90-е годы прошлого столетия были сложными. Шоковая терапия, может, и хорошее дело, да уж больно шоковое. Но жизнь-то продолжалась, шла себе вперед, часто удивляя, реже — радуя.

Дабы радости стало чуть больше, Ирина Сергеевна решила организовать затейливый бал по случаю окончания начальной школы — с угощением, концертом, призами и конкурсами. Для своего первого выпуска она с энтузиазмом придумывала оформление, составляла программу, раздавала тексты — от выступления в концерте не освобождался никто из ее повзрослевших малышей.

Ася, как и все, взяла у учительницы листочек и гордо предъявила родителям стихи про пройденный букварь, однако мама покрутила-повертела его в руках и вдохновенно произнесла:
— Я попрошу Ирину Сергеевну, пусть она позволит мне выбрать или написать для тебя что-нибудь другое, — и добавила задумчиво: — может быть, под лимерикс? Забавно будет.

Ирина Сергеевна часто устраивала разнообразные праздники, и обычно для Асиного выступления придумывалоcь что-то отдельное.

Ирина Сергеевна часто устраивала разнообразные праздники, и обычно для Асиного выступления придумывалоcь что-то отдельное.

— Ты пойми! — горячилась мама. — Какой интерес взять и выучить давно всем известные строчки? В этом нет ничего творческого. Выступать надо с чем-то индивидуальным, чтобы зрители не просто прослушали, а увидели тебя как личность. Ты понимаешь, о чем я?

Ася согласно кивала и выступала с предложенными ей произведениями, часто сочиненными самой же мамой, но чувствовала себя очень неуютно. Её подружки рассказывали простые и смешные стишки, пели знакомые песенки, а маминых сочинений она не понимала, да похоже, что и никто в классе не понимал.

Неловко она себя чувствовала в своих длинных — до попы — каштановых локонах, мечтая о короткой стрижке, как у одноклассниц, а мама на парикмахерскую ни в какую не соглашалась:
— Это просто невозможно, у тебя такие роскошные волосы!

Стеснялась девочка и своих одежек, которые ее мама шила-вязала. Взрослые часто ахали, расхваливая ее наряды, а ей было непонятно, что хорошего, например, в разноцветных пуговицах, украшавших платье, или в рукотворных кружевах на кофточке.

И уж вовсе невмоготу были уроки фортепиано. Но как же можно было отказаться от музыкальной школы! Асюша была тихой, хорошенькой и послушной, точь-в-точь заводная кукла. Мамина подруга, с которой вместе провели месяц в Крыму, даже спросила ее родителей:
— Слушайте, она у вас настоящая?

Поэтому девочка без возражений исполняла вместе с сестрой Мариной концерты для гостей: она за пианино, большая — на скрипке.

Марина была на 5 лет старше и, разумеется, играла первую скрипку в их сестринском дуэте. Она с полной ответственностью относилась к взращиванию сестры: водила в школу и обратно, благо школа была та же самая, разогревала обед, защищала в дворовых конфликтах, но главное — пыталась соединить семейную практику с житейской реальностью. Воспитание, которое младший ребенок получал дома, ее совершенно не удовлетворяло.

Маринка тоже в свое время настрадалась от маминого творчества и теперь старалась, где могла, поддержать сестренку в ее законном стремлении быть как люди. Нет, сверстники их не сторонились и не игнорировали, и друзья у девочек были, но Марине и Асе хотелось быть в гуще, а родители как будто постоянно отодвигали их в сторонку.

Их мама говорила и вела себя, как будто жила не в это время, а может, даже и не на этой планете, наказывала не за то и не так, как мамы подружек, все рвалась что-то там сочинять-придумывать, одевалась исключительно творчески, накраситься по-человечески и то не хотела.

Асе не приходило в голову подойти к родителям, чтобы спросить, например, что такое «интердевочка», или вот еще слово — «презерватив».

Была бы проблема только с мамой — полбеды. Папа не вписывался в окружающую среду столь же радикально. Вот на днях в школе девчонки затеяли спор — чей папа больше пьет, а Ася молча стояла рядом, поскольку не имела понятия, в какую сторону надо хвастать, и кто побеждает: больше всех пьющий папа или меньше всех. На всякий случай по дороге из школы она уточнила:
— А наш папа пьет немного, правда? Бутылочку там, две, три...
— Дочур, ты о чем таком говоришь? Когда это ты видела пьющего папу?!?!
— Ну, два стака-а-а-на...

На что мама, вместо того, чтобы разъяснить вопрос по-человечески, расхохоталась, и надобность в ответе, вроде, пропала.

Вообще в школе довольно часто обсуждались проблемы, которые словно не существовали у них дома. Асе не приходило в голову подойти к родителям, чтобы спросить, например, что такое «интердевочка», или вот еще слово — «презерватив». И не то, чтобы она стеснялась, просто знала: ответ будет еще более непонятным, чем вопрос. Вразумительного разъяснения, так, чтобы можно было поделиться знаниями с подружками, ей все равно не дадут.

Скажем, была у них в доме традиция — вечером мама заходила к девочкам в комнату и читала им наизусть Пушкина, все подряд, что приходило на ум. Когда среди прочих Пушкинских сокровищ попалось «Буря мглою небо кроет...», и мама с выражением и сочувствием произнесла: «Выпьем с горя, где же кружка», Ася вдруг спросила:
— Мам, а как ты думаешь, что они пили, пиво или водку?
— Почему непременно пиво или водку! Из кружек? Может, чай...

Сюрреалистичность ответа была настолько откровенной, что, не выдержав, обсуждение подхватила Марина:
— Мам, ну ты что, совсем, что ли? Кто же пьет чай С ГОРЯ!!!

