- Игорь! – Маша дернула парня за рукав куртки, поймав в студенческой толчее. – Привет!

«Чёрт! Не ожидал её здесь встретить. Что же делать-то?... Как…»

- Машунь, солнце! Я давно хотел тебе сказать… - паузы провисали высоковольтными проводами между столбами разговора, - ты – просто чудо, но…

Игорь побежал взглядом по обшарпанным стенам института, проводил с тоской шайку весело смеющихся студенток и застрял на пустом гнезде выбитого паркета. Бежать было некуда. Впереди – Маша, хорошая до зубовного скрежета, позади - исписанная кривыми граффити стена. «Надо просто набрать побольше воздуха и сказать всё сразу».

- Маша, давай останемся друзьями! – как же он боялся увидеть эту перемену в её лице, когда радость от встречи стирается гримаской надвигающихся слез, как курсовик - клавишей «Del». Да и сама Маша вдруг исчезла из гомонящего студенческого мира. Побежала, расталкивая локтями встречных, рвя на шее колючий шарф, выдирая сумку из людской толпы…

Маша сидела на скамейке в сквере. Замерзшие пальцы онемело водили по твердому глянцу фотографии.

***

Маша сидела на скамейке в сквере. Замерзшие пальцы онемело водили по твердому глянцу фотографии. От слез край шарфа стал жестким как наждак и царапал губы. Ей хотелось просто замерзнуть на этой кривой деревянной скамье и проснуться весной, в которой Игорь идёт навстречу с букетом сирени и кружит, кружит её на руках…

А небесам было плевать на её горе. Они щедрой рукой сыпали сверху белые колючки, застилали бумагу невесомым узором, студили пальцы. А потом поддавались под теплом её руки и стекали каплями за край рукава.

Маша водила пальцем, отбирая у снега квадратные сантиметры, и снег складывался в карту неизвестной страны: с горами и реками, со снежными топями-сугробами. И такое неудержимое детское желание толкнуло её спрыгнуть со скамейки, набрать в леденеющие пальцы горсть снега и слепить из него… Снежную бабу!!!!

***

Маша катала снежные шары, забыв про замерзшие руки, падала в снег, вставала и лепила… Лепила снежный истукан своей боли, отдавая руки на растерзание морозу, забыв про замерзшие в сосульки пряди рыжих волос. Скользя по снегу, строила такую близкую в детстве и такую чужую сейчас снежную фигуру, даже не замечая кусок глянцевой бумаги, выпавший во время этого непостижимого ночного скульптуротворения.

Только закончив, она почувствовала колющие иголками пальцы и обветренные губы. И с тем же рвением, что недавно она возводила это снежное чудо, она принялась его крушить. Острые носки сапожек вырывали куски слипшегося снега, отбрасывая их далеко в сугробы. Маша била кулачками в недвижимое «лицо» этого снежного нечто, словно оно было виновато в той обиде, что зацепилась когтями глубоко внутри.

- Доченька, что ты делаешь? – заскорузлая рука вырвала Машу из снежного бреда на краю парка.

***

Игорь проснулся от странной колющей боли в правом боку. «Гастрит, надо чаще обедать», - сонно подумал он. Бок ныл почти терпимо, и Игорь почти успел снова заснуть, как острая боль словно выгрызла этот бок. Игорь скорчился на постели, а его тело продолжало рвать на куски. Мысли метались в белой комнате чёрными мухами, а руки душили в надежде одеяло. «За что?!!!» - стучало теннисным мячиком в висках, пробивая путь наружу.

***

- Доченька, что ты делаешь? – заскорузлая рука вырвала Машу из снежного бреда на краю парка. Перед ней стоял пожилой мужчина неясной наружности с вылинявшим лицом. Эти глаза цвета выцветшей синьки вернули её из боёв с самой собой. И черно-белая метель отпустила её душу.

- Дедушка, мне так плохо… - Маша уткнулась носом в застарелые запахи вытертого пальто и шепотом отдала этому случайному нищему все свои беды. Растопила слезами снежную коросту на плече, простонала в видавший виды драп всю свою любовь. А он только робко гладил почерневшей рукой рыжие кудряшки и приговаривал треснувшим голосом: «Всё образуется. Всё будет хорошо…»

***

«Подморозило», - Василич неспешно достал любовно сбереженный бычок из кармана, размял его замерзшими пальцами и забрался в правый карман за почти пустым коробком. «Эх… Дурочка малолетняя. Тоже мне, горе. Парень бросил. А застудилась бы тут в парке…» - остатки табака занялись теплым огоньком. - «У ней же вся жизнь впереди, чистая, как этот снег. Хочешь – в сугроб прыгай, хочешь – топчи тропинку. Это у меня – кафельный переход да горстка мелочи к вечеру…» Василич сдул снежную дорожку с рукава вместе с кудрявым рыжим волоском.

***

Маша бежала к дому, скользила по подмороженному тротуару. И в какой- то миг её душа словно полетела вверх. Выше. Выше! Над серыми крышами домов, цепляясь за тяжелые снежные тучи. Разбегаясь мириадами снежинок над грязными проспектами и зашарканными тротуарами. Укутывая пушистыми шарфами скамейки и задорно пробираясь прохожим за воротник. Рассыпаясь чистым новым днем, чтобы завтра, выйдя из дома, каждый мог протоптать свою тропинку на белом листе города.