Я вижу перед собой красивую, стройную женщину лет тридцати. Черты ее смуглого лица безупречны. Темные блестящие волосы заплетены в косу. Глаза чуть сощурены и устремлены в небо. И вся она словно объята светом, что покоится под ее сердцем маленьким комочком.

Я знаю, я уверен - она умеет летать. В глубине ее глаз плывут-летят мысли-облака. Она думает о том, о чем обычному человеку думать некогда. Да и зачем, когда ноги, едва поспевая за желаниями, сами несут тебя вперед? Зачем думать, когда руки сами берут от жизни все? Зачем думать, если голова сама поглощает и впитывает всю суету мира, как губка? Понимают ли люди, что покалеченная душа - это страшнее паралича, слепоты и глухоты вместе взятых?

Словно сожалея о том же, о чем и я, женщина опустила голову и устало сомкнула веки. Ее фигура казалась застывшей, словно статуя, которой хотелось бы затеряться среди деревьев в осеннем парке. Но в изгибе тонких рук, в пальцах, сжимающих шарф, в выбивающихся из прически прядях, даже в ее спящих ногах, заботливо укутанных одеялом, – пульсировала жизнь…

* * *

В ту пору, когда мы повстречались с Маргаритой, она была цветущей, жизнерадостной девушкой, мечтавшей о блистательной карьере балерины. Ее детство и юношество прошло в танцевальных классах, и пуанты на ее ножках бывали чаще, чем домашние тапочки. Мог ли я надеяться, мог ли рассчитывать, что такая женщина будет всегда рядом? Но, делая предложение руки и сердца, под влиянием самых сильных чувств, я, конечно, не задумывался об этом.

Моя повседневная жизнь профессионального фотографа была до отказа заполнена общением и знакомствами, и в противовес этому я надеялся на спокойную семейную жизнь, в которой будут тихие, уютные вечера, горячий чай с вареньем, книги, семейные ужины, душевные разговоры...

Но моей супруге хотелось полета и движения, и она с удовольствием посещала театральные премьеры и светские мероприятия, где неизменно находилась в центре внимания. К устремлениям жены я старался относиться с пониманием - лишь бы она была счастлива.

Но постепенно нашему дуэтному танцу стало не хватать слаженности и ритма.

Все чаще меня стали посещать приступы ревности и раздражения. Мне казалось, - и, думаю, справедливо казалось, - что балет и другие люди поглощают основную часть ее времени - времени, которое могло быть только нашим. Но я отмалчивался и еще старательнее убеждал себя, что моя жена тоже имеет право на личную жизнь и карьеру…

И все же, жизнь шла своим чередом, логично и закономерно развиваясь. Профессиональная деятельность Риты становилась все насыщеннее, а терпения у меня не прибавлялось. И вот однажды между нами состоялся очень эмоциональный и напряженный разговор, под занавес которого я в запале бросил жене в лицо извечное и такое глупое "или я, или…". Рита, минуту назад взволнованная и раскрасневшаяся, вдруг побледнела, медленно осела на край дивана и выдохнула: "Ты хоть понимаешь, что не оставил мне выбора?.." Чувство вины кольнуло меня в сердце, но я ничего не ответил и ушел из дома.

Тяжелая дверь парадной вытолкнула меня в темноту, потревоженную неярким светом уличных фонарей. Ветер бросил мне в лицо обрывки чьих-то снов, страхов и разговоров. Визгливо скрипнула вывеска с автобусным расписанием, по асфальту прокатилась брошенная кем-то жестяная банка. Я поднял лицо вверх, удивляясь лености небес: вместо того чтобы пролить на город полноценный дождь, небо уже второй день подряд стряхивало со своих плеч какую-то морось. Я приподнял воротник пальто и свернул в арку. Всю ночь я бродил по городу без всякой цели, исступленно и с чувством нашептывая ночному воздуху слова: "Господи, сделай так, чтобы она больше не танцевала!"

Вернувшись домой лишь под утро, я нашел Маргариту на полу. Она была бледна, фигура ее будто еще больше истончилась, и темные круги под глазами говорили о том, что она проплакала всю ночь. Как я ни старался привести ее в чувство, в себя она не приходила. Спустя полчаса я сидел в больничной палате, держал Риту за руку и ненавидел себя. Врач сказал - внезапный паралич, Рита больше не будет ходить. И танцевать.

Разве не этого я хотел?..

Зная, что буду не в силах посмотреть жене в глаза, я, так и не дождавшись ее пробуждения, отправился прямиком на набережную. Спустился по гранитным ступеням, прошел несколько метров вдоль стены и укрылся в тени моста – отсюда меня никто не мог увидеть. Я скинул с себя куртку и встал у кромки воды, наблюдая, как беспокойно она плещется, облизывая мои ботинки. Вдруг чей-то негромкий голос заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Я оглянулся и неподалеку заметил мужчину.

Откуда он здесь взялся?!..

Светловолосый незнакомец был высок и худощав, одет в белый костюм, который на фоне серого гранита казался ослепительно ярким пятном. Он коротко поздоровался со мной, я ответил тем же. Затем он спросил:

- Топиться задумал?
- Я… я не знаю… - замешкался я.
- Это вариант, конечно, – улыбнулся мужчина, пристально посмотрел на меня и добавил: - Но не самый лучший.
- Кто вы? – не удержался я от вопроса.
- Твой ангел-хранитель, кто же еще?

Я не знал, что ответить на такое нелепое заявление и просто отвернулся.

- У тебя есть два пути… - мужчина встал рядом со мной, плечом к плечу. – Либо ты сейчас покончишь с собой и гарантированно попадешь в ад, либо ты не станешь этого делать и обретешь возможность искупить свой грех.
- Хотелось бы второе… - я и сам не заметил, как быстро начал доверять своему собеседнику.
- Тогда слушай меня: ты и сам знаешь, что не дело сделал, когда вмешался в дела Божьи. Если ты просишь о чем-то небеса, то делать это надо с умом, тебя мама не учила? Ты лишил Риту права выбирать, и она пострадала. Теперь ты должен принести жертву…
- Какую? – спросил я, когда мужчина замолчал.
- Себя, – просто ответил тот и посмотрел мне в глаза. – Ты должен принести в жертву себя, чтобы вернуть Рите возможность ходить. Ты в любом случае собирался расстаться с жизнью, но так ты хотя бы искупишь свою вину…

Я посмотрел вниз. Вода целовала мои ноги, соблазняя и маня своею глубиной. Но притяжения больше не было…

- Да, я согласен! – ответил я и тут же провалился в странный сон.

Я не знаю, сколько находился там, в полном отсутствии чего бы то ни было, ибо течение времени мною совершенно не ощущалось. А потом я услышал чей-то голос:

- Иди и будь ее ангелом-хранителем.

За спиной что-то хлопнуло. Я расправил крылья и полетел куда-то вниз…

* * *

Я стою возле своей жены, сидящей в инвалидном кресле, и наблюдаю за тем, как слезы сами собой катятся по ее щекам. Вчера она узнала, что не сможет ходить, а сегодня стала вдовой. Ей кажется, что этой изнуряющей тоски хватит на целую вечность. Но завтра врач скажет, что болезнь отступила, и она снова будет ходить. А потом Рита увидит свет на мониторе УЗИ - тот самый, что покоится под ее сердцем маленьким комочком…