- Ой, а ты говорила, будет беленький!

Он был голубенький. Серые перья с волнистыми черточками покрывали шею и голову полностью, придавая сходство с деревенским дошкольником, укутанным в шаль.

В тот день мне позвонили из соседнего отдела и сказали:
- Ты хотела у нас птенчика брать, может, уже сегодня возьмешь?
- Да, - радостно сказала я. - Беленького с синими пятнами, как ваша девочка.

На том конце зачем-то откашлялись и быстро протараторили:
- А может голубенького? Понимаешь, он такой шустрый, все еще в гнезде, а он по клетке уже лазает, сегодня в сетке запутался, повис на одной лапке, еле распутали, пальчик поранил немного, сегодня пятница, мы боимся его без присмотра на выходные оставлять. Возьми его, а?
- Мне его и нести не в чем.

Шурка запрыгнул с десятой попытки и уселся, взмахнув нелетающими еще крыльями. «Какой настырный! - восхитилась мама. - Точно, он - девочка».

- Найдем!

Ужинали на веранде, птенцу насыпали корма и отставили клетку в сторонку, но опять понеслись скрипучие крики. Пришлось вернуть его к нам.

- Надо имя, чтоб и мальчику, и девочке подходило. Подрастет, станет ясно, кто он.
- Саша?
- Шура.
- Шурочка.

Шурочка покосился на нас круглым глазом и решил, что пора спать.
Он штурмовал жердочку, а мы наблюдали, приоткрыв рты.

- Может, пониже опустить, не мучить птичку?
- Да не мешайте ему!

Шурка запрыгнул с десятой попытки и уселся, взмахнув нелетающими еще крыльями.

- Какой настырный! - восхитилась мама. - Точно, он - девочка.

Утро начала августа на даче пахнет солнечными зайчиками и зацветающими октябринками. Шорох и бряканье в птичьей клетке сливаются с шипеньем блинов на сковородке.

Шурочка обживал свой новый дом, лазал по стенкам, цепляясь клювом, как обезьянка хвостом. Повисел немного на потолке, попытался достать лапой жердочку, не достал, покачался вниз головой, цепляясь свободными пальцами за воздух, устал и плюхнулся вниз. Ничуть не расстроенный, он встряхнулся и начал всё снова.

- Что происходит? - спросила мама, подошедшая с половником в руке. - Разве птицы так себя ведут?
- Это же не курица, он играет.

Сиротка, повязанный серой шалькой, азартно отковыривал проволоку, укрепляющую клетку.

Нескольких «перестань» и шлепков по клюву оказалось на удивление достаточно для того, чтобы он усвоил, что с лапами в тарелку не лезут.

- Какой ужас! Как ты думаешь, может, ему блинка дать? Это его отвлечет?

Попугайчик в восторге завертелся вокруг предложенного кусочка, теребил, засовывал под него голову, дергал так, что в какой-то момент завалился набок и окончательно стал похож на котенка с клубком.

- Ему понравилось, - сказала мама с умилением. - Умница!

Я никогда не понимала связи между наличием аппетита и интеллектом, но для мамы она неоспорима.

Лето кончилось, мы вернулись с дачи в город. Я привыкла разговаривать так, как говорят с маленьким ребенком. Не с ним, но для него.

«Что-то пасмурно, темно, сейчас свет включим», - говорила я и щелкала выключателем.
«А теперь воды нальем, - я поворачивала кран. - Вот вода». Шура слетал с моего плеча и лез купаться.
«Осторожно! Горячо!» - я снимала крышку с кастрюли, валил пар, Шура переступал по плечу и опасливо выглядывал из-под моих волос.

Он быстро освоился, сторонился кухонной плиты и ел вместе с нами за одним столом. Нескольких «перестань» и шлепков по клюву оказалось на удивление достаточно для того, чтобы он усвоил, что с лапами в тарелку не лезут. Запирать его на время нашей еды было немыслимо, он кричал, возмущался и обижался до глубины души.

