Было время (и не так давно, кстати), когда рубль являлся твердой валютой в границах советской империи, и студент мог на него пару дней прожить и даже в ресторан сходить. Не верите? Да элементарно!

В те приснопамятные времена вход в рестораны нашего города был свободным для всех. Хлеб открыто стоял на столах и прилагался к заказанным блюдам бесплатно. Чай стоил шесть копеек. Вот теперь считайте: на рубль можно было заказать 16 стаканов чаю, хлеба слопать сколько влезет, и весь день ходить сытым. Официантки хмурились, но нас — студентов, не прогоняли, и хлебушка не жалели. В те годы мы были для них не клиентами неплатёжеспособными, а просто голодными детьми.

Есть же почему-то хотелось постоянно. Стипендия в 40 рублей улетучивалась быстро, и не совсем ясно, куда именно. Поэтому уже дней за десять до очередной государственной милости студиозы начинали «стрелять» друг у друга трёшки и рубли. Первыми в этот процесс включались двоечники — им стипендию вообще не платили.

В нашей группе таких нищих «лишенцев» было двое: друзья Славик и Рафик. Оба приехали из отдалённых сёл, помощь от родных получали скудную и постоянно нуждались. Источником кредитов для них служили, как правило, местные ребята — у них родители рядом, не профинансируют, так хоть накормят. Иногда друганы даже составляли график ужинов: к кому сегодня идут, к кому завтра. И их охотно принимали везде, потому что парни были хоть и безбашенные, но добродушные и весёлые. Там, где появлялась эта парочка, всегда звучал смех. Жаль, не было в те годы таких разделов шоу-бизнеса, как КВН, Перисхилтон, Камеди-клаб… Впрочем, самого шоу-биза тоже не было, а то Славик и Рафик, безусловно, нашли бы в нём своё место. А в нашем техническом вузе они висели на волоске, и ходили слухи, что приказ об их отчислении уже составлен, но пока не подписан. Потому-то друзья совсем «забили» на учебу, а ходили в институт потусоваться да деньгами разжиться.

В документы мои однокашники не заглядывали и звали просто Динкой. Все привыкли к этому, и я тоже. А вот от Козы избавиться было труднее.

Занятые «до перевода из дома» рубли и трёшки парни, разумеется, не возвращали. Я тоже несколько раз становилась жертвой их обаяния и отдавала отнюдь не лишние деньги в долг навсегда. Наконец, такая «дойка» стала меня напрягать, потому что и мне из далёкого дома не шибко большая добавка приходила. Мама и отчим считали, что советский человек должен уметь жить скромно. Так что, когда парочка подвалила ко мне с традиционным «Коза, дай рубль!», я резко послала её куда подальше с использованием не вполне литературной лексики. Не было тогда во мне интеллигентности, с годами наработанной в различных культурных учреждениях. И на Козу я ещё очень обижалась. Да, наградили родители фамилией Козлова, и что? Теперь можно дразниться? Имя мне тоже досталось проблемное — Евдокия. От дедушки, кстати. Маминого папу звали Евдоким, и был он настолько заслуженным-перезаслуженным, что мама решила его имя во мне увековечить. Но с именем было проще. При знакомстве я представлялась Дианой. В документы мои однокашники не заглядывали и звали просто Динкой. Все привыкли к этому, и я тоже. А вот от Козы избавиться было труднее. В общем, я обиделась.

Голодные, а потому непривычно грустные Славик и Рафик тоже обиделись. Как я поняла позже, их задели и моя жадность, и нелитературные выражения, и адрес, куда я их отправила, им не понравился, и решили они мне отомстить. Отмахнувшись от своих хронических должников, я отправилась в общагу, а друзья шли следом, размышляя на ходу, как бы позатейливей надо мной поиздеваться. Нет, они не были злыми или подлыми. Просто любили приколы и отлично умели их устраивать.

