Долька всегда выделялась из нашей разномастной толпы. Редким именем Долли, грацией малeнького зверька, огромными чёрными глазами. Рассказывали, что её мама познакомилась в студенческом лагере с французом, в наследство от которого Дольке и достались её влажные глаза, манера держать высоко свою головку, небольшая ножка, произношение буквы «р» в нос и склонность ко всему французскому.
Отца своего Долька никогда не видела, но ни капли не сомневалась, что однажды его найдёт и навсегда уедет из нашей Тьмутаракани в самый настоящий Париж.
- Париж будет у моих ног,- говорила Долька, и мы ей безоговорочно верили.

А пока она проживала в коммуналке, мыла окна по воскресеньям, напевая песни Эдит Пиаф, училась в школе, сама себе шила платья и успевала по-французскому.
Наш учитель французского Артур Анатольевич очень выделял Дольку и пророчил ей большое будущее.
- Долли,- говорил он ей, с удовольствием выводя пузатую пятёрку в дневнике, - ты можешь быть самым лучшим переводчиком, тебе нужно ехать в Москву после школы.
- Я поеду в Париж,- с вызовом бросала Долька,- и никаких других вариантов, у меня не призвание к языкам, любовь к Франции заложена во мне генетически.

И даже Светочка, дочка Артура Анатольевича, наша одноклассница, уступала Дольке в падежах и глаголах, ибо Дольке не было равных.

- Я-иностранка, здесь мне не место, я найду своего Анри Жирардена ,- сообщала нам Долька, изящно выпуская дым от сигареты «Космос», во время наши тайных перекуров на чердаке.
Мы безмолвно внимали.
- Я скажу ему: «Рapa, je suis ta petite fille», и он растает, заберёт меня с мамой к себе, я буду жить в домике на берегу озера в предместьях Парижа, ловить сачком бабочек, курить тонкие сигареты, а не этот чёртов «Космос», говорить только по-французски и когда-нибудь я встречу там самого галантного, самого красивого, самого лучшего мужчину на свете и рожу ему двоих курносых детей.

А пока она не встретила самого галантного мужчину, Долька принимала ухаживания рыжего Петьки, которого после того, как он влюбился в Дольку без памяти, все в нашем дворе стали называть не иначе, как Пьером.
- Пьер, - кричали мы, сидя на заборе, - Ваша Долли изволила уехать кататься на рысаках.
Пьер краснел, прятал за спину букет ромашек и спрашивал:
- В центр уехала что ли?
- Уи, уи,- хохотали мы.

На школьном выпускном Долька блистала. Ей не было равных. Платьице, которое она сшила вместе с мамой, смотрелось даже лучше заказанного в Москве туалета нашей одноклассницы Ольги Вешняковой. Долька хрипло пела со сцены французские песни, кружилась в танце и, словно прощаясь, не отпускала от себя ни на шаг и так привязанного к ней рыжего Петьку.
- Пьер,- весело кричала она, глотая шампанское,- ну зачем я тебе такая нужна, Пьер? Я –дитя свободы, меня манят другие земли, другие песни и танцы, другие цветы и запахи. Я чужая тут, мне тут тяжко, Пьер.
- Живут же другие,- Петька и не пытался спорить, это было бесполезно.
- Так то ж другие, Петька, дру-ги-е, не я. Меня сюда судьба забросила, вынудила родиться в этой глуши, где и платья нормального не купишь, не говоря уж о духах. Я туда хочу, Петька, туда, там мой дом.
- Но ты же не знаешь, где живёт твой Анри Жирарден, как ты его найдёшь?
- Ну для начала я поеду в Москву на иньяз поступать, а потом уже найду его, обязательно найду. Не звать меня тогда Долька.

Она бросила в чемодан свои весёлые платья, единственные туфли на шпильке и духи, подаренные Артуром Анатольевичем в честь победы на районной олимпиаде, махнула нам рукой и уехала.

Петька пострадал-пострадал и поступил в местное училище. Долькина мать, тётя Наташа, исправно писала Дольке в Москву письма, рассказывала нам, что живёт она в общежитии, зарабатывает переводами, поёт в институтском ансамбле и показывала фотографии, откуда Долька улыбалась и хитро щурила подведённые глаза.

- Всё мечтает о своём Париже,- жаловалась тётя Наташа.- И вбила же себе в голову, упрямая, ну вернулась бы сюда, учительницей бы работала, нет, всё хочет добиться, чтобы её в Париж отправили. Настырная же такая.

- Да и Петька весь извёлся,- добавляла она.- Мучает пацана, ни одного письма не написала.

Тётя Наташа умерла как-то сразу, вечером была здорова, вешала белье на общем балконе, разговаривала с соседками, а утром уже во дворе стояла машина «Скорой помощи» , толпились у подъезда переживающие соседи и то там, то тут было слышно короткое, но ёмкое слово «инфаркт».
Дольку вызвали телеграммой.
Она зябко куталась в старую шаль и тихо плакала. Мы не знали, что ей сказать, только сочувственно молчали.
- Бедная мама не дожила, я же через неделю в Париж уезжаю, думала, найду её Анри Жирардена, расскажу ему, как она всю жизнь ему верность хранила, замуж из-за меня больше не вышла...А она так и не узнает об этом.

Тётю Наташу похоронили на городском кладбище, помянули, посочувствовали Дольке и разошлись. Долька вернулась в опустевшую квартиру, села у окна и до утра читала материнский дневник. Она нашла его накануне за книгами в шкафу, пыльный, с выцвевшими чернильными строчками.
Долька читала дневник всю ночь, а утром выволокла тяжёлый чемодан с книгам и направилась к Артуру Анатольевичу.
- Долька?- сонно удивилась Светочка, открывая дверь,- проходи.
- Мне Артур Анатольевича надо,- Долька не вошла
- Ну что же ты, Долечка,- Артур Анатольевич очень обрадовался,- заходи к нам.
Долька не шелохнулась.
- Зачем же всё это, Артур Анатольевич?- спросила Долька.
Он помолчал.
- Ты знаешь?
- Я читала её дневник.
- Долли, мама твоя сама так решила, понимаешь, ведь Светочка всего на полгода тебя старше, мама у тебя святая была, она оставила всё, как есть. Что же мы должны были делать?
- Не надо было врать, Артур Анатольевич,- жёстко сказала Долька и потащила свой тяжёлый чемодан к остановке.

Больше Долька в наш город не приезжала. Не знал, где она, ни Петька, прождавший два года, а потом женившийся на Светочке, ни Артур Анатольевич, наш учитель французского языка, которому в Новый год приходили почтовые переводы без обратного адреса, ни друзья, ни соседи.

И только недавно я варила борщ и одним глазом смотрела телевизор, как на экране вдруг появилась взрослая, но по-прежнему красивая Долька, она говорила по-русски с сильным акцентом, показывала свой дом у озера и так знакомо улыбалась своему французскому мужу со ставшим нам с юности родным именем Анри Жирарден.