- Ты такоооой… - Наташка тянет «о» как жвачку, выдувая из нее пузырь - паузу.

- Какой? - мысленно поторапливаю я ее. - Хороший? Добрый? Смелый? Ты даже представить себе не можешь - какой я.

- Ты, Димочка, настоящий друг! - надутый пузырь лопается, опадая куцыми ошметками. - Что б я без тебя делала…

Ага, друг. Скажи еще – друг семьи. Что б ты без меня делала? Не знаю... Может быть, давно бы убила своего мужа… Семь лет я курсирую в территориальных водах вдоль скалистых берегов, задраив люки и осторожно высунув перископ. Днем и ночью я охраняю тихую гавань от бурь и вражеских крейсеров. И лишь изредка захожу в порт, чтобы заправиться, а потом снова ложусь на дно. Пока ты не позовешь…

- Знаешь, Димыч, мне кажется, что у Генки снова кто-то появился… - опускает ресницы Наташка. Она обреченно наклоняет голову и перекидывает каштановую волну вперед, будто подставляя шею под нож гильотины. - Он снова пропал, Дим… Ничего не сказал, не позвонил даже. Все как обычно. Если ты что-нибудь знаешь, скажи мне…

- Знаешь, Димыч, мне кажется, что у Генки снова кто-то появился… - опускает ресницы Наташка.

Татка долго и бестолково роется в сумочке. Платок носовой ищет, что ли? Меня в качестве жилетки ей мало… Ничего не найдя, Наташка вешает сумку на спинку стула и замирает как йог, впавший в транс. Глаза ее опрокинуты вовнутрь, а указательный палец медленно накручивает спираль темной прядки.

Знаю, появился. Вернее, появилась. Уже полгода как. Говорят, женщины это спинным мозгом чуют. Но у Татки, по всей видимости, спинномозговое обоняние развито слабо, раз она только сейчас унюхала.

- Нет, Татка, - убедительно лгу я, накрывая побелевшие костяшки тонких пальцев, судорожно сжатых в кулак, своей ладонью. Гильотина вхолостую клацает в нескольких сантиметрах от Наташкиной шеи. В темном бездонье ее глаз солнечным бликом мерцает надежда. - Тебе показалось. У нас с Пиратом друг от друга тайн нет. Он давно перебесился. Генка любит тебя и сына и ни на кого вас не променяет, я точно знаю. Но, знаешь… у любого нормального мужика есть свои маленькие секреты, это нормально. Может, на остров поплыл, понырять. Он же заядлый дайвер.

Мимо нас флагманским линкором проплывает официантка. Выдающаяся верхняя палуба подавальщицы мерно колышется в пенных кружевах кокетливого фартука. Я непроизвольно оборачиваюсь, дабы оценить и ширину кормы красавицы-каравеллы. Наташка ехидно кривит улыбку:

- И у тебя тоже есть секреты от жены?

Еще бы… Конечно, есть. Огромный такой секретище.

- Конечно, есть. - Покаянно киваю я. - Алина не знает, что мы с тобой сейчас тет-на-тет кофе пьем и мороженое трескаем.

- Ну… тоже мне секрет. - Улыбается ожившая Наташка. - Ты мне как брат. - Она высвобождает руку из-под горячего пресса моей ладони и снова тянется к сумочке. На этот раз она извлекает оттуда помаду и пудреницу. О, женщины…

Мы с Наташкой сидим в «нашей» кафешке, которая раньше называлась «Веселый Роджер», на берегу Хрустальной бухты. Вообще говоря, бухты как таковой давно нет: правый мыс срезан, а берега залиты бетоном. За десять лет все здесь изменилось до неузнаваемости. Сразу за бетонкой, там, где раньше была ореховая аллея, пасется шумное стадо железных жирафов, таскающих в зубах серые плиты для элитных домов. Чуть дальше громадина аквапарка, местного монстра-карманопотрошителя.

Слушая его, хотелось орать «Карррамба!», хлестать ром стаканами и брать суда на абордаж.

В это кафе мы когда-то приходили дружной компашкой, сбежав с уроков. А после окончания девятого класса я привел сюда Наташку, чтобы в романтической обстановке признаться ей в любви, а заодно похвастаться близким знакомством с самим Пиратом. Генка Корсанов по кличке Пират был старше меня на целых два года, но ни капли не задавался. В детстве он со своей мамой часто приходил к нам по-соседски пить чай. Генкина мама считала, что я «хорошо влияю» на ее сына.