По дороге я остановилась у ларька с пирожками и, протянув продавщице рубль, попросила один с ливером — это были мои любимые, несмотря на то, что в народе их называли «пирожки с котятами». Пирожок стоил 15 копеек. Продавщица ухватила его бумажкой и протянула мне, а сдачу высыпала на тарелочку. Тут из-за моей спины высунулась длинная мужская рука и мигом сгребла мелочь. Я обернулась. Позади стояли Славка с Рафиком и радостно ржали: получили-таки своё, пусть и не в полном объёме!
Девушка я была темпераментная и голосистая. Заорав, я кинулась на Славика с кулаками и стала рвать его за рукав, пытаясь вытащить из кармана кулак с зажатыми в нём моими денежками. Славка уворачивался, а Рафик обхватил меня сзади и оттаскивал от друга. Наша потасовка привлекла внимание прохожих, и я уже совсем было решила плюнуть на свои копейки, как вдруг Славка заорал:
— Ну, вот, опять началось!
— Товарищи, девушке плохо, — поддержал его Рафик.

Я опешила, но продолжала вопить и бороться. Пожилая женщина учительского вида обратилась к Славику:
— Что случилось?
— Сестра это моя, — озабоченно и печально сообщил Славик. — Больная она, припадочная.
— Да, сестра… Весеннее обострение, — так же серьёзно подтвердил Рафик.

Если бы всё это происходило не со мной, если бы я не знала, кто такие на самом деле эти парни, я бы им поверила! Неудивительно, что тётенька сразу предложила вызвать «скорую».

Не особо задумываясь над тем, что они делают, друзья стали прямо-таки умолять женщину сделать это!

— Врача надо, врача… — дружно закивали они своими глупыми головами.

Тут из-за моей спины высунулась длинная мужская рука и мигом сгребла мелочь. Я обернулась. Позади стояли Славка с Рафиком и радостно ржали.

Я продолжала раненой птицей биться в руках у Рафика:
— Сами вы все идиоты! Пусти, урод недоделанный! Я тебе щас всю рожу расцарапаю!

Славик поймал мои запястья, приговаривая:
— Сестрёнка, дорогая, успокойся!

«Скорая» примчалась необычайно быстро, два квадратных санитара ловко скрутили меня какими-то длинными белыми «полотенцами» и загрузили в фургон, не обращая на мои мольбы никакого внимания.

— Кто родственник? — угрюмо спросил один из «квадратов».
— Я, — бездумно продолжал «валять Ваньку» Славик.
— В машину! — скомандовал санитар и, отстранив Рафика, пытавшегося забраться вслед за другом, захлопнул дверь.

В приемном покое городской больницы у нас со Славиком отобрали документы и разлучили. Ему приказали ждать на лавочке в холле, предварительно заперев на ключ входную дверь, а меня завели в кабинет, где сидел молодой, но очень серьёзный врач. Шутка стала не просто несмешной — жутковатой. Я продолжала по инерции возбуждённо возмущаться, уже со слезой в голосе, но ещё не потеряв веры в то, что вот-вот правда восторжествует, меня распеленают и отпустят домой. Я так и сказала врачу:
— Пожалуйста, поверьте, я совершенно нормальная! Это Славка с Рафиком пошутили! Они меня обокрали…

— Понятно, — отозвался доктор. — И много взяли?
— Восемьдесят пять копеек! — мне почему-то стало стыдно, а доктор хмыкнул и стал изучать наши студенческие билеты.
— Вы успокойтесь, мы разберёмся. Как Вас зовут?
— Диана, — сообщила я, от волнения начисто забыв, что в билете значусь Евдокией.
— Так, — сказал врач и пристально глянул мне в глаза. — А фамилия?
— Козлова.
— Значит, Диана Козлова?

Тут я опомнилась и зачастила:
— Это я так называюсь, потому что мне имя Евдокия не нравится… Меня мама в честь дедушки назвала… — я запнулась, почувствовав в своих словах что-то не то.

