Миша не был в Москве почти сорок лет. Сын артистки, сбежавшей в молодости за границу, он провел детство в Америке. Потом оказался в Румынии, женился, у них родилась дочка. Влюбился в другую, бросил жену, дочку, вновь женился, переехал в Германию, там появилась на свет новая дочка. И вдруг - жена призналась в измене. Жизнь разорвалась на «до» и «после». «До» было эпохой самообмана, слепой любви, надежды на счастье. А «после»…

После он вернулся в Москву, где когда-то родился, мечтая начать все с красной строки. И, едва успев коснуться следующего абзаца в книге своей судьбы, встретил Оксану. Сероглазая девочка, в два раза младше его, она изо всех сил старалась выглядеть опытной, знающей, а на самом деле была лишь ребенком, заблудившимся в большом городе.

Он смотрел на ее тонкую фигуру, недорогую, но аккуратную одежду, подчеркивавшую круглую грудь и худые ноги… Смотрел на русые, с золотом, кудри, на белые молодые ладони, которыми она широко, от души, жестикулировала… Смотрел и думал о том, что вот она - награда, мечта. Хрупкая, наивная, маленькая… Но как он, грузный, стареющий, годящийся ей в отцы, мог завоевать ее? Да и имел ли право?

Хрупкая, наивная, маленькая… Но как он, грузный, стареющий, годящийся ей в отцы, мог завоевать ее? Да и имел ли право?

А для Оксаны Миша был человеком-загадкой, существом, живущим на стыке миров - русского, понятного, изученного, и западного - знакомого по фильмам, книгам, историям друзей. Немецкий акцент, который иногда проскальзывал в его длинных, сложных предложениях, постоянно напоминал ей о том, что она имеет дело с особенным мужчиной, который много чего видел и испытал. И это было ново, необычно, интересно.

А как они проводили время! Джаз-кафе, балет, опера, уроки танго, ресторан, где ужинали в полной темноте и можно было говорить о чем угодно, даже врать, - все равно лиц не видно… Прогулки по набережной в четыре ночи, встреча рассвета в кальянном зале… Ой, что-то у меня кружится голова. Маленькая, что с тобой? Кажется, я потеряла сознание. Да, но не волнуйся, это от кальяна - не надо было мешать его с вином. Знаешь, это было не страшно - даже здорово: я куда-то летела, а рядом со мной летели звезды. Тсс… Полежи минутку спокойно, расслабься, а я буду тихонько целовать тебя в лоб, в виски, в щеки, в…

Он влюбился. Не полюбил, а именно влюбился - как когда-то, еще в молодости. Спал по несколько часов в сутки, и этого было достаточно. Ходил, будто пьяный, писал ей стихи, вместо того, чтобы работать… Работать не мог - какая работа, когда можно думать только об одном: когда же наступит вечер?

А она… Она была тронута. Впервые в жизни ее боготворили, да так, что мурашки бегали по коже. Особенно ценным было то, что так вел себя не сопливый ровесник, а большой мужчина, который уже любил, и не раз. И она эгоистично наслаждалась этим обожанием, позволяя Мише сходить с ума от счастья.

Однажды он устроил для нее ужин по-итальянски. Приготовил пасту с креветками (льи спагетти, сеньорита!), завернул в ветчину кусочки медовой дыни, разлил в высокие бокалы гранатовое «Кьянти». Они на мягком пледе, на полу, слегка касаясь друг друга. А между ними, вокруг них, ударяясь о стены и окна, кружилась музыка Вивальди - «Времена года». Растиражированная, всем знакомая классика, не раздражала, а наоборот - успокаивала, напоминала о чем-то родном, но забытом.

Растиражированная, всем знакомая классика, не раздражала, а наоборот - успокаивала, напоминала о чем-то родном, но забытом.

Оксана слушала музыку, закрыв глаза, смакуя коктейль из приятных ощущений: Вивальди, вино, мужчина, чей влюбленный взгляд она чувствовала даже через темноту век, - разве это не счастье? Счастье, ответила она сама себе. И дело даже не в том, что он ее любит. Дело в том, что ей просто очень хорошо рядом с ним. И тот болезненный осколок, который остался от прошлой, разбитой любви, наконец-то истончился, расплавился - от Мишиной теплоты. Оксана поняла, что уже не представляет своей жизни без этого человека, что она готова спрятаться за его мускулистой спиной, расслабиться, довериться…

Они все больше времени проводили вместе. Он не хотел ее отпускать - да и она сама не хотела никуда идти. Его друзья стали ее друзьями, про своих она забыла. Работа занимала слишком большую часть ее жизни, задерживая ее по вечерам, - и она уволилась, решив подыскать что-то попроще. Утром она врала родителям, что идет в офис, а сама отправлялась к нему. Проводила дни в его дорогой съемной квартире, наводила порядок, готовила ужин, наряжалась, прихорашивалась…

Как-то раз, протирая пол под кроватью, она наткнулась на стопку фотографий. Миша и красивая стройная женщина средних лет стояли в обнимку на морском берегу. Закатное солнце освещало их лица, и было понятно: это - любовь, самая настоящая, та, которая навсегда. На следующей карточке к этой паре присоединилась маленькая девочка - с Мишиным овалом лица… Бывшая жена Миши и их общая дочка смотрели на Оксану гордо, с превосходством. Он нас помнит, он нас любит, он взял наши фотокарточки с собой, в новую жизнь. А кто для него ты?

У Миши же настала горячая пора на работе. К вечеру он выдыхался. Хорошо было, вернувшись домой, съесть вкусный, приготовленный Оксаной ужин. Но плохо, совсем некстати, отвечать на ее въедливые, недоверчивые вопросы: а почему ты так поздно? А с кем у тебя встреча? А кто эта женщина? Все чаще он, притворяясь усталым, отворачивался к стенке и засыпал, слыша, как Оксана, которая нарочно, с надеждой на близость осталась на ночь, вздыхает и ворочается в темноте.

Он с неудовольствием думал о том, как меняются женщины, даже самые лучшие, после того, как признаются мужчине в любви.

Он с неудовольствием думал о том, как меняются женщины, даже самые лучшие, после того, как признаются мужчине в любви. Словно «я тебя люблю» - это и впрямь волшебные слова: произнеся их, прекрасные Золушки в принцессовских платьях превращаются в ворчливых замарашек. Он уже проходил это - с первой женой, статной румынкой. Она так любила его, что просто забыла о том, что они - два разных человека. Взяла и бездумно слепила их жизни в одну. Мы, мы… Приходите к нам, нам понравился этот фильм, мы не любим шум - теперь и Оксана, кажется, забыла, что в русском языке есть еще одно местоимение – «я». Лишь одна женщина, кажется, помнила это - та, что вместе с любимой дочкой ушла от него к немецкому бюргеру.

Он понимал, что еще чуть-чуть, и Оксана останется в прошлом. Да что там - он уже хотел, чтобы это произошло как можно скорее. Он знал, что ему сейчас нужен кто-то попроще, постарше. Не нужно ему больше ее полудетских рук, светлых глаз и небрежных кудряшек. Конечно, он будет скучать по ним и, может быть, занимаясь любовью с другой женщиной, вспоминать будет именно ее, Оксану. Но сейчас пришла пора поставить точку. Да такую, которая бы избавила его от сцен. Пусть эта девочка все поймет сама…

Их роман длился уже почти год, когда Оксана решила: пора. Надо окончательно переезжать к нему, надо поговорить о будущем, о детях. Ожидая его в полутьме маленького кубинского ресторана, где отмечал день рождения их общий друг, она размышляла над тем, как они будут жить дальше. Она смотрела на вертлявые пары, выплясывающие сальсу, и думала, что у них с Мишей все будет так же, как в этом танце - ладно, страстно. А потом она увидела его.

Она не сразу поняла, что это он. Не могла поверить. Миша шел, улыбаясь, пожимая руки встречным друзьям, но шел не один - обняв за талию незнакомую нарядную женщину. Наверное, родственница или коллега - попыталась успокоить себя Оксана. Оказалось, нет. Наташа, Оксана - познакомьтесь. Очень приятно. Взаимно…

Она смотрела на вертлявые пары, выплясывающие сальсу, и думала, что у них с Мишей все будет так же, как в этом танце - ладно, страстно.

Он лишь поздоровался с ней, а потом вдруг оказался за другим концом стола. Разбираться было некогда - нагрянули гости. Вечер заполнили тосты, разговоры, танцы… А потом суета схлынула, и Оксана поняла, что Миши нет. Их друзья (его друзья!) прятали глаза, отворачивались. Миша уехал. Вместе с той женщиной - Наташей.

Сжав в руках пальто, Оксана выскочила на улицу. Было пронзительно холодно и как-то по-зимнему жутко. Разбрызгивая снег, по ночной Москве проносились машины. И так захотелось кинуться под одну из этих машин, разбиться, размазаться по дороге. Господи, за что, что я сделала не так? Почему?

Ветер, то ли злобно, то ли играючи, зачерпнул с крыши пригоршню снега и швырнул Оксане в лицо. Этот стихийный жест отрезвил ее, привел в чувства. Она не бросилась под машину - лишь «поймала» одну из них и, не обращая внимания на водителя, громко, по-детски, заплакала. Водитель смущенно молчал, но не вмешивался: мало ли какие у людей беды, пусть поплачет, может, станет легче… А она смотрела сквозь слезы на большой бессонный город, в котором было столько веселых лиц, и чувствовала себя в нем беженкой, эмигранткой. Словно последняя частичка наивной, беззаботной юности, осталась где-то там, в темноте ресторана, и отныне она - одна из тех мрачных, обиженных жизнью женщин, которым нечего делать посреди ночной Москвы.

А в это время, Миша, виновато улыбнувшись, нажал на пульте CD-проигрывателя «стоп». Мелодичная «Весна» Вивальди, замешкавшись на мгновение, оборвалась на тонком «си». Наташа, новая подруга Михаила, терпеть не могла классику.