"Время лечит, время лечит, время лечит…" Вековая мудрость, проверенная немыслимым количеством горя и боли, утихающих незаметно, исподволь, становится похожа на движение секундной стрелки, на перестук колес, на маятник. А ты смотришь на этот маятник и ждешь, когда он смилостивится над тобой и замрет. Да только, видимо, прошло еще совсем немного времени. Сколько же еще потребуется ждать, чтобы начать жить?

Свидетелем быть страшно и неприятно. "Не судите, да не судимы…" Одно неверное слово в показаниях - и виновным окажется другой, и приговор будет суров, а судья непоколебим. Но волей-неволей я остаюсь Твоим свидетелем, и не перейду в другой лагерь, пусть это и противоречит моим принципам объективности. Мне плевать на объективность, я хочу помочь тебе, но, боюсь, это невозможно… Это о тебе, Татьяна.

Мы никогда раньше не были особенно близки с ней. Успешная, состоявшаяся, умница и почти красавица. Двенадцать лет замужества, прекрасный сын и, как мы думали, муж. Они с мужем ни разу не закричали друг на друга. А потом я встретила ее, небывало уставшую и какую-то потустороннюю, и оказалось, что они с мужем развелись.

Мы тогда были в шоке. Не хотелось думать, что так бывает. Что спокойные и тихие мужья на поверку оказываются подлецами. Что оставляют жену и сына без квартиры, хотя квартир было две… Что бросаются с кулаками при слове "развод", и сын встает между родителями. Что, оказывается, успешная женщина однажды понимает, что страшно устала, и это перевешивает все остальное на таких неточных весах семейной жизни.

А потом, через полгода, я встретила Татьяну в трамвае с каким-то молодым парнем. Я обрадовалась, мы давно не виделись, и позвала их в гости. Тогда и оказалось, что это - Танин новый… друг? спутник? любимый? И мы были очень рады, потому что Таня расцвела. Она сияла, светилась изнутри, и хотелось смотреть на это бесконечно.

Они ездили к нам часто. Но Паша так и не был принят до конца в мужское сообщество наших мужей - настоящее, проверенное временем и жизнью. Мне было неудобно, ведь я не могла приглашать в гости одну Татьяну. А они, наши мужья… просто не умели притворяться. Дело было не в возрасте - Паша оказался на десять лет младше Татьяны. Мой ровесник. Но если разница в возрасте не мешала нам дружить - как могла она им помешать Любить? Не в образовании - Танино высшее против восьмилетки Паши. Он казался неглупым парнем. Может, проблемы были в душе? С ударением на последнем слоге.

Я все время думаю: где, когда одна из хрупких ниточек, связывающих вас, разорвалась? И почему ты этого не замечала? Может, потому что ты настолько не боялась своей любви, что готова была о ней кричать? Чего тебе было бояться после двенадцати лет сна? Мы немного завидовали, глядя, как ты сидишь у Пашки на коленях - мы вспоминали себя, начало своей Любви, когда так же хотелось кричать - и кричалось - на весь мир, бросив вызов равновесию мироздания. Только ведь потом, когда чувства достигали своего предела - хотя есть ли предел у любви? - случалось обратное, хотелось уберечь свою любовь от прикосновений и взглядов посторонних… А может, так бывает не у всех?

Татьяна смогла совершить немыслимое - продать все доставшееся ей после развода имущество, занять денег, и купить-таки крошечную квартирку, где они стали жить с Пашкой и сыном. Ведь у Пашки за душой не было ничего… кроме раннего брака, который закончился тем, что его жена покончила с собой. Он говорил, что она была наркоманкой… Татьяну ничего не смущало. Любовь ей придала столько сил, что в это трудно было поверить. И она совсем не видела Пашкиных взаимоотношений с ее сыном. Сын не хотел признавать власть над собой человека всего-то на десяток лет старше. А Пашке эта власть была необходима.

Ты не замечала, что большинство наших друзей понемногу отдалялись от вас. Что Паша позволял себе нетактичные высказывания в их адрес, нарушая негласное правило нашей дружбы: не говорить плохо. А я уже не удивлялась, когда вы снова и снова приезжали к нам в гости - просто у вас уже не оставалось других друзей. Все с удовольствием общались с тобой, но не хотели ломать себя и разговаривать с Пашкой. К тому времени вы уже прожили вместе два или три года, ты работала с утра до вечера, а Пашка… Пашка с утра до вечера занимался поисками работы. Он не задерживался ни на одной работе больше нескольких месяцев. Ему не везло с начальниками, с коллегами, с заказчиками… А ты всегда поддерживала его и говорила, как Паше не везет. И ни разу, ни разу к тебе не закралась предательская мысль: может, все дело - в нем самом? Я не могу себе этого представить, но восхищаюсь твоей самопожертвенностью. Честно, я бы так не смогла.

Наши мужья за это время многого достигли. Пашка цинично усмехался и говорил, что деньги портят людей. Мужчины такого отношения не прощают. Я все равно общалась с вами обоими, потому что иначе это было бы слишком уж явным осуждением твоего выбора. Я всегда боялась такой категоричности.

Мы уехали в командировку. А вернувшись, я узнала, что Пашка от тебя ушел. Ты исхудала до такой степени, что, казалось, уже не отбрасываешь тени. Несколько месяцев у тебя держалась температура, ты сдала все мыслимые анализы, но врачи ничего не обнаружили. Наверное, это горела твоя любовь помноженная на боль. Мне страшно было видеть тебя, находиться рядом. Рядом с этой вселенской болью мне было стыдно за свое счастье.

Пашка ушел к другой женщине. Прожив почти пять лет с Татьяной, он сказал ей, что всю жизнь любил другую. И сейчас есть шанс уйти к ней. Что она его не любит, но ему достаточно просто быть с ней рядом. Таня и это восприняла как должное. Сказала: "По крайней мере, он честный" Потом он влез в долги, занимал денег у Татьяны, приходил к ней, напившись, по вечерам, и говорил, что хотел бы, чтобы их отношения продолжались, но жить без своей другой любви он не в силах. Таня проявила твердость. Если это можно назвать твердостью. Она сказала, что будет его ждать… Мы тогда, глядя на этот цинизм, решили, что у Паши не все дома. Честно говоря, сейчас я уверена, что мы были недалеки от истины.

Нам снова пришлось уехать. И сейчас мы только перезваниваемся с тобой. Твой голос всегда тусклый. Он так и не зазвенел, как раньше. Твой сын вырос, и живет со своей девочкой. А ты живешь одна. Ты, как и прежде, очень много работаешь. И очень боишься вечеров. Ты не ходишь в гости и на свидания. Ты купила новый телевизор и пытаешься заставить себя его смотреть. И всегда в конце нашего разговора ты говоришь, что единственное, о чем ты жалеешь, так это о том, что не родила второго ребенка. Тогда бы ты была счастлива.

Господи, за что же должно столько страдать? За предательство человека, посмевшего пять лет врать любящей женщине? За голые нервы и обескровленные губы как после тяжелой болезни?
Или же это - цена Любви? Татьяна уверена, что это - грошовая цена для счастья. Пусть, как оказалось, одностороннего. Но длящегося для нее пять лет. "Не судите…" Но я не могу. Мне не кажется это правильным. Я согласна только на ту формулировку, при которой у счастья не может быть ЦЕНЫ. Может быть, когда ты это поймешь, все закончится?
И когда сердце у меня щемит после разговора с моей подругой, я пытаюсь унять его стук старым ритмом: "Время лечит, время лечит, время лечит…"