К этому времени он повзрослел, перелинял, скинул надвинутую до клюва серую шальку, стало окончательно ясно, что нам достался мальчик.

Столь же ясно было, что мы - его стая. Он радовался, когда мы приходили, и переживал, если мы отмахивались от его приставаний. Главным для него был папа, Шура мог часами сидеть у него на плече и перебирать волосы.

Столь же ясно было, что мы - его стая. Он радовался, когда мы приходили, и переживал, если мы отмахивались от его приставаний.

Не знаю, считал ли он нас птицами или себя - человеком.

Слова имеют прямой и ясный смысл только при непосредственном указании пальцем на предмет. Это стол, а это стул. Это я, это ты. «Тарзан». «Джейн». И пальцем, пальцем в грудь для наглядности. Как только слова переходят к изображению действий и качеств, однозначность растворяется в нюансах и оттенках, про понятия абстрактные и говорить не стоит. Попугай достаточно умен, чтобы понимать интонацию и обстоятельства применения слов. Знаете, иногда мне кажется, что люди поступают так же.

- Шуочка, - сказала наша птичка однажды вечером.

Мы переглянулись, не показалось ли, устали уже вслушиваться в его болботанье в тщетных попытках выловить хоть что-то внятное.

- Шурочка, - повторил он, странно дергая головой. Если бы он был человеком, у него от натуги двигался бы кадык.
- Шурочка, птич-чка. Хорош-ший, маленький.

В итоге он выучил не так уж много слов, но ловко пользовался сменой интонаций и пониманием момента. Не было случая, чтобы он утром сказал «спать пора».

Он закрывал глаза, прижимался клювом к нашим губам и слушал, слушал, слушал.

- Птич-чки все на веточке,
А наш Шура в клеточке.
Нельзя обижать птичку!

- Какая клеточка, - отмахивалась мама, - Ты в ней и не бываешь, Шурка!
- Шурочка хорош-ший. Умный.
- Да кто ж спорит, тебе бы еще памперс, цены б тебе не было, - отвечала мама и бралась за тряпку. - Нет, правда, может, есть памперсы для попугаев?

Трясогузки дефилировали по газону, поводя хвостами. Шура смотрел на них и, растеряв от восхищения слова, звонил в колокольчик.

- Он не виноват, у него физиология такая, - заступалась я и подметала с пола.
- А зеркало?!
- Весь день один, ему скучно.
- Шурочка хороший, маленький, спо-соб-ный ученик. Пить хочешь? Будешь? Пойдем?
- Ох, Шура…
- Может, по пивку? Хочешь? Пойдем?

Да, он скучал днем, а вечером вылетал к нам со словами: «Соскучился! Пить хочешь?»
«Пить хочешь?» - это было «Привет» и «Как дела?» сразу. Шуре нравилось общаться, он любил гостей, особенно мужчин. «Пить хочешь?» - спрашивал он с суровой интимностью в голосе, усевшись гостю на плечо. Гости млели.

В клетку Шурка забирался на даче для прогулки. Слово «гулять» он знал, как собачонка, приносящая поводок.

- На дачу, поедем. Хочешь на дачу? К тр-рясогузкам!

Трясогузки дефилировали по газону, поводя хвостами. Шура смотрел на них и, растеряв от восхищения слова, звонил в колокольчик.

Осенью в городе, лишенный созерцания этих дефиле, он был застигнут за совершением двусмысленных действий с зеленой пластмассовой прищепкой.

- Девочку ему надо, - сказал отец, - нельзя же обижать птичку.
- Нельзя обижать птичку, может, птичка Шурочка. Хороший. Хочеш-шь на дачу? По трясогузкам?
- Ох, Шура, что за пошлости!

Девочка досталась тихая и скромная. Наш мальчик теперь метался между нами и ею, перебирал ей перышки, кормил лакомствами и говорил, и говорил, гордо раздувая грудь:
- Шурочка хороший мальчик. Фенечка девочка, тоже птичка. Нельзя обижать птичку!

