Это ложь, что каждый мужчина мечтает о преданной жене. А вот с ветреными и легкими на подъем — живут! Мучаются, борются, страдают, но живут. Такое ощущение, что им нравится чувствовать себя молодогвардейцами в фашистских застенках. Однако во время многочисленных социальных опросов мужчины не колеблясь заявляют, что идеальная жена — это та, которая сидит в чистой квартире, с дымящимся ужином на столе и сериалом в телевизоре, и ждет его, того, на ком, как поется в песне, «сошелся клином белый свет». И те же социальные опросы утверждают, что от этих квартир, ужинов и жен они чаще всего и сбегают с одним чемоданом, или, особо красиво, совсем без него. Такова жизнь!

Маша Некрасова была очень далека от заумных рассуждений подобного рода. Была она миловидная, романтичная, негромкая, и обладала одним существенным в наше время недостатком — умела любить. Никто этому Машу не учил, было это умение скорее врожденным, подаренным свыше. Делала она это так, что ни одно знаменитое перо не описало бы и трети всей красоты и полноты ее чувства. Неопытная Джульетта могла бы поучиться у Маши безвозмездно отдавать свои сердце и душу, взглядом электризовать воздух и своим дыханием попадать в такт дыхания любимого.

Была она миловидная, романтичная, негромкая, и обладала одним существенным в наше время недостатком — умела любить.

Но и от этих заумных рассуждений №2 Маша Некрасова была несказанно далека. Что естественно, то и незаметно. А любить для Маши было так же естественно, как дышать. Именно поэтому уже через секунду после того, как в ее жизни появился черноглазый студент Вася Ворон, Маша поняла, что пропала.

Сам Вася узнал об этом только спустя полгода, когда, торопясь, завернул за угол и столкнулся с чем-то голубым и светящимся, что впоследствии оказалось Машиными глазами. Этот неземной свет и сразил стойкого донского казака Ворона, который с такой иллюминацией ни разу в жизни не встречался.

Они стали жить вместе в маленькой общежитской комнате Машиного училища.
Свечение глаз Маши становилась все ярче и ярче, пока однажды не превратилось в один светящийся поток, в котором она купала любимого. Вася этому свету удивлялся, удивлялся, да и привык. Еще не насытившийся свободой и жизненными страстями, он томился в стенах лучезарной семейной жизни. Молчаливая, спокойная, улыбающаяся Маша стала раздражать его.

— Ты бы хоть разок крикнула на меня, приревновала, скандал закатила бы, что ли... — говорил он ей.
— Зачем? — ласкала его лазоревыми лучами Маша. — Я же люблю тебя, дурачок...!

Не выдержал этого Вася Ворон, поскольку слаб был душой, и в один прекрасный день ушел в неизвестном направлении и пропал. А позвонил только через неделю:
— Прости, Маша... Гибну я с тобой. Не могу. Прости.

Маша после этого не стала помышлять о самоубийстве, мести или еще каком коварстве, и даже не заплакала. Вот только свет в ее глазах погас, и стали они просто голубыми, как у тысяч девушек вокруг.

А через месяц Маша поняла, что снова полюбила.

Прошел год, затем другой, и горячий казак Вася Ворон после очередного столкновения с жизнью, проснувшись в чужой кровати, в чужом доме, среди чужих лиц, поймал себя на мысли, что мечтает только об одном — прохладной Машиной ладони на своем лице. Сломя голову бросился он в общежитие, но узнал, что Маша давно переехала, а куда — неизвестно. Три недели с утра до вечера колесил он по городу, ища хоть какую-нибудь информацию о Маше, и наконец какой-то вершитель судеб всучил Васе ее телефон.

Свечение глаз Маши становилась все ярче и ярче, пока однажды не превратилось в один светящийся поток, в котором она купала любимого.

Трубка телефона-автомата казалась ледяной, а голос на том конце теплым и безумно родным. Говорил он быстро, долго, бессвязно, боясь остановиться и услышать что-нибудь страшное в ответ. Но Маша лишь тихо сказала:
— Я уже не одна, Вася… Не одна.

Он бросил трубку и плакал, утирая ледяными руками горячие слезы, стыдясь проходящих мимо людей и своей жизни. А после решил, что должен увидеть Машу — хоть на секунду, но должен.

Вася нашел ее адрес и, как на рычаг электрического стула, надавил на кнопку дверного звонка. Дверь открылась, и он остолбенел, встретившись с парой черных, по-мужски требовательных глаз.

Его глаза. У Егорки были его глаза и Машины волосы. Она держала сына на руках и выглядела повзрослевшей и почти прозрачной.

Позже он целовал ее руки и повторял только одно: «Святая! Ты святая...», а Маша, как когда-то давно, ласкала его взлохмаченную голову лазоревыми лучами.

А маленький Егор на руках у матери хитрюще и со знанием дела улыбался во сне. Аве!