Жила как все, и звали меня Люся. Но на крутом повороте судьбы вылетела я из общего потока как пробка.

Оказалась на обочине. Стала бездомной. И зовут меня теперь Крыся. Обидно, но факт — не красавица, и как человек маленький, смешна в своей трагедии.

Приспособилась. Живу не хуже прочих бездомных. Жизнь не сахар, но и в ней есть свои прелести, например — жареные крысы. Обожаю!

Открыла в себе талант охотницы. Крысы — моя пища, моя валюта. Меняю добычу на всё необходимое.

Итак, время охоты — сумерки. Охотничьи угодья — помойка.
Главное — загнать крысу в угол, потом меткий удар — и крысштекс готов для жарки.

Я притаилась и ждала. Послышалось шуршание маленьких лапок. Я бросилась в погоню за дичью.

Я отчётливо услышала в сознании беспомощное бормотание малыша: «Всё! Я пропал! Сейчас убьют, зажарят и съедят!»

В тот незабываемый вечер меня ждал сюрприз. Маленький зверёк, за которым я погналась, приняв его в полумраке за крысу, бежал, неуклюже заплетая лапами. Это было странное существо, похожее на тощего двухмесячного котёнка, только лапы у него были длинные, как у обезьяны, с развитыми пальцами. Его остроконечные ушки заканчивались усиками-антеннами, как у бабочки, над каждой антенной висел мерцающий зелёный огонёк. Густая светло-рыжая шёрстка существа была покрыта серебристым орнаментом.
Я быстро загнала его в угол.

В его широко раскрытых детских глазах был ужас. Он прижался к стене и мелко дрожал. Я отчётливо услышала в сознании беспомощное бормотание малыша: «Всё! Я пропал! Сейчас убьют, зажарят и съедят!»

Этот проникший в сознание детский голос глубоко тронул и взволновал меня.
Я присела на корточки и взяла малыша на руки. В паническом порыве он больно царапнул, но, прочувствовав тепло, успокоился.

— Да не буду я тебя есть, — подумала я.
— Точно?
— Честное слово. Ты кто? — подумала я в ответ.
— Я Курку. Не здешний, издалека, сам не знаю откуда. Всё твердили: «Маленький, маленький». Надоело, сбежал, заблудился, испугался, устал.

Он неожиданно сник, пригревшись, положив голову мне на грудь. Вдруг вздрогнул, испуганно открыл глаза: «Точно не съешь?»

Он ещё что-то устало бормотал, жаловался, потом сладко зевнув, заснул.

Я погладила его по мягкой шёрстке и улыбнулась, в первый раз за время моего бездомного существования. Мне тоже вдруг ужасно захотелось спать. Я села поудобнее, привалившись к стене. Сон накатил со светлой волной любви к этому слабому трогательному существу. Я глубоко вздохнула, почувствовав, как отпускает спазма ожесточения, долгое время державшая душу в тисках.

Казалось, спала долго и как следует выспалась. Когда открыла глаза, были всё ещё сумерки. Значит, прошло не больше четверти часа.

«Здесь плохо пахнет, — Курку сморщил розовый нос. — Я давно ничего не ел».

Я глубоко вздохнула, почувствовав, как отпускает спазма ожесточения, долгое время державшая душу в тисках.

— А что ты ешь?
— Не знаю. Но если я что-нибудь сейчас не съем, то умру.

У меня была в кармане корочка хлеба. Он понюхал, куснул, скривился и покачал головой.

Я прижала к груди это почти невесомое существо, чувствовала к нему нежность и материнскую любовь. Эта любовь неожиданно выразилась в том, что у меня в груди появилось молоко. Курку, как младенец, по запаху нашёл мой сосок. Так он стал мне родным.

Я положила сытого Курку в обширный внутренний карман моего старого пуховика.

— А теперь домой! — размечтался приёмыш.
— Хорошо бы. Только нету у нас дома. Бездомные мы.
— Это не беда. Ты нашла меня, а значит, и себя.

Он высунул голову из кармана. Огоньки на его антеннах замигали.

— Знаешь, сколько людей сидят дома и ждут, когда же ты наконец придёшь!?
— Покажи хоть одного!
— Пошли. Я буду твоим навигатором.

— Иди прямо. А сейчас сворачивай налево. Теперь наискосок по той маленькой дорожке.
— Долго ещё? — я устала, и поиски казались бессмысленными.
— Всё, пришли.

Передо мной был кирпичный дом постройки пятидесятых.

— Второй подъезд.

На двери был код. Курку обнюхал плату, кода и указал когтем на цифры, которые нужно было нажать.

— Третий этаж.
— А к кому идём?
— К тем, кому мы нужны.

Следуя указаниям Курку, я поднялась на третий этаж и позвонила в первую дверь справа от лифта квартиру. Послышались шаркающие шаги. Кто-то долго возился с замком.

Дверь открылась. На пороге стояли слепая бабка и старый кот. «Наконец-то!» — раздался в сознании незнакомый голос.

Дверь открылась. На пороге стояли слепая бабка и старый кот. «Наконец-то!» — раздался в сознании незнакомый голос.

— Это кто? — испуганно подумала я.
— Это я — кот.
— С каких это пор котов слышу?!
— Спокойно! Ты его через меня слышишь, — отозвался Курку, — я проводник мыслей.
— Что стала?! — проворчал кот. — Поздоровайся с хозяйкой — проходи и скорей принимайся за работу! Дел невпроворот!
— Вы по объявлению? — тихо спросила старушка. — Только, сами понимаете, много заплатить не могу.
— Мне бы угол для ночлега, да тарелку каши пару раз в день — на том и буду рада.

Мы договорились.

Я немедленно бросилась наводить порядок. В квартире слепой беспомощной старушки царил хаос и запустение. Трудилась в поте лица в борьбе с пылью и паутиной. Драила, стирала, убирала до поздней ночи. Старый кот в сопровождении Курку, наконец-то, был выпущен гулять на крышу, и этим был совершенно счастлив.

Наконец в квартире воцарился относительный порядок, покой, и все мы сладко заснули. Все, кроме Курку. Один из когтей на его лапе был съёмным. Из этого маленького коготка хлынул поток микроскопических роботов-хирургов. Этот поток устремился к нашим несовершенным телам, чтобы исправить ошибки природы, разгладить шрамы болезней, погасить очаги инфекций, уничтожить паразитов, соскрести наросты и всевозможные опухоли. Стремительно и умело наводили они порядок. К утру мы были как новые.

— Да ты красавица! — проснулась я от слов прозревшей старушки.