На тот момент Генка уже полгода вместе с двумя такими же лохматыми и небритыми парнями, как он сам, лабал в «Роджере» по вечерам на гитаре. Полыхая глазами и сверкая зубами, Корсанов классно рычал пиратские песни. Цыганский темперамент, унаследованный им от бабки, хлестал из Пирата как из брандспойта:

Когда вор-р-ротимся мы в Пор-ртленд
Мы будем кр-р-ротки как овечки,
Но только в Пор-ртленд вор-р-ротиться
Нам не пр-р-ридется никогда…

Слушая его, хотелось орать «Карррамба!», хлестать ром стаканами и брать суда на абордаж. А Наташка, восторженно растопырившая глаза на Генку, готова была сию минуту сдаться ему в плен.

Потом Генка подсел за наш столик.

- Почему вас прозвали Пиратом, а не Корсаром - а, Гена? Ведь у вас фамилия Корсанов, это мне Дима сказал… - неожиданно затараторила Татка, страшно робевшая в присутствии незнакомых людей.

- Видите ли, в чем дело, мадемуазель, - с улыбкой разъяснил Генка. – Корсарами называли наемных пиратов, которые имели, как сейчас сказали бы, «крышу». Корсары вступали в сговор с властями какого-нибудь государства и с его позволения грабили только суда противника этой страны, не трогая дружественные корабли. А пираты не подчинялись никому, грабя и убивая всех подряд и ни перед кем не отчитываясь.

- Аааа, теперь поняяятно. - Протянул я. – Значит тебе никто не указ, да, Генка? И ты можешь взять на абордаж судно дружественной тебе страны?

Через два месяца Татка, краснея и смущаясь, призналась мне в страстной любви. К Генке.

- У настоящего пирата все друзья – пираты. - Засмеялся Генка. - Ну, так как, вступаете в нашу пиратскую банду?

Через два месяца Татка, краснея и смущаясь, призналась мне в страстной любви.

К Генке.

Свежий бриз восторга резко сменил направление, обдав мою шхуну солеными брызгами, а пиратский корвет под всеми парусами полетел к тихой семейной гавани, под аккомпанемент ликующего Пирата:

Любите, девочки, простых романтиков –
Отважных летчиков и морякоооов!
Бросайте, девочки, домашних мальчиков,
Не стоит им дарить свою любооовь…

Рангоут моего судна был сломан пополам, реи и такелаж превратились в груду обломков, рваные паруса клубились по палубе грязными облаками. Я лег в дрейф, сдавшись на милость попутному ветру. Через несколько лет скитаний бушприт моего потрепанного корабля уперся в островок по имени Алина. Это было спасением.

…Я знаю, о чем Наташка сейчас думает. Обо мне.

«Бедный Димочка… Ты думаешь, что я ничего не вижу. Но я знаю, что ты всю жизнь любишь только меня, одну меня. Такая любовь не может не вызывать восхищения и благодарности. Для тебя самое главное, чтобы я была счастлива, чтобы у меня все было хорошо, правда? Это в наше-то циничное время… Ты такой робкий… даже ни разу не попытался меня поцеловать. Жаль! Ты мне очень нравишься. А Генка… что Генка? Я слишком долго считала его непризнанным гением, а сейчас понимаю, что он всего лишь самовлюбленный негодяй, махровый эгоист и бабник. Но я люблю этого мерзавца, люблю… и никогда никому не отдам!»

Судя по тому, как эротично Наташка облизывает губы, глядя мне в глаза, и как ободряюще улыбается, мне давно нужно перейти в наступление. И очень может быть, что тогда наши теплые дружеские отношения легко перейдут в горизонтальную плоскость.

Солнце, похожее на рыжего кота, запутавшегося в пушистой пряже, лукаво выглянуло из-за взбитых сливок облаков. Море дохнуло на нас прохладой.

Судя по тому, как эротично Наташка облизывает губы, глядя мне в глаза, мне давно нужно перейти в наступление.

А теперь слушай сюда, девочка. Я больше жизни люблю свою жену и дочек и готов грызть землю, лишь бы им было хорошо. Когда-то Пират забрал у меня любимую девочку. Потом он захотел забрать у меня и жену.

Тело Пирата уже три дня лежит на дне Голубой бухты, придавленное двумя большими камнями. Он погиб от баротравмы легких при резком всплытии. Дайверы частенько погибают подобным образом.

Когда воротимся мы в Портленд
Клянусь, я сам взбегу на плаху.
Да только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.