— О, нашего полку прибыло!

Высокая, стройная девушка с модно завитыми «спиралью» светлыми волосами насмешливо смотрела на Нину. Она носила имя Ирина, но все без исключения звали ее Ирчик.

— Заваливай, — Ирчик вдруг причмокнула, словно увидела нечто необычное, — да ты красотка.

Нина молчала. Она с опаской разглядывала небольшую комнатку студенческого общежития. Отметила, что чисто и уютно. Интересные, хотя не профессионально исполненные пейзажи на стенках.

— Картинки собственного производства, — увидев заинтересованный взгляд Нины, сказала Ирчик, — малюю, когда на душе хреново. Выплескиваю эмоции, чтобы невзначай кого живьем не слопать.

— Напугали тебя, мол, с оторвой в одной комнате жить придется? — Нина неуверенно кивнула. — Не боись, не так страшна я, как тебе изобразили.

Она испытующе смотрела на Нину, явно ожидая ее реакции на свои слова.

— Красиво, особенно эта, — Нина спокойно кивнула в сторону пейзажа. На нем было изображено грозовое утро, а может, вечер.
— Заговорила, — Ирчик расхохоталась, открыто, непринужденно. Темно-голубые глаза сверкнули, словно осколки неба.
Вдруг она посерьезнела.
— Напугали тебя, мол, с оторвой в одной комнате жить придется? — Нина неуверенно кивнула. — Не боись, не так страшна я, как тебе изобразили.

Девушки подружились, чем привели в изумление весь студенческий коллектив. Народ застыл в ожидании и даже делал ставки на предмет, в какие сроки Ирчик выживет новенькую из своей «берлоги». Слишком разными были девушки. Ирчик — бесшабашная авантюристка, готовая в любую секунду ввязаться в историю. Ей нравилось скандализировать окружающих вызывающе короткими юбками, шортами, больше похожими на трусики, и бурной личной жизнью. На ее фоне Нина со своей деревенской русой косой до пояса и неизменными джинсами выглядела пресной скромницей. Хотя внешне ничем не уступала Ирчику.

— Нинка, — говорила ей подруга, — ты же красотка. Но не хватает тебе… задора. Улыбайся, глазки парням строй. Вон у тебя глазищи какие, темные, словно омуты, утонуть можно. Ты б таких мужиков охмуряла… И ни в чем себе не отказывала.
— Зачем, Ириша, — Нина никогда не называла подругу Ирчиком, это имя, точнее прозвище, почему-то казалось ей пошлым. — Разве не лучше, если рядом один, самый любимый и хороший?
— Не пробовала, — беспечно пожала плечами Ирчик. — Наверняка это скучно. И вообще так хоть все по-честному. Я им — себя, они мне — шмотки и развлечения. А любовь… Где она? Я ее и от собственных родителей не видела. У матери своя жизнь, у отца своя. Обо мне вспоминали только по праздникам. Доставали, как дорогую игрушку со шкафа, чтоб перед гостями похвастаться. Мол, дочка у нас красавица, умница, в элитную школу ходит, языки изучает, на фортепьяно играет. Тряпок полные шкафы, курорты дорогие. Денег на карманные расходы столько, что на поход в кафе всем классом хватало. А поговорить не с кем. Я как-то раз заболела сильно, так мама медсестру наняла за мной смотреть. Мол, профессиональный уход лучше, то да се. А мне так хотелось, чтобы она ко мне ночью пришла, поцеловала, по голове погладила… Ан нет, у нее была насыщенная светская жизнь, происходящая, в основном, по ночам. А ты говоришь — любовь… Может, меня нельзя любить? Значит цена мне — шмотки и развлечения. Не так уж плохо.

Нина без особого удивления слушала подругу. Она уже давно поняла, что в Ире, несмотря на всю ее бесшабашную  веселость, есть какой-то надлом. Как в изысканной фарфоровой вазе: на вид вроде целая, а надави чуть покрепче, да в нужном месте — рассыплется. Про себя Нина знала: она сделана из совсем другого материала, типа тонкой листовой стали. Стукни — загудит, зазвенит, может, слегка погнется, но не сломается. «Жила у тебя суровая, Нинка, крестьянская», — так говорила покойная бабушка. Поэтому Нина относилась к подруге, как к хрупкому сосуду, никому не позволяя о ней отзываться плохо. Хотя Нине не раз говорили, мол, будь осторожна, хлебнешь с ней лиха. Она не слушала, поскольку видела, что подлости в Ире нет. И еще Нина знала: несмотря на так удивлявшую всех полярность, ее с Ирой объединяло то, что на фоне других подружек-знакомых они выглядели да и чувствовали себя старше, опытнее. Только Ира жизненный опыт пропускала через себя, у Нины же он был заложен в генах, будто достался в наследство от предыдущих поколений.

Только Ира жизненный опыт пропускала через себя, у Нины же он был заложен в генах, будто достался в наследство от предыдущих поколений.

Ирчик уже заканчивала учебу, Нина перешла на третий курс, когда в ее жизни появился Руслан. Точнее, в их жизни. Нина привыкла все рассказывать Ире, обсуждать и советоваться.

— Ты, подруга, что, влюбилась? — наблюдая, как Нина неумело наносит макияж, однажды спросила Ирчик.
Нина улыбнулась.
— Опаньки, — Ирчик с разгону уселась на кровать, — смой эту дрянь с лица, не твой стиль, и колись.
— Да ты его видела наверняка, он с тобой на параллельном потоке учится.
— Новенький, что ли? Этот, с родинками на щеке? Ну, Нинка, поздравляю, только в толк не возьму, что ты в нем нашла.

Маленький, кругленький, не парень, а сдобный пряник. Хотя… что-то в нем есть.

Нина и сама первое время не обращала на этого парня никакого внимания, зато он всегда провожал ее долгим заинтересованным взглядом. Нине это льстило, но не более. Но однажды, то ли так получилось, то ли он специально подстроил, они столкнулись в узких дверях аудитории.

Руслан схватил ее за талию, чтобы девушка не упала, и прижал к себе. Нина вдруг почувствовала, какие крепкие у этого на вид мягкого, «пряничного» парня мышцы. Под тонким свитером жар его тела был ощутим настолько, что Нине показалось, будто она сидит возле печки в старом доме покойной бабушки. Но нет, это тепло было другим, оно согревало изнутри, не только внешне.

Руслан и Нина стали встречаться. Первое время она поражалась: настолько внешность Руслана не соответствовала тому, что он есть на самом деле. Мягкий, даже вальяжный на вид, он обладал потрясающей внутренней собранностью, даже жесткостью. «Мужик, — сказала бы бабушка, — такой ради семьи или женщины, если придется, не побоится испачкать руки ни в дерьме, ни в крови». Нина чувствовала: несмотря на внешнюю открытость, постоянно играющую на губах «американскую» улыбку, Руслан, что называется, человек в себе. Кто знает, что творится в глубинах его души.

— Знаешь, — Нина нежно провела кончиками пальцев по родинкам на его щеке, — они у тебя расположены треугольником. Бермудский треугольник. Ты сам загадочный, как бермудский треугольник.

Однажды Ирчик попросила:
— Ты б меня с ним познакомила, что ли. А то заочно почти родственники, а ручку еще не раз не пожала. Посмотрю, кто у меня лучшую подругу увел.

Руслан ждал их в кафе со странным названием «Шелковое сердце». Он увидел девушек, приветливо помахал рукой. Посмотрев на Ирчика, Руслан вдруг на секунду прикрыл глаза, будто его ослепил яркий луч света. Ирчик, Нина заметила, судорожно глотнула морозного воздуха.

Они попрощались, Руслан холодно чмокнул ее в щечку, на миг задержав взгляд на Ирчике. Та вспыхнула до корней волос.

Разговор не клеился. Нина чувствовала: что-то происходит. Руслан и Ирчик старались не смотреть друг на друга, но между ними искрило напряжение, силой в несколько сот вольт. Всегда острая на язык Ирина мялась, отвечала невпопад, Руслан внутренне еще больше напрягся, даже скулы на лице обозначились резче. «Что это? Что с ними? Что с нами?» — в панике думала Нина, замечая, какими мимолетными, но жадными, жаркими взглядами обмениваются эти двое.

Нина усилием воли заставила себя спокойно досидеть вечер. Они попрощались, Руслан холодно чмокнул ее в щечку, на миг задержав взгляд на Ирчике. Та вспыхнула до корней волос.

Дома, в маленькой комнате общежития, повисло тягостное молчание. Нина хотела спросить подругу, что она думает о Руслане, и не могла заставить себя произнести ни слова. Ирчик же, едва сбросив белую шубку и алый, цвета пламени шарф, принялась рисовать. Она рисовала грозы, метели, с остервенением рвала готовые рисунки, принималась за новые. До утра ни она, ни Нина не сомкнули глаз, хотя Нина усиленно делала вид, что спит, сквозь опущенные ресницы наблюдая за Ирчиком. Утром она таки забылась тяжелым сном, а когда открыла глаза, Ирчик уже ушла.

Ирчик стала избегать Нину, Руслан тоже. Они постоянно где-то пропадали, а Нина боялась спросить где, хотя чувствовала, нет, точно знала ответ. «Как же это… Он и она… Как же они могли… Нет, мне показалось», — в отчаянии думала Нина. А внутри что-то откликнулось: не показалось, не показалось, не показалось…

Однажды, Нина увидела Руслана, он ожидал кого-то в старом университетском парке возле резной беседки. «Меня», — радостно екнуло у Нины в груди. Но тут она увидела белую шубку и алый шарф, мелькнувшие между деревьев, и девушку с длинными белыми волосами, повисшую у Руслана на шее.

Поздно ночью Ирчик пришла в общежитие. Нина, как была, в пальто и сапогах лежала на кровати, безучастно глядя в потолок. Она сильно похудела, осунулась, под глазами залегли тени. Ей не было больно, просто холодно, будто выморозили душу, а вместе с ней и чувства. Нина знала: больно будет потом. Такая у нее реакция. «Позднее зажигание», как говорил Руслан.
Ирчик посмотрела на Нину и поняла, что она все знает.

— Вот такая я с…а, — глухо произнесла, — прости. Это сильнее меня. Если сможешь, прости.
— Уйди, — прошептала Нина.
— Уйду, — покорно ответила Ирчик.

В глазах ее застыла боль, и Нина поняла: а ведь для подруги Руслан — не очередное похождение. «Она его любит, — находясь в благословенном оцепенении, почти спокойно думала Нина. — Я тоже. Но правда в том, и ты всегда это чувствовала, что тебе до него не достучаться. Ты и он — равновеликие силы, которые будут отталкиваться всегда. Ирка, бесшабашная и веселая, на всех парах ворвалась ему в душу. Они будут сто раз сходиться и расходиться, но все равно останутся вместе. Так написано на небесах, сказала бы бабушка. А я? Что же мне? Перетерпеть. Напрячь свои суровые жилы».

Нина горько усмехнулась.

Она с трудом поднялась, нашла в сумке мобильный, набрала номер Руслана:
— Ира ушла. Ночью. Одна, — спокойным, хотя губы дрожали, голосом произнесла, — найди.