Порывшись в памяти и поперебирав излюбленные поэтом алкогольные напитки, новоявленные пушкиноведы порешили на том, что Александр Сергеевич с Ариной Родионовной из кружек с горя принимали «и пунш и грог душистый». Когда мама вышла и погасила свет, Ася еще долго не засыпала, прикидывая, у кого бы ей узнать, что такое «пунш» и «грог». А родители на кухне до поздней ночи придумывали, чем бы еще занять детей, чтобы пиво и водка пореже посещали воображение их дочек...

***

Стихотворение для концерта у мамы никак не складывалось, и она решила пойти простым элегантным путем: выучить с Асенькой что-нибудь классическое, но не зачитанное. Поэтических сборников в доме имелось немерено, процесс поиска наименее популярного шедевра занял несколько дней. Маринка недовольно ворчала, чтобы Асю оставили в покое и дали ей прочитать предложенный учительницей стишок, но мы же знаем, кто ищет, тот всегда найдет. Мамин труд был полностью вознагражден обретенной жемчужиной:

Когда мама вышла и погасила свет, Ася еще долго не засыпала, прикидывая, у кого бы ей узнать, что такое «пунш» и «грог».

Темнеет… Готовятся к чаю…
Дремлет Ася под маминой шубой.
Я страшную сказку читаю
О старой колдунье беззубой.

О старой колдунье, о гномах,
О принцессе, ушедшей закатом.
Как жутко в лесах незнакомых
Бродить ей с невидящим братом!

Одна у колдуньи забота:
Подвести его к пропасти прямо!
Темнеет… Сегодня Суббота,
И будет печальная мама.

Темнеет… Не помнишь о часе.
Из столовой позвали нас к чаю.
Клубочком свернувшейся Асе
Я страшную сказку читаю.

— Асюш, это же находка, настоящая находка. Ты сначала расскажешь, что давно-давно жили две сестры, Марина и Ася Цветаевы. Они было очень привязаны друг к другу, Марина стала великим поэтом, и вот написала такое стихотворение об их детстве. И у тебя есть сестра Марина... Асюш! Ты меня слушаешь? Ты понимаешь, о чем я?

Ася слушала и понимала: не будет у нее нормального листочка со стишком. И наряда из «Детского Мира» не будет. И банта на стриженой головке. Но будет, как всегда, бархатное платье, сшитое мамой «по Бурде». Бант, может, и завяжут, но не такой, как ей мечталось — огромный, капроновый, на макушке; тоненькая атласная ленточка прихватит прядь над ухом, ни красоты, ни роскоши. Будут слова и стихи, не интересные никому из ребят...

***

Учительнице преподнесли огромный букет цветов и подарок в хрустких бумагах. На партах разложили роскошное, по скудным годам, угощение — пирожные, фрукты, бомбочки все еще экзотичной «Пепси-колы». Бал набирал обороты. Родители умильно любовались своими чадами, чада по одному или попарно выходили на середину класса и отыгрывали свои номера.

Подошел и Асин черед показать себя. Она уже вдохнула глубоко и приготовилась к рассказу о каких-то чужих сестрах, когда Ирина Сергеевна неожиданно положила руку ей на плечо:
— Я смотрю, все немного заскучали. Асенька, ты чуть позже выступишь, а сейчас давайте устроим конкурс на лучшую частушку. Кто победит, тому приз, — она продемонстрировала классу пачечку жевательной резинки в ярком фантике.

И наряда из «Детского Мира» не будет. И банта на стриженой головке. Но будет, как всегда, бархатное платье, сшитое мамой «по Бурде».

Маленькое сердечко крутнулось в вихре противоречивых чувств, прыгнуло одновременно и в пятки, и в горло.

...Свобода... Бедная мама так старалась... Не хочу Асю под шубой... Учительница же разрешила... Влетит?... Жвачка! Жвачка! Жвачка!

Родители презрительно называли этот бесполезный продукт друновкусием и денег на него никогда не тратили. А что тут дурного, если вкусно? И уже у всех есть, у всех!

Эфирное создание неземной красоты в локонах, бархате и атласе вдруг вывернулось из-под учительской руки, продвинулось ближе к зрителям, подбоченилось, и завопило дурным голосом:

— На столе стоит стакан, а в стакане лилия,
Не смотри ты на меня, рожа крокодилия.

Шоу завершилось лихим выбросом правой ноги в притопе.

Класс грохнул смехом и аплодисментами. Ученикам затея понравилась, да и жвачка никому не лишняя. Публика едва успевала отхлопать одному выступающему, как тут же объявлялся следующий. Чья-то бабушка, разойдясь, выдала смешную и не очень подходящую для аудитории частушку про зятя с тещей. Только одна зрительница застыла, как будто ей сказали «замри». Если бы вдруг в помещение вползла рожа крокодилия, ее шок, наверное, был бы меньше.

Получив заслуженную награду — такого фурора, понятное дело, не произвел никто — Ася бросилась к маме. Мама, уже полностью «отмершая», обняла ее и восхищенно сказала:
— Ну, ты артистка! Вкладыш от жвачки не выбрасывай, папе вечером покажем. Ты ему частушку сбацаешь?

Вечером дома только и было рассказов, как об Аськином успехе. Ей пришлось исполнить частушку и для Марины, под полное ее одобрение, и для согнувшeгoся от хохота папы, и еще раз на бис для всех.

Перед сном, расчесывая каштановые локоны, мама произнесла обычное:
— Какие у тебя роскошные волосы, — и добавила, поцеловав дочку в потненький носик, — даже думать о стрижке больно.
— И ничего не больно, — убежденно возразила Ася, — может, вместе подумаем?