Наш мальчик теперь метался между нами и ею, перебирал ей перышки, кормил лакомствами и говорил, и говорил, гордо раздувая грудь...

Что еще можно написать о счастье, птичьем или человеческом? Жили вместе, любили друг друга, а потом она умерла.

Начало весны выдалось холодным. У нас дома никогда не было очень уж тепло, мы привыкли и знали, что Шурке это не страшно, лишь бы сквозняков не было.

Шура горевал так, что тронулся умом. Он перестал говорить, часами сидел перед зеркалом, что-то шептал, целовался с отражением и совал ему полупереваренный корм. Зеркало покрывалось толстым слоем отрыжки, а он сидел, прижавшись к стеклу, и бормотал, бормотал.

Мы занавешивали зеркала, он искал и находил щели. Мы заматывали плотнее, он находил смутное отражение в боку холодильника или забытой пудренице.

Делать нечего, я принесла с рынка Фенечку номер два. Эта была сочно-зеленой, с грациозной длинной шеей, придающей сходство с ящерицей. Шурка быстро оказался в роли подкаблучника у наглой стервочки. Но это не очень его расстраивало, он опять стал прежним, говорливым, круглым и довольным.

Утешаться он ходил к нам, чтобы поговорить, и, молча, без разговоров, - к зеленой пластмассовой прищепке. Феня благосклонно принимала поцелуи супруга, но более конкретные поползновения пресекала мгновенно. Возможно, она жаждала, чтоб ее взяли силой, доказав тем мужскую состоятельность, но наш слишком воспитанный мальчик был на такое не способен. Что ж, по-своему гармоничная жизнь: злобная супруга и бессловесная любовница.

Время для попугайчика идет быстрее, чем для нас. Чаще бьется сердце, выше температура тела, кровь резвее циркулирует…

- А ведь ему уже по нашим меркам лет шестьдесят, да?

Шура перестал запоминать новые слова, но пока попугайчик разговаривает, старость еще далеко, это утешает.

Делать нечего, я принесла с рынка Фенечку номер два. Эта была сочно-зеленой, с грациозной длинной шеей, придающей сходство с ящерицей.

Он по-прежнему был внимателен и любопытен. Несколько дней, которые я провела у родителей с новорожденной дочкой, подарили ему много новых впечатлений. Я кормила дитё грудью, а Шурка висел вниз головой у меня на бретельке бюстгальтера и смотрел, не отрываясь. Он пытался понять, что происходит.

Впереди еще несколько лет. Я стану жить отдельно, Шурка вычеркнет меня из состава стаи и больше уже не сядет мне на руку при слове «гулять». Подрастет моя дочка и, приходя в гости, будет обязательно здороваться с Шуркой, уверенная, что он всё понимает.

- Привет, Шура.
- Шурочка хорош-ший мальчик. Пить хочешь? Пойдем?

Ну, разве может быть неразумным тот, кто выговаривает слова гораздо лучше, чем она сама?

Вдруг он замолчит, перестанет есть и умрет всего через пару недель. Отец похоронит его на даче под кустиком маргариток. Пожалуй, я рада, что буду в отъезде и не увижу его лица.

Я говорю всё это в будущем времени, потому что так легче.

Это всего лишь рассказ про маленькую птичку, которая знала несколько слов. Ничего особенного.

Птичка жила в человеческом доме на полной свободе, бегала по обеденному столу и ни разу не вляпалась ни в какие неприятности. Он даже ни разу не повернулся хвостом в тарелку. Если подумать о множестве попугайчиков, погибших в кастрюлях и аквариумах, отравившихся красками и комнатными цветами, то подумается, что из того птенца в серой шальке выросло нечто разумное.

Вероятно, он прожил бы подольше, если бы питался правильнее и не увлекался нашей пищей. Шурка очень хотел считать себя равным нам, а за исполнения желаний надо платить. Всем, даже попугайчикам.