Весна выдалась роскошная. Сирень цвела буйно и манила бросить одеяло на траву и завалиться с книжкой под дурман распустившихся цветов. Но у бабушки Нины не забалуешь: хоть и экзамены на носу, и заниматься надо, и билеты учить, а домашнее хозяйство важнее всего. Вот и приходится вставать раненько, идти в огород, сажать-полоть или в сарай - задавать корм курам да поросятам.

С полотенцем в руках вышла на крыльцо бабушка Нина, крикнула: «Наташка! Тебе надо свою мать из больницы забрать - езжайте с Риммой в город за Тасей!»
Вот здорово! Вместо огорода - в город!

Так уж случилось, что наибольшими знаниями по части больницы обладала Римма, хотя и была на два года младше Наташи. Она была абсолютно уверена в том, КАК надо забирать из больницы. С больницей ассоциировались операции и старая одежда. «В больницу берут одежду, которую не жалко», - авторитетно заявила она. Сказано - сделано. Выбрав из нижнего ящика комода всё необходимое для Таисии и прихватив туфли, девчонки отправились на электричку.

Таисия Родионовна лежала у раскрытого окна и мысленно перебирала свой гардероб. Интересно, что ей привезут на выписку?

Весна бодрила и призывала выйти на улицу и пройти в роскошном платье по знойным, цветущим улицам. Таисия Родионовна лежала у раскрытого окна и мысленно перебирала свой гардероб. Интересно, что ей привезут на выписку? Хорошо бы новое шифоновое платье бежевого цвета в ярко-синий цветочек, которое она сшила прямо перед операцией, хотя платье из цветного японского пан-бархата тоже роскошно, а уж про кримпленовое красное и говорить нечего.

Вообще-то грех жаловаться - гардероб у Таси роскошный: и платья, и блузки, и юбки в шесть, восемь, двенадцать клиньев, и немецкие кружевные сорочки, и чулки шёлковые, и мохеровые индийские кофты, а уж туфлям и вовсе счёту нет. Есть туфли лаковые, кожаные матовые, плетёные, на каблучках, с ремешками, пряжками, пуговицами, всех цветов и расцветок. Да и как такому богатству не быть, ведь только недавно вернулись с мужем с Дальнего Востока, где военному лётчику-радисту вышла демобилизация. Вот и представлялось, как пройдёт этакой королевой по всем палатам, попрощается с больными, поблагодарит врачей, останется в их памяти яркой птичкой колибри, которую будут долго помнить, завидовать, мечтать о её жизни, понимая свою ничтожность и её недосягаемость.

В палату зашла нянечка: «Тасечка! Таисия Родионовна, за Вами приехали! Вас домой выписывают!» Вот как уважают! Даже нянечка лебезит! Да и как иначе? За те две недели, что прошли в больнице, все узнали, что Таисия жена военного лётчика, умна, красива, БОГАТА, да и просто шикарная женщина.

Римма с Наташей передали нянечке авоську с одеждой, которую она унесла в приёмный покой - маленькую комнатку с кушеткой, и остались ждать у двери.

Со своими близкими Таисия была женщиной строгой, иногда очень жёсткой, и про неё говорили, что характер у неё «ножевой». Попадаться ей под горячую руку не рекомендовалось, а тот, кто хоть раз попался - не стремился повторить данное «удовольствие». Тася иногда ругалась, но матом - никогда.

А как же Тася? Сказать, что пол поплыл у неё под ногами, обрушился потолок, прошиб холодный пот, рухнули все надежды - не сказать ничего!

Девчонки почувствовали, как что-то неуловимо изменилось в атмосфере и запахло грозой, когда из-за двери раздались смачные и витиеватые ругательства. Идиоматические выражения множились, отражались от стен приёмного покоя и радостно неслись по коридору. Инстинкт самосохранения сработал мгновенно. Не понимая, что не так, но кожей ощущая опасность, ничего не выясняя, не сговариваясь, Римма с Наташей пулей рванули на вокзал. Поездка в электричке без билета и возможный штраф казались им лёгким недоразумением по сравнению с тем, что несла в себе встреча с разгневанной Таисией.

А как же Тася? Сказать, что пол поплыл у неё под ногами, обрушился потолок, прошиб холодный пот, рухнули все надежды - не сказать ничего! Что чувствует любая женщина, получив ТАКОЕ? Что почувствовала она, развернув свёрток с одеждой?
На кушетке, раскинувшись во всей «красе» лежало нЕчто…

Дамские панталоны, привезённые девчонками, были чистыми и не рваными, но резинки и сверху и снизу отсутствовали, так что надеть их не было никакой возможности. Лифчик был старый, застиранный, с обтрёпанными в лохмотья бретельками, концы которого не сходились на спине, не в силах преодолеть каких-то десять сантиметров. Но, если бы даже титаническими усилиями концы лифчика притянули друг к другу, ничего бы не измелилось - застёжки были срезаны давно и безвозвратно. Старое шерстяное платье имело подпалины от утюга и красивый модный клапан на груди, открывающийся от левого плеча и до правого бедра. Этот клапан застёгивался яркими перламутровыми пуговицами, которые были спороты и теперь лежали дома в комоде. Туфли также не грели душу и настойчиво требовали набоек, пришитой подошвы и краски в некоторых местах.

История умалчивает, где и как долго прятались девчонки от гнева Таисии, были ли наказаны и как. Знаем только, что взяв у нянечки больничное полотенце и заложив его за пазуху, чтобы прикрыть грудь, Тася, не прощаясь с больными и врачами, добралась-таки до дома.