Ангелина смотрела на белое строгое лицо бабушки и с удивлением думала: почему снежинки, падая на него, не тают? И как это бабушке не холодно в этом нарядном летнем платье? А потом спохватывалась: да ведь бабушка умерла. В этот холодный снежный зимний день ее хороню! Маленькое десятилетнее сердечко Ангелины сделало бешеный скачок, гоня кровь вместе с невыносимыми мыслями в затуманенный горем мозг.

Ангелина хоронила не только бабушку, но и свое детство, а возможно и будущее.

«Где же ангелы? — думала девочка, неуклюже поворачиваясь всем телом, чтобы посмотреть, что делается у нее за спиной, — бабушка говорила, они меня всегда сопровождают, недаром же я Ангелина. Пусть они ее заберут высоко-высоко, к солнышку, там тепло, и все вокруг добрые и хорошие».

Девочка прислушалась, надеясь различить среди гула голосов шуршание крыльев. И вдруг ей показалось, что рядом мелькнула золотистая тень, лицо бабушки расслабилось, на нем появилось что-то, похожее на улыбку.

Ангелина успокоилась — теперь бабушка точно возле солнышка, ей там хорошо. А она, меленькая, скрюченная болезнью девочка, остается одна. Кто знает, когда придет ее черед подняться к солнышку?

Ангелина успокоилась — теперь бабушка точно возле солнышка, ей там хорошо.

Ангелина, или Аля, так звала ее бабушка, не рыдала и не кричала, с невозмутимостью, казавшейся странной для ребенка, она попрощалась с покойной. Никто так и не узнал, что больше всего ей хотелось крикнуть: не уходи, или возьми меня с собой. Но Аля молчала. В семье никто особо не прислушивался к ее желаниям и чувствам. Кроме бабушки, конечно. По большому счету, бабушка и была ее семьей.

Алина мама, Людмила, приехала на похороны бывшей свекрови с новым мужем. Алин отец, которого она знала только по фотографиям, погиб много лет назад. Девочка смотрела на эту потрясающе красивую женщину и не верила, что ее, жалкую калеку, произвела на свет эта… фея, принцесса — мама уж точно не могла быть простым человеком. Мама была редким гостем в Алиной жизни. У нее была какая-то ответственная работа, связанная с длительными командировками, так говорила бабушка. Но Аля знала: мама просто убегает от нее, своей дочери. Ей тоже не верилось, что она могла произвести на свет жалкую калеку.

Девочка любовалась плавными, исполненными невыразимой грации, движениями матери, ее белокурыми волосами, к которым так шел траурный креп, бирюзовыми глазами и золотистой, словно светящейся изнутри, кожей. Ей сразу же захотелось взять в руки кисти и написать мамин портрет. Аля очень хорошо рисовала: левая рука, не пораженная ДЦП, действовала нормально. Ходить же девочка научилась благодаря собственной воле, стараниям бабушки, двум операциям и массажисту с золотыми руками.

— Что же нам с тобой делать, Ангелина? — спросила после похорон мама. Она всегда называла ее только Ангелиной, и никогда — Алей.

— Не знау, — сказала Аля, она не умела выговаривать некоторые звуки, речь ее звучала тягуче, невнятно, словно во рту камешки переворачивались. Лицо девочки, очень похожее на материнское, с такой же светящейся кожей и бирюзовыми глазами, перекосила судорога. Людмила быстро отвела глаза, чтоб дочь не успела прочитать в ее взгляде невольное отвращение. Но Аля заметила. Жизнь и прирожденный талант художника научили ее быть очень внимательной и подмечать каждую мелочь во внешности, одежде, чувствах, эмоциях.

Алино сердечко вновь сделало бешеный кульбит, но она, глубоко вдыхая и выдыхая влетевший через открытую форточку прохладный воздух, заставила его успокоиться. Если еще минуту назад надежда на то, что мама заберет ее с собой, теплилась, то сейчас она погасла окончательно. Аля не злилась на мать, не только потому, что безотчетно ее любила — не могла она обижаться на такую красоту и изящество. Красота, она же от ангелов, правда?

— Ангелина, — продолжала мама, — ты понимаешь, что я не могу тебя забрать туда, где на данный момент живу. Для содержания такой девочки, как ты, там нет подходящих условий.

Алю неприятно покоробило слово «содержания», зверушка она, что ли? Но она тут же себя успокоила: мама просто неправильно выразилась.

