и тот не придумал ничего лучшего, чем палить по уздечке из своих пистолей. Одна пуля и проделала некрасивую дырку в пролетающем неподалеку Кузьме. Немчика пожурили, дело замяли, летуна схоронили на местном кладбище.

Деревню нашу теперь именуют в глаза и за глаза Живоглотовкой, но мы не обижаемся - это все от зависти человеческой. В других деревнях тоже пытались пичуг глотать, но ничего, кроме заворота кишок у них не вышло. Видать, наши воробьи уникальны. Были уникальны. Да все вышли. За пять лет выловили всех пернатых в округе, и остались, как говорится, у разбитого корыта. По наследству летательные свойства не передаются, воробьев у нас теперь днем с огнем не сыщешь, и гложет наших летунов знание того, что будут они первыми и последними крылатыми людьми. Понаехавшие ученые с докторами ничего необычного в нашем климате и природе не нашли, и отправились восвояси, пожимая плечами.

Но произошел месяц назад прелюбопытнейший случай. Сын рыбака, Ванюшка, решил покататься на отцовской лодке, выплыл на середину речки, попал в стремину и обронил весло. Течением его вынесло за восемь верст от деревни, на островок посреди огромной запруды, где он и просидел два дня, рыдая в голос и питаясь мальками, выловленными на мелкоте при помощи портков. Родители уж отчаялись найти свое чадо, и даже поставили свечку за упокой души невинной, когда эта душа явилась домой, покрытая тиной и водорослями, и, размазывая по лицу слезы и сопли, поведала о своих мытарствах. Самое любопытное, что Ивасику показалось несподручно пробираться домой сквозь буреломы и овраги вдоль речного берега, и весь путь он проделал вплавь. Восемь верст, против течения... Так что рыбу мы теперь ловим очень экономно и уверены, что история с воробьями не повторится. А государственной службе, поди, не только летуны, но и ихтиандры потребуются. Вот тогда и вспомнят про Кульковку-Живоглотовку. Кстати, очень интересно, водятся ли у нас кроты...