Доктор взял из стопки листок с надписью «история болезни» и начал на нём писать. Я похолодела и замолчала.

— Ну, что же Вы? Продолжайте. Вас назвали в честь дедушки Евдокией…

Я заплакала, но сочла необходимым пояснить:
— Да, он был заслуженный мелиоратор, как Брежнев…

Психиатр напрягся, отложил авторучку и внимательно глянул мне в глаза. Психиатрия в те дни стояла на страже государственных интересов круче, чем сейчас ФСБ. Я отчетливо осознала, что зря упомянула имя главного государственного лидера всуе. А ещё внезапно поняла поговорку «молчание — золото» не только умом, но и всей своей шкурой.

— Нет. — Я впервые видела Славика таким серьёзным и даже испуганным. — Мы пошутили, а прохожие не поняли и вызвали… Мы не хотели…

Я закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула и сказала:
— Давайте, мы сейчас успокоимся, и…
— Вы хотите, чтобы я успокоился? — ласково поинтересовался доктор.
— Нет, я хочу, чтобы Вы… чтобы мне…
— Вы хотите, чтобы я помог Вам успокоиться? И часто Вы не в состоянии самостоятельно справиться с эмоциями? — доктор опять что-то черкнул в «истории» и вдруг напористо спросил:
— Какое сегодня число? Быстро отвечайте, не думая!

Ха! Вы много знаете людей, способных быстро ответить на этот вопрос? Лично я никогда за числами не следила, и время отсчитывала по оставшимся до стипендии дням. В голове закрутился арифмометр: стипуха пятого, до неё восемь дней, сейчас февраль… двадцать восемь дней… плюс пять, минус восемь… или нет?.. Да шут его знает, какое сегодня число!

В кабинете повисла нехорошая пауза.
— Ваш брат… — доктор перестал писать и посмотрел на дверь.
— Это не мой брат! — завопила я. — Он Вас разыграл!

Доктор прищурился:
— Меня?

Ощутив, что встала на верный путь, я перестала всхлипывать и самым серьёзным, даже слегка траурным тоном сообщила:
— Вас. И меня тоже. Нехорошо!

И быстро добавила, ловко обходя тему даты:
— Сегодня февраль, 1978 года, город Н…ск, меня зовут Евдокия Николаевна Козлова, я студентка, мне восемнадцать лет…

Доктор задумался и кивнул стоящему за моей спиной санитару.
Санитар привёл Славку, который сел на стул и сразу, без предисловия покаянно произнёс:
— Извините.
— Так, — доктор постучал пальцами по столу. — Это Ваша сестра?
— Нет. — Я впервые видела Славика таким серьёзным и даже испуганным. — Мы пошутили, а прохожие не поняли и вызвали… Мы не хотели…

Доктор опять кивнул санитару, и тот развязал на мне «полотенца».

— Мы сообщим в институт, — грустно сказал врач, протягивая Славику студенческий. — Не думаю, что Вас там похвалят.

Славка кивнул и быстро выскочил из кабинета.

— Мы сообщим в институт, — грустно сказал врач, протягивая Славику студенческий. — Не думаю, что Вас там похвалят.

— А Вы, — доктор смотрел на меня сочувственно, но всё-таки как-то подозрительно. — Вы уж определитесь, кто Вы — Диана или Евдокия. Имя своё надо уважать, и фамилию, и отчество. И постарайтесь больше так не шутить.
— Да я сама жертва! Вы же видите! А-а-а… это? — я кивнула на «историю болезни». — Это куда?
— Я подумаю, — сказал доктор и впервые улыбнулся. — До свидания.

К счастью, никаких свиданий с психиатрами у меня больше никогда не было.

А имя своё я теперь очень люблю — как-никак тёзка известной писательницы Дуни Смирновой. И фамилию люблю. На Козу не обижаюсь, хотя сейчас меня очень редко так называют. Разве что на «Клео», и то по моему желанию.