— Поэтому мы с твоим новым… — мама запнулась, — моим мужем решили, что лучше всего тебе будет жить в специализированном заведении, как санаторий, ну, ты понимаешь.

Аля кивнула, хотя не совсем понимала, о каком заведении идет речь.

— Там тебе будет предоставлен самый лучший уход и лечение. Ты сможешь также учиться и заниматься рисованием. Ты, кажется, любишь рисовать?

Аля снова кивнула, любуясь, как глаза мамы меняют, в зависимости от освещения, цвет.

Аля снова кивнула, любуясь, как глаза мамы меняют, в зависимости от освещения, цвет. Затанцевал в них луч света от торшера — они как голубые-голубые и прозрачные, как стекло. Отвернулась мама от лампы — и глаза стали серыми, почти стальными.

— Я буду часто тебя навещать и, конечно же, забирать на каникулы домой. Договорились?

— Да мама, — очень четко, будто и не было болезни, вдруг ответила Аля.

***

— Ангелина Сергеевна, пора, — торопил Сережа. Милый мальчик, сирота, как и она. Знает, почем фунт лиха, и умет быть благодарным. Без подобострастия, просто, по-человечески.

— Сейчас, Сережа, — отозвалась Ангелина. Ей хотелось еще немного побыть на могиле бабушки. Здесь она чувствовала себя дома. Странно, да? Живому чувствовать себя на кладбище, как дома. Но художников, во всяком случае талантливых, без странностей не бывает. Аля еще немного постояла у могилы — ей тут легче всего дышалось, и, ковыляя, побрела к автомобилю.

— Как всегда? — спросил Сережа, захлопывая дверь.

Аля кивнула. Теперь она ехала к матери. После смерти последнего мужа она жила в небольшой квартире вместе с сыном-инвалидом. Тот, будучи хорошо выпившим, свалился с балкона 2 этажа и вдребезги разбил позвоночник. Каждый день мама катала его в коляске вдоль аллеи. Оба сосредоточенные, молчаливые. Аля часто наблюдала за ними из окна машины. Однажды мама даже обернулась и внимательно посмотрела на нее. Увидела ли она что-нибудь через автомобильное стекло, подсказало ли ей что-нибудь сердце? Вряд ли. Ангелине много чего хотелось рассказать матери. О горечи, которую она почувствовала, поняв, что ее отдали в специальный интернат, для «особых детей». Это был далеко не санаторий. О том, как страшно и жалко ей было смотреть на этих детей, ползающих, мычащих, писающих в постель, и видеть свое будущее. О том, какое отчаяние ею овладело, когда она поняла, что больше мама к ней не придет — она вычеркнула ее из своей жизни. Воспитатели и нянечки трое суток не могли увести ее от окна. Аля, намертво вцепившись в батарею пораженной болезнью ладошкой, выглядывала маму. Ее, свалившуюся от усталости и голода, унесли в спальню. Там, глядя в испещренный трещинами потолок, Аля решила, что обязательно «выходится» и никогда не станет писаться в постель. Это только кажется, что она одна. С нею ангелы и бабушка.

Рисование стало для Али спасением. Никто не мог спокойно пойти мимо ее картин: удивительные цветы, сказочные звери и замки, а в центре, обязательно, золотоволосая, похожая на принцессу красавица, с бирюзовыми глазами. Рисуя, она переходила в другой мир, где все были здоровы и счастливы, и любили друг друга.

Как пришел успех и с ним деньги, Аля не очень поняла, кажется, помог какой-то спонсор, любитель искусства, шефствовавший над интернатом. Не успеха и денег она добивалась: Але хотелось оставаться собой, живя в собственном мире, да просто не сойти с ума от тоски. С деньгами оказалось даже лучше, они помогли ей выбраться из «санатория» и не попасть в дом престарелых. Теперь всеми ее делами управлял Сережа, он стал для Али кем-то вроде приемного сына, компаньона и ангела-хранителя в одном лице. Аля знала, что о них болтают всякое, мол, состоятельная, сбрендившая художница, дама позднебальзаковского возраста, больная и уродливая к тому же, завела себе молодого любовника. Глупые люди! Разве им понять, что две одинокие души могут тянуться друг к другу и по другим векторам.

— Деньги я перевел, Ангелина Сергеевна, — Сережа, слегка запыхавшийся после прогулки к ближайшему отделению банка, со всего размаху плюхнулся на сиденье машины.

— Как всегда? — спросила Аля.

— Да, Ангелина Сергеевна, ваша мама будет думать, что это прибавка к пенсии.