Вера вышла из двери приемного покоя. Стояла середина лета, темнело поздно. В это время больничный корпус уже обычно был закрыт. Фонари парка, окружающего городок, ещё не включили, на скамейках в тихих аллеях не было пациентов с родственниками.

Спустившись по ступеням, Вера остановилась и грустно оглянулась на окна на третьем этаже: как пройдет ночь у ее девочки, ее Лины? Верина дочь лежала здесь уже больше месяца после неудачно проведенной операции, случившейся во время беременности и приведшей к преждевременному ее прерыванию. Ну вот как это могло получиться? Почему? За что?

Хорошо, хоть муж Линочки относился к депрессии, накрывшей волной его юную жену, с пониманием. Навещал ежедневно, пытался ее разговорить. А она молча лежала, смотрела в никуда.

Состояние дочери никак не улучшалось. Швы заживали плохо, к вечеру поднималась температура. Обследования ничего не показывали, а врачи только разводили руками: ничего не можем сделать…

Вере позволили оставаться у дочери весь день, но на ночь она должна была уходить домой. И Линочка оставалась одна, соседка по палате не в счет, да дочка и не замечала череду часто сменяющихся соседок. Те выздоравливали и выписывались. А Лина все лежала на своей кровати и смотрела пустым взглядом.

Вера тяжело вздохнула и быстро пошла по аллее к выходу из парка.

У центральной клумбы она заметила неторопливо прогуливающуюся невысокую женщину в длинном больничном халате. Вера удивилась: обычно в это время парк пуст, все пациенты в палатах и уже готовятся ко сну. Она подошла ближе и увидела, что из-за пазухи халата у той выглядывает лохматая мордочка.

Собачка смотрела умными глазками-вишенками. Весь ее вид излучал счастье: розовый язык мелко вздрагивал, бежевая шерсть на ушках торчала ежиком.

— Добрый вечер, — обратилась Вера, — что так поздно гуляете? Корпус закрыт. Как вы теперь войдете? Хотите, я провожу вас через приемное?

Женщина покачала головой:

— Не нужно. Я дочь с зятем жду. Вот, беглянка наша нашлась.

— Беглянка?

— Ну да, — она погладила собачку по голове. Та в ответ лизнула ее руку. — Я попала в больницу три недели назад, ночью. Отвезли сюда, на другой конец города. Сделали операцию, пока то да се… Мои меня навещали… А Туська… — хозяйка прижалась щекой к собачьей морде, — Туська сбежала...

Вера посмотрела в преданные собачьи глаза:

— И… что? — и не договорила, потому что женщина, торопясь, радостно затараторила:

— Представляете? Они ее искали две недели! Весь район обегали! Нигде, нигде Туськи не было. Уж и надежду потеряли. Дочь плакала! Она ее обожает. Зять предлагал: да куплю я тебе другую собаку, ну что ты ревешь, всякое бывает. Привыкнешь! А она ни в какую: не нужны мне другие, как ты можешь такое предлагать?!!! Она же нам родная!

— Представляю, — усмехнулась Вера.

— Ну вот! — спешила поделиться довольная хозяйка. — А сегодня после обеда гуляю, смотрю, несется ко мне по дорожке! Наша Туська! Пыльнющая, худая! Представляете, она меня нашла! На другом конце города... Вот как это?! Меня же на «Скорой» везли. Ну не по следу ж она меня нашла, так далеко от дома!

Вера приблизилась к собеседнице и погладила Туську. Та весело тявкнула.

— Гуляю тут с ней, жду. Позвонила дочери, говорю, приезжай, беглянка нашлась! Счастье-то какое!

Вера приветливо кивнула:

— Удачи вам… Надо же, и впрямь чудо… Туська! — она снова погладила собачку по лохматой головёнке. — Туська… — повторила Вера и заторопилась к выходу.

Выйдя из ворот, она улыбнулась уже сама себе и сквозь невольные слезы пробормотала:

— Кажется, я знаю, чем могу порадовать мою Линочку… Да и до Птичьего рынка